О чём она думала, когда оставила сына возле двери чужого дома, постучала в окно и быстро ушла? О том, что если попросить – не возьмут, а так, может и пожалеют? Дом выбрала побогаче: может люди с достатком, может им будет не в тягость лишний рот. Наверное, не думала и не знала, что детей уже ели в тот период. Нет, никто из нас не знает, что случилось с ребёнком потом, какая у него была судьба, но каждую ночь, придя в Макеевку, она вскакивала от кошмарного сна, и ни в чём не находила утешения днём.
Где же они все помещались там, в Макеевке? Когда приехала бабушка с детьми, в маленьком флигеле вместе с ними стало уже 28 человек. Они, конечно, не умещались в этом домике, и спали посменно – одна смена уходила на работу, а другая ложилась спать. На стенах висела одежда, и если приподнять что ни будь из одежды, можно было увидеть, что стена под ней покрыта красными клопами. «Мы их постоянно давили» – рассказывала мама. Бабушка сразу по приезду начала строить свой домик – находила по городу, на станции, на комбинате брёвна, доски, брус, ветки: всё, что плохо лежало, а плохо лежало всё. Но основной материал для стройки - это глина, которую копали тут же, возле стройки, солома, коровяк. Это называется – строить из г-на и палок. Домик вышел красивый, крыша флигелем, достаточно высокий и просторный. И когда счастливая семья вселилась в него, пришла бригада рабочих, и дом разрушила: построен не по плану.
Тут же начали дом восстанавливать. Но не все материалы остались, много делового леса от первого дома забрали, и новый дом уже был с односкатной крышей: это уже было подобие трущоб. Снова вселились, и снова пришла бригада рабочих, чтобы домик развалить. Но теперь уже бабушка, увидев их, позвала детей в дом, а рабочим сказала: «Хотите валять? Валяйте, но я из дома не выйду», и закрыла дверь. Так они стали жить в своём доме. Сюда пришла и Галька, и та, бросившая ребёнка, но ненадолго. В начале 1933 года пришла к ним и сестра деда - Марфа Агеевна, тётка Марфа, как называли её дети.
Семью тётки Марфы «раскулачили» - её, её мужа и четверых их детей сослали на Урал. Точное их место ссылки мне неизвестно. Там вскоре, умер её муж и все четверо детей от тифа. Иосиф Виссарионович, всё беспокоился, что для социализма нужен новый народ, особенно будут мешать социализму богатые, познавшие прелести богатой жизни, и его мечты осуществлялись – «бывших» становилось всё меньше. А тётка Марфа, переболела тифом и выжила, и после смерти семьи сразу же ушла с Урала и пошла пешком обратно в своё родное село Петровское. Шла она три года, периодически нанималась на работу, зарабатывала, часть пути проехала на поезде. На подходе к Миллерово узнала, что её брат в Макеевке, и смогла туда уехать.
Зимой 1933 года, дед всё так же работал на металлургическом комбинате, бабушка Федора, Галька, тётка Марфа работали на «кагатах» - овощехранилище, где они перебирали овощи. При выходе, в конце смены, у работниц проверяли карманы: не выносят ли картошку. А вот, когда днём работницы выходили в туалет, ничего не проверяли. Этим работницы и пользовались – днём выносили картошку и прятали её на улице в снег, а в конце дня, забирали.
Весной 1933 года тётка Марфа возле домика посадила картошку из картофельных очисток. Год был хороший, урожай картошки был большой – никто даже не ожидал, что из очисток можно вырастить такой урожай, но тётка Марфа работать умела. Летом она с детьми собирала на пустырях и огородах траву, и сдавала её тем, у кого была корова. Мать помнит, что собирали много травы, которую называют – берёзка. За мешок травы давали стакан молока.
В 1934 году репрессии в селе прекратились, и семья деда вернулась в Петровское, в свой дом, где всё это время квартировала семья из станицы Мальчевской. Да в селе все эти годы можно было жить тем, кого не назначили к истреблению. Всё улеглось, но жили они все – всё село, все крестьяне, ещё и до моих приездов на каникулы в пятидесятых, начале шестидесятых годов, за счёт подсобного хозяйства. Из колхоза дед с бабушкой получали по 12 рублей в год – это уже после деноминации 1961 года, по 250 килограммов пшеницы, по нескольку мешков семечек подсолнечника – на масло. А жили за счёт продажи гусей, картошки. За счёт коровы, которая давала 15 литров молока в сутки, поросёнка, курей, которые свободно паслись, и неслись, где хотели. Были и пчёлы, которые так же, тогда ещё, в сахаре не нуждались. Вечером в маленькие длинные корытца дед насыпал понемногу пшеницы курам и гусям, но они почти не ели её, так как находили в природе более качественную для себя пищу. Гуси улетали со двора с рассветом, и прилетали только к заходу солнца. Мне интересно было смотреть, как стаи белых гусей летели издалека, из-за речки – каждая стая к своему дому, а в каждой стае 50 – 60 особей. И поскольку они вечером дома ничего не ели, я всё удивлялся – почему они возвращаются?
А в стране началась индустриализация. Но была ли это индустриализация? Разве Россия была настолько отсталой страной, что у неё не было промышленности, чтобы её нельзя было развивать, а нужно было создавать на ровном месте? Ведь индустриализация государства – это развитие с нуля, когда нет ни квалифицированных рабочих, ни промышленных предприятий, и трудно начать промышленное производство. Так была ли индустриализация?
В этом стоит разобраться – ведь мы ищем ответы на сегодняшние трудные вопросы в прошлом, надеемся старыми методами решить современные проблемы. Об этом в следующих публикациях