Разбирая недавно свои скромные архивы, я наткнулся на маленькую тетрадь с пафосным названием «Враг не пройдёт» и с громким подзаголовком «Секретные службы открывают свои архивы». И сразу пронзила боль: ведь тетрадь, сброшюрованная кустарным способом и содержащая накатанные на ротаторе тексты юмористических миниатюр, была подарена мне Вадимом Аркадьевичем Козловским, моим петербургским товарищем по оружию, несколько лет тому назад ушедшим из жизни.
Вадим Аркадьевич прошёл сложный путь оперативной службы в разведке и личной жизни, но он сохранял оптимизм, отличался большим жизнелюбием, скромным характером, вниманием к людям и обладал юношеским задором и неуёмной способностью к шуткам и к розыгрышам. Он ввёл меня в своё время в круг петербургских отставников-разведчиков и помог акклиматизироваться в петербургской обстановке.
В тетради Вадим Аркадьевич поместил около двух десятков юмористических миниатюр, основанных на его личном оперативном опыте, из которых я попытался сделать несколько рассказов, не слишком нарушая стиль и слог моего товарища. Во избежание недоразумений некоторые фамилии и имена изменил.
Посвящаются эти рассказы памяти моего боевого товарища.
Б.Григорьев
Ленинградские дипломаты
В Ленинграде открылись консульские учреждения ряда социалистических и капиталистических стран, а для их обслуживания учредили Дипломатическое агентство – филиал Министерства иностранных дел СССР. Агентство выполняло некоторые функции Министерства. Естественно, в числе сотрудников Дипагентства оказались местные разведчики и контрразведчики, а среди них Вадим Аркадьевич Козловский, занявший пост заместителя директора.
Руководил Агентством М.А.Ерёмин, имевший богатый послужной список.
Когда-то он занимал достаточно высокий пост в Ленинградском обкоме и за «выдающие» заслуги был направлен секретарём парткома крупного посольства СССР. Работа за рубежом позволила ему считаться дипломатом. Через два года его дипломатическая карьера была прервана самым неожиданным и драматическим образом: он был изгнан послом с уникальной для тех времён формулировкой: «вследствие полного неуважения со стороны членов профорганизации»[1].
И вот по возвращении в Ленинград Ерёмин как «опытный дипломат» был назначен Дипломатическим агентом. Выдвиженец имел среднее образование – окончил в конце 30-х годов железнодорожный техникум, а во время работы в обкоме, заочно, с горем пополам – высшую партийную школу, благо в ВПШ фундаментальных знаний по математике или по истории той же партии не требовалось. Знание языков – косноязычный и канцелярский русский, а обиходный словарный запас строго ограничивался двадцатью-тридцатью словесными клише. Контактов с иностранными дипломатами Ерёмин старался избегать, опасаясь ляпнуть что-либо непотребное и снова попасть в немилость к руководству МИД или к партийному руководству города.
Самым употребительным клише у товарища Ефимова было «как договорились».
Однажды на приёме в каком-то консульстве Ефимов подошёл к Козловскому и спросил:
- Вадим Аркадьевич, как с тем вопросом?
- С каким?
- Ну, с тем, который мы обсуждали.
Так и не поняв, о чём идёт речь, Козловский, не моргнув глазом, ответил:
- Ах, с этим! Как договорились, Матвей Алексеевич.
- Вот и хорошо, Вадим Аркадьевич. Так и действуй.
И отошёл вполне удовлетворённый. А Козловский «так и действовал», т.е. ничего не делал.
Любимым занятием Ерёмина были «воспитательные» беседы с иностранными дипломатами. Тут он во всю силу ощущал себя партийным руководителем и защитником государственных интересов. На всякий случай Ефимов брал на такие беседы Козловского. Матвей Алексеевич принимал иностранца, а Вадим Аркадьевич молча сидел и поддакивал.
«Воспитывая» генерального консула США по поводу участившихся случаев нарушения правил уличного движения его сотрудниками, Ерёмин так долго и нудно говорил об этом, что сбился с темы и неожиданно переключился на другую – о необходимости предварительного оповещения о выезде консульских работников за пределы консульского округа.
- Господин Еромин, - взмолился генконсул, - но мы же не об этом говорим!
- А я как раз об этом! – строго сказал Ерёмин. – И извольте меня слушать!
В другой раз Козловский стал свидетелем беседы Ерёмина с иностранцем по какому-то приятному поводу. Желая придать беседе тёплый и даже где-то лирический характер, Ерёмин подвёл гостя к окну своего кабинета, выходившему на набережную Кутузова, и мягко заговорил:
- Вот видите, господин генконсул, Нева…
- Да, отшень и отшень большой река.
- А вон там – Петропавловская крепость. – Тут Ерёмин адресовал собеседнику умилительную улыбку.
- Да, отшень красивый вид из ваш окна.
- А видите вон по Неве какие льдины плывут?
- Да, господин Еромин, весна уж во двор пришла.
- А на льдинах птицы катаются, - не унимался Ерёмин. – Чайки там, понимаете... вороны… А когда проголодаются, то прямо из воды рыбу когтями, понимаете, хватают.
- ?????
Коронным номером в выступлениях Ерёмина были лекции о международном положении. После ввода советских войск в Афганистан Матвей Алексеевич был вызван на инструктаж в обком. Вернувшись из обкома, он собрал весь дипсостав Агентства у себя в кабинете, запер дверь и начал:
- Вот мы, хотя и читаем газеты, мало что знаем об Афганистане. А там такие проблемы, что мы тут и не подозреваем. Там такие национальные привычки…
Тут Ерёмин как опытный оратор сделал паузу. Все насторожились. Сейчас Матвей Алексеевич скажет нечто интересное.
И сказал:
- Понимаете ли мулы… - Он произнёс это слово с одним «л» и у дарением на «у».
Напряжение нарастало.
- Тут главное в том, что они, понимаете, почему-то все крайне религиозно настроены.
Постепенно до всех присутствующих дошло, что шеф имел в виду исламистских служителей культа, а не четвероногих животных.
В кабинете воцарилась гробовая тишина. Все уткнулись носами в столы, с трудом сдерживая смех. Но удержались. Смеялись, хохотали и прямо ржали в коридоре. От всей души.
Поскольку подобные перлы Матвей Алексеевич «выдавал на гора» часто и регулярно, Козловский стал приходить на совещания с блокнотом и делать пометки, чтобы потом не забыть подробности. Шефу это страшно понравилось, и он неоднократно ставил Козловского в пример другим сотрудникам:
- Вот видите, Вадим Аркадьевич – опытный человек, языки знает, а не гнушается записывать. Потому что это важно! А вы себя что – умнее считаете?
Вот записи Вадима Аркадьевича и пригодились для потомства.
В одном здании с Дипагентством располагался филиал Управления МИД по обслуживанию дипломатического корпуса (УПДК). Директором там был некто Власьев – из той же обоймы, что и Ерёмин, успевший побывать в роли председателя райисполкома, директором треста бань и прачечных, а после отлучения от работы с инодипломатами – генеральным директором объединения «Реставратор». Как говорится, был спец на все руки и времена. Впрочем, в отличие от Ерёмина, Власьев был человеком беззлобным и доброжелательным, что не мешало ему «откалывать» те же номера, что и дипломатический агент Ерёмин.
Власьев никогда не называл советских вождей по фамилии, он употреблял для этого их имена и отчества, а газету «Правда» называл «центральным органом партии». В партийно-советских кругах это тогда считалось хорошим тоном. Когда в 1982 году в стране проводилась кампания по укреплению трудовой дисциплины, Власьев устроил в УПДК конференцию, на которую, помимо сотрудников управлении, собрал советских технических служащих всех консульств Ленинграда: инженеров-ремонтников, горничных, переводчиц, шофёров, поваров и др.
Доклад сделать решил сам.
…Через двадцать минут после начала конференции в кабинет Козловского неожиданно вбежали две переводчицы, интеллигентные молодые женщины, закончившие в своё время филфак ЛГУ. Козловского несколько удивил их возбуждённо-взъерошенный вид.
- Можно мы у вас немножко посидим, - говорят они.
- Да ради Бога… Хотите кофе? А почему вы не на конференции?
Тут женщины начинают дико, почти истерично хохотать. Немного успокоившись, отвечают:
- Всё! Кончилась конференция! Все расползлись.
- А в чём дело? Почему так быстро?
Задыхаясь от смеха, женщины дословно приводят первый абзац доклада своего директора:
- «Партия начала борьбу за укрепление трудовой дисциплины и порядка на предприятиях. Готовясь к конференции, я решил лично посмотреть, как обстоит дело в нашем Управлении. Захожу я в женский, извините, туалет и что я вижу? Прямо посередине лежит смятый и использованный центральный орган! До каких же пор мы будем терпеть такое?»
Конференция была сорвана. В тот день, вспоминает Козловский, я услышал этот рассказ не менее десятка раз от разных участников конференции. День для всех стал праздничным, прямо «День смеха» какой-то!
В другой раз тов. Власьев по неграмотности выдал такое, что и руководимое им УПДК, и Дипагентство на несколько часов были выключены из рабочего процесса. Но получилось настолько неприлично, утверждает Козловский, что на бумагу опус Власьева положить было никак нельзя.
И я ему верю. Вадим Аркадьевич никогда не лгал. Ну, уж если иногда по оперативной надобности.
Авто для дипломатов
Рассказывает сам В.А.Козловский.
Года через три после начала работы в региональном представительстве МИД СССР мне довелось, а это тогда было весьма непросто, приобрести первую в жизни автомашину «Запорожец», именовавшуюся в обиходе просто «мыльница» за форму кузова, сходную с этим предметом. С ним связано несколько историй, сделавших его, видимо, самым известным «Запорожцем» города.
Началось с того, что на фирменном конверте представительства с довольно крупной типографской шапкой, гласившей «МИНИСТЕРСТВО ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР», я, воспользовавшись флюоресцирующими фломастерами и затратив некоторое количества фантазии и времени, изобразил следующие дополнения:
а) крупными буквами ярко-голубого цвета с узенькой чёрной окантовкой написал «МИД СССР»;
б) по диагонали конверта провёл широкую алую полосу (как на пропусках правительственных машин);
в) на пишущей машинке впечатал модель машины, государственный номерной знак, фамилию, имя и отчество владельца и
г) скрепил все эти сведения печатью представительства.
Полученный продукт наклеил на плотный картон и, поместив в целлофановый прозрачный пакет, выставил за лобовым стеклом.
Статус «Запорожца» неимоверно вырос после моего выезда на праздничную демонстрацию 7 ноября 1981 года. На время демонстрации центральный район города плотно перекрывался милицией. Проезд к временной автостоянке возле трибун разрешался лишь при наличии массы всевозможных пропусков, выдаваемых Службой охраны УКГБ.
Воспользовавшись тем, что я получал всегда необходимые пропуска для генеральных консулов, я попросил знакомых сотрудников выписать их и на мой лимузин.
Ранним утром покатил на демонстрацию.
Выданные пропуска были выставлены за стеклом. На первый милицейский кордон наткнулся в километрах трёх от конечной цели. Посмотрели с большим удивлением: «Запорожец», но со всеми пропусками, но однако не остановили. Далее ехал в гордом одиночестве, так как всё движение уже было перекрыто. Поворачивая на финишную прямую, был остановлен двумя чуть ли не бросившимися под колёса майорами автоинспекции. Состоялась содержательная беседа.
- Вы куда?
- На демонстрацию.
- А вы кто? Предъявите документы.
- Я – заместитель Дипломатического агентства МИД СССР. Вот моё служебное удостоверение.
Майоры по очереди внимательно читают документ.
- А документы на машину?
- Пожалуйста.
Даю водительское удостоверение и технический паспорт на «мыльницу».
Внимательный просмотр. Пауза.
- А пропуск на машину?
Ага, вот она главная заковыка!
- А будьте любезны. – И показываю на стекло, а дополнительно предъявляю ещё один пропуск со штампиком «Разрешено всюду».
Недоумение на лицах, тщательное изучение, и оббегание машины для сверки номеров – дважды! Молча, в полнейшем недоумении и изумлении, а скорее – обалдении, глядя друг на друга, стоят по обе стороны машины, но заграждение не отодвигают. Длиннейшая пауза. Наконец, один говорит другому:
- Такого ещё не видел…
Напарник, видимо, и дар речи потерял. Молчит.
Устав ждать, я скрипучим «казённым» голосом вещаю:
- Поживёте с моё, не то ещё увидите. Ну, что? Открывайте. Мне работать надо.
Опять молча, медленно, как во сне, сдвигают рогатку, пропускают и долго смотрят вслед.
Последний километр, заполненный милицией, проезжаю, как в вакууме. Никто не останавливает, видимо, понимая, что «простого» и непроверенного не пропустят, но провожают «квадратными» глазами.
Подъезжаю к стоянке. Выскакивает очередной майор милиции, но о документах – ни слова. Я его спрашиваю, где место для машин дипломатов, он показывает, а затем, очень стесняясь, робко просит:
- Но вы уж, пожалуйста, свою машину во-о-н за тем грузовичком поставьте. Пожалуйста.
Демонстрация прошла весело. Слух о загадочном «Запорожце» с чрезвычайными полномочиями очевидно распространился по всем центральным подразделениям автоинспекции, потому что в центре города меня никогда не задерживали. Правда, я этим не злоупотреблял. В результате ездил, где хотел, въезжал и оставлял машину под запрещающими знаками, вплоть до спецавтостоянки у обкома партии. Сотрудники ГАИ только глаза таращили, но даже не подходили.
Второй эпизод связан с форс-мажорной ситуацией в дипломатическом мире.
После того как я передал генеральному консулу одного очень западного государства его вице-консула, задержанного «за деятельность, несовместимую со статусом дипломата», генконсул, с которым у меня сложились неплохие отношения, обратился с просьбой:
- Если ты на машине, то не мог бы подвезти меня до дома?
Тут следует пояснить, что у генконсула, страдавшего болезнью Паркинсона, при сильном нервном напряжении нередко отказывали ноги, а свою машину он уступил задержанному коллеге, бывшему с женой и дочерью. Ростом генконсул был на голову выше меня, но, к счастью, сухощав.
Я охотно согласился, однако предупредил, что у меня всего лишь «Запорожец». Ему было всё равно.
Когда закончилась процедура передачи, то на глазах у дюжины присутствовавших наших контрразведчиков, совершенно остолбеневших от того, что началось твориться, я взвалил генконсула себе на спину и понёс к машине (по коридору с высокого второго этажа), а его дочь, сопровождавшая отца, поддерживала ноги, чтобы они не волочились по полу. Тишина стояла кладбищенская. Зрители, по-моему, даже забыли, что надо дышать.
Пришлось сложить генконсула втрое, чтобы разместить его внутри «Запорожца» и оставить ещё место для дочери. За несколько минут мы доехали до резиденции, находившейся в тупиковом переулке. При нашем приближении к подъезду из своей будки возник милиционер, охранявший резиденцию, чтобы предотвратить возможный террористический акт. А вдруг этот неизвестный «Запорожец» заминирован!?
Узнав меня и увидев упакованного генконсула, милиционер отскочил с глазами-блюдцами.
Когда отнеся генконсула[2] я вышел, милиционер не выдержал и спросил, что случилось и где машина генерального. Также не сдержавшись, я запустил первую «утку»:
- Разве не сообщили, что его сотрудника поймали на шпионаже?
- Да, уже в курсе. А почему же генеральный на вашей машине?
- Ну, как почему… Уж если его подчинённый нашкодил, то в КГБ решили наказать и генерального и конфисковали его машину.
- Да ну?
- Вот тебе и «ну». Будь здоров. Счастливо додежурить.
С этим я уехал. Успел заметить, как милиционер кинулся в свою будку для доклада о «новости» начальству. Распространение её было широким и мгновенным. Вся эта история с выносом и перевозкой тела генконсула вызвала не меньше шума и веселья, чем задержание настоящего иностранного разведчика. Меня с неделю донимали вопросами, так ли оно всё было.
По инерции или врождённой недальновидности я позволил себе ещё один экспромт, к счастью, не имевший последствий.
Дней через пять после инцидента я зашёл в служебную столовую в неурочное время. Зал был пуст – сидел лишь очень ответственный товарищ, занимавшийся кадровыми вопросами. Я подсел к нему со своими тарелками. Он, конечно, стал расспрашивать о происшедшем.
Подтвердив событие и доверительно понизив голос, я выразил удовлетворение обстановкой, позволяющей посоветоваться по сугубо личному вопросу с давним и опытным товарищем. Кадровики это обожают. Далее я изложил следующее:
- Понимаешь, - говорю, - позавчера я виделся с генконсулом на одном из приёмов. Он долго благодарил меня за оказанную выручку и очень хвалил «Запорожец». Гадостей он нам не делал, вёл себя вполне лояльно. И вообще неплохой дядька был. Но дело в том, что он скоро уезжает окончательно, и я решил преподнести ему «Запорожец» в качестве прощального подарка.
Кадровик натурально онемел, а потом выдавил:
- А как же ты сам без машины?
- Вот тут-то и зарыта собака. – Я понизил голос ещё на полградуса. – Я дарю ему машину, но он как дипломат должен реваншировать мой ход ответным сходным даром. А ничего иного, как оставить мне «кадиллак», он не может.
Настал момент истины. Кадровик побелел, как бумага, и перейдя на шёпот, спросил:
- Ты с кем-нибудь уже советовался?
- Что ты, - говорю. – С тобой – с первым. Мы же столько лет знаем друг друга. Только с тобой. Ни с кем!
Выдохнув, кадровик продолжил:
- Выкинь из головы! Я тебя давно знаю и очень хорошо к тебе отношусь… Поэтому – забудь и никому ни звука! Ты же просто не представляешь, что с тобой наши шефы сделают. Измордуют, исключат из партии, уволят без пенсии. И вообще…
Обед я ему явно испортил. Я понял, что пошутил не так и не с тем. И таким же шёпотом объявил, что всё понял, что очень ему благодарен, что всё из головы выкинул, и там ничего не осталось. Он немного успокоился, и запил всё компотом.
На моё счастье, кадровик оказался порядочным человеком и, хорошо относившись ко мне, никому ничего не рассказал о моих «рваческих наклонностях». Обошлось без осложнений. С подобными шуточками и в таком обществе я из соображений личной безопасности решил «завязать».
Среди консулов
В дипломатическом мире, особенно в таком небольшом, каким был консульский корпус в Ленинграде в 1970-80-е годы, появление каждого нового лица вызывало повышенный интерес. Возникали вопросы, кто он, откуда взялся, кого вообще представляет? Поэтому любой повод, любой контакт использовался для их выяснения.
Таким новичком явился и Козловский, только что назначенный заместителем директора Дипломатического агентства. В этом качестве он и отправился на первый свой приём в генеральное консульство одной страны. Приём состоял из двух частей: из кинопросмотра и коктейля по поводу отъезда из страны консула «Х», заместителя генконсула и являвшегося руководителем группы разведчиков в этом генконсульстве.
Официальные представления и знакомства состоялись при входе. А во время коктейля Козловского окружили вторые лица, консулы из ФРГ, Японии и Франции, желавшие поскорее удовлетворить своё любопытство и получить материал для отчётов в своей активной работе. Представители социалистических стран были более-менее сдержанными в своих вопросах, поскольку личность заместителя дипагента их особенно не интересовала.
После беглого опроса, где Вадим Аркадьевич учился, какими языками владеет, в каких странах работал и т. п., к нему подошла «тяжёлая артиллерия» в лице двух генеральных консулов весьма солидных государств, в том числе и хозяин приёма, о которых Козловскому было известно, что дружелюбием по отношению к СССР они не отличались. Они взялись за дело по-серьёзному, задавая вполне бестактные вопросы, прощупывая его со всех сторон и, возможно, давали мастер-класс своим вторым и третьим лицам. Терзали они его минут десять, не обращая на других гостей никакого внимания. Вторые лица молча внимали. Учились, значит.
Такое неджентльменское поведение – все на одного – пробудило в Вадиме Аркадьевиче классовое сознание и вызвало чувство справедливого пролетарского гнева, и он решил сразу же показать, что «наступать на ноги» не позволит. Дождавшись паузы, он в самой изысканной манере поблагодарил хозяина приёма за приглашение и предоставленную возможность познакомиться с коллегами.
- Господин генконсул, начал он вкрадчиво, - я впервые в вашем доме и очень рад узнать поближе ваших сотрудников. Однако, у меня сложилось впечатление, что кое-кто из них является не работником министерства иностранных дел, а представляют совсем другое ведомство.
Последовавшая реакция оказалась совершенно неожиданной. Генконсул побледнел, напрягся, застыл и, как из пистолета, выпалил:
- Кто?
- Я имею в виду вашего заместителя консула «Х».
Последовал второй выстрел:
- Почему?
- Дело в том, - пояснил Козловский, - что помимо письменного приглашения он звонил мне и очень хвалил фильм, намеченный для показа. Поэтому я и предположил, что он работает на отдел рекламы соответствующей кинокомпании.
Пауза… Всеобщее молчание… Наконец генконсул, собравшись с мыслями, пробормотал:
- Ну, если он делает это в свободное время, то я ничего…гм… против не имею. Может быть, у него затруднения с деньгами.
Затем оба генконсула мгновенно исчезли. После короткого затишья оставшиеся заместители, поняв и оценив ситуацию, чуть не попадали от дружного хохота. Они, конечно, знали, кто есть кто в генконсульстве.
В последующем Козловского на прочность уже не проверяли и держались вполне лояльно и дружелюбно.
Руководство Вадима Аркадьевича, выслушав рассказ об инциденте, покрутило головой, похмыкало и спросило:
- Да разве можно так?
- Нужно, - твёрдо ответил Козловский. – Иначе сжуют с косточками.
Не сжевали. Автор лично в этом смог убедиться.
А на замену «кинематографисту» «Х» приехал некий «Y», занявший те же должности заместителя генконсула и резидента разведки. Он оказался большим разгильдяем и растеряхой, каких Вадиму Аркадьевичу встречать ещё не приходилось. Регулярно, раз в полтора-два месяца он терял бумажник со всеми документами. Он делал это не только в Ленинграде, но везде, куда бы он ни поехал. Документы, естественно, находили, пересылали в Дипагентство, Козловский приглашал «Y» к себе, воспитывал его и потерянное возвращал.
Но никакие воспитательные меры на консула не действовали. Очевидно, это было заложено в нём на генетическом уровне, так как его взрослый сын, приехавший на месяц навестить родителей, тоже сумел потерять документы. Удивительно, как этого человека вообще взяли в разведку!
Через год это всё Козловскому надоело, и он решил поразвлечься за счёт незадачливого шпиона, а заодно и посмотреть на его профессиональные качества. Наябедничав руководству на расхлябанность «Y», Вадим Аркадьевич, не вдаваясь в объяснения, задал шефу вопрос:
- А хотите, я получу от него собственноручную расписку в получении лично от меня некоей суммы в долларах США?
- Руководство спросило:
- Как это?
Козловский довольно невежливо ответил, что это – его маленький интимный секрет.
Руководство, как обычно, почесало в затылке, покряхтело, подумало и выразило уверенность в том, что трюк с распиской удастся лишь в том случае, если иностранный коллега – полный идиот или если Козловский – гипнотизёр почище Вольфа Мессинга. Последнее предположение Козловский, во избежание возможных осложнений, отклонил, но по первому пункту спорить не стал.
Подходящего случая ждать долго не пришлось. Уже недели через три из МИД одной республики пришёл пакет с бумажником «Y», в котором находились:
- дипломатический паспорт;
- консульская карточка;
- пластиковые пропуска в здания своего МИД и Министерства обороны;
- масса иных справок и записочек с адресами и телефонами в СССР и на родине;
- 400 долларов США и немного рублей.
К сожалению, вспоминает Вадим Аркадьевич, удостоверения разведслужбы в бумажнике не оказалось.
Пригласив «Y», Козловский не поскупился на кофе и пару рюмок коньяка. Он ласково пожурил (мол, надо же какой ты братец, растяпа!), мягко повоспитывал консула (мол, взрослому человеку такого делать никак не следует) а потом потянул ему бумажник и попросил проверить его содержимое. Тот радостно отмахнулся, но воспитатель настоял на своём.
Покончив с документами, Козловский поинтересовался насчёт денег. «Y» ответил, что не хватает небольшой суммы в рублях, но это неважно. Козловский попросил его пересчитать доллары. Оказалось, что вся сумма была в наличности. Настал момент истины.
Вадим Аркадьевич объяснил, что эти деньги в данный момент «висели на нём», ибо он дал республиканскому МИДу расписку в получении именно этой суммы, а потому он может вернуть доллары владельцу также под расписку, которую следовало переслать обратно в качестве доказательства, что он не присвоил их и не истратил на себя. Ни секунды не колеблясь, «Y» спросил, как пишется расписка. Идя навстречу, Козловский подал гостю чистый лист бумаги и продиктовал текст расписки. Авторучку он попросил консула использовать свою – для подлинности документа, разумеется. Результат их совместного труда выглядел так:
Я, консул генерального консульства такого-то государства в Ленинграде «Y», получил от заместителя представителя МИД СССР такого-то 400 (четыреста) долларов США в форме наличных банкнот.
Дата, подпись, консул «Y».
В завершение встречи участники сделки выпили ещё по рюмке и расстались, как лучшие друзья. Он был очень рад, что нашлись все документы, Козловский же был рад полученной расписке. Он сразу же отнёс расписку в соответствующее подразделение Питерской разведки. Там нашлось изрядное количество любопытствующих (естественно, из числа допущенных!), желавших лично убедиться, что и в стане противника не все звёзды с неба хватают.
P.S. автора: с такой распиской можно было смело проводить с «Y» вербовочную беседу. Состоялась ли она, Вадим Аркадьевич скромно умалчивает.
Трудовые будни «Большого дома»
Рассказывает В.А.Козловский
Наша служба и опасна, и трудна.
Наш кабинет в ленинградском «Большом доме» оказался самым весёлым и инициативным во всяческих розыгрышах. Чаще других на них попадался наш непосредственный начальник «Н», человек отличный и порядочный, но простодушный и очень доверчивый.
Однажды одному из «сокабинетников» «Ю» кто-то прислал в подарок из-за границы коробку великолепно сделанных огромных пластмассовых мух для рыбной ловли. Зная, что к нам вот-вот должен был зайти «Н», приготовились к его встрече. «Ю» очистил письменный стол, оставив на нём лист бумаги, и высыпал на него всех мух. Когда в двери показался начальник, «Ю», как бы не замечая его, кинул горсть мух в рот и сделал вид, что жуёт их. Начальник, окаменев, постоял и молча вышел спиной вперёд. Через пару минут по телефону он вызвал меня. Я услышал невнятное бормотанье:
- Он что… мух… это…
- А он часто так перекусывает, когда не успевает обедать, - поясняю я бодрым голосом. – Мы к этому уже притерпелись.
Шефа чуть удар не хватил – решил, что «Ю» это… того…сбрендил вроде.
Пришлось пощадить «Н» и признаться, что мы пошутили.
В другой раз, когда мы решили проучить коллегу, любившего «стрелять» сигареты, вскрыли сэкономленный на учебных стрельбах патрон и зарядили добытым порохом несколько сигарет, гостеприимно положив их на угол стола. Неожиданно зашёл чем-то взволнованный начальник и, спросив разрешения, схватил сигарету. Мы замерли.
Через пару секунд у него перед носом, громыхнув, взвился клуб синего дыма. Пришлось извиняться и объяснять, что это не для него. Но ничего, посмеялся вместе с нами и ушёл.
Начальник отдела, сам ценивший юмор, зная наши замашки, всегда направлял нам на исполнение наиболее нелепые запросы из других районов страны. Ответы мы сочиняли коллективно, изрядно веселясь.
Как-то получаю для подготовки ответа письмо от военных контрразведчиков из Сибири. В письме сообщалось, что контрразведчики подозревают в шпионаже некоего майора, получившего из Ленинграда телеграмму предположительно с зашифрованным текстом. Они просили найти отправителя, для чего приводили текст; «Грузите апельсины бочками. Братья Карамазовы».
При этом начальник отдела со смехом позвонил мне и рекомендовал инсценировать напряжённую работу и не очень торопиться с ответом. Через четыре дня от нас ушла абсолютно серьёзная телеграмма, подписанная начальником: «Найти отправителя по номеру почтового отделения и дате нам, к сожалению, не представилось возможным. С вашим мнением о наличии признаков зашифровки совершенно согласны, поскольку сообщённая вами фраза является цитатой из романа советских писателей-сатириков И.Ильфа и Е.Петрова ”Золотой телёнок” (см. издание такое-то, страницу такую-то)».
Подобные случаи происходили каждые полтора-два месяца. Ответы готовили вполне по-деловому, казённым языком, но все участники веселились от души. Начальник отдела не менее увлечённо подписывал наши опусы.
Самым впечатляющим документом был отчёт, направленный нам из одного районного отдела УКГБ и снабжённый рекомендацией «для возможного информационного использования». Он на несколько часов вывел из строя наше подразделение, наслаждавшееся чтением документа поочерёдно.
Документ, полученный в середине 1970-х годов, в расцвет брежневского «развитого социализма», представлял собой отчёт аспиранта-философа какого-то института о командировке в Италию. Содержащаяся в отчёте информация была структурирована по разделам.
Раздел «Армия» гласил: «В соседнем маленьком городке находятся казармы «берсальеров»[3]. В этом подразделении во время обеда возник стихийный мятеж солдат, но не потому, что невкусно, а потому, что мало. В другом городке, очевидно, началось строительство предприятия по производству бактериологического оружия. Это стало известно со слов моей знакомой ”N”, заметившей, как и многие другие, что с началом стройки во всей округе появилось множество очень крупных блох, которые могут использоваться в качестве переносчиков заразы».
Раздел «Внутриполитическое положение»: «В Италии очень много разных партий. Поэтому правительства часто меняются. Но опаснее всего будет, если к власти придут технократы, т.е. инженеры и врачи. И тогда в Италии установится диктатура хуже нашей».
Все читавшие рыдали от смеха и мало кто беспокоился о судьбе аспиранта. Написать такое, что у нас в стране была диктатура, грозило автору, как минимум, массой неприятностей. Мы так и не поняли, то ли автор «зафилософствовался», то ли издевался над своим руководством. По всей видимости, этой фразы в его институте либо не заметили, либо отчёт его не читали.
Получив одобрение начальника отдела, я позвонил начальнику райотдела и самым серьёзным образом выразил ему нашу благодарность за «интересную и полезную информацию».
… «Из всех искусств для нас важнейшим является кино», - решили мы вслед за Лениным, и к какой-то годовщине органов ВЧК-КГБ, пользуясь принадлежавшей одному из коллег узкоплёночной кинокамерой и сочинив сценарий, сняли десятиминутный шпионский «боевик». На роли «трупов» претендовало множество добровольцев, так что недостатка в актёрах мы не испытывали.
Согласно сценарию, герой-разведчик, стремясь заполучить важные документы из сейфа «злобного министра обороны враждебного государства», использовал всевозможные пути: завербовал референта министра, завёл любовную интрижку с его секретаршей и, наконец, взорвал к чёртовой матери сейф с документами. (Взрыв сейфа организовали в одном из наших служебных кабинетов).
Фильм заканчивался несколько рискованным эпизодом и вот почему. Ведь мы знали, что на демонстрации нашего «боевика» будет присутствовать руководство Управления. В финальном эпизоде наш герой, вернувшись на родину, докладывает начальнику об успешном выполнении задания и передаёт руководству чертёж секретнейшего оружия, художественно изображённый одним из наших филологов фломастером на тетрадном листке. Начальник благодарит разведчика, лезет в письменный стол за наградой и, не вынимая руки из ящика стола, задумывается, перебирая в мыслях Золотую Звезду Героя Советского Союза, ордена Красного Знамени и Знак Почёта, за орденами следуют медали (мысли начальника наглядно материализуются при этом на экране)… Наконец, он вынимает руку и торжественно вручает герою… значок Международного фестиваля молодежи и студентов. После ухода разведчика начальник достаёт из ящика Золотую Звезду и прикалывает её себе.
Конец фильма.
В зале воцарилась напряжённая тишина. Что будет?
Неожиданно один начальник легонько захлопал ладошками, за ним захлопали другие начальники, а потом аплодисментами взорвался весь зал. В кулуарах только и было разговоров про наш фильм. Никаких воспитательных мер по отношению к «киношникам» не последовало.
О весёлом кабинете Питерской разведки оставил своё первое впечатление молодой сотрудник В.Е.Кислов: «Вхожу в кабинет. Разгар рабочего дня. Заместитель начальника отделения сидит за столом, на котором нет ни одного служебного документа, и сосредоточенно разгадывает большущий кроссворд в иностранном журнале. Я понял, что попал, куда надо. Работа в разведке мне сразу же понравилась».
В середине 70-х отдел пополнился сразу тремя молодыми ребятами, двое из которых были назначены в отделение Козловского. Один из них разместился в его кабинете, и Вадим Аркадьевич стал не только его начальником, но и куратором и наставником – словом, «дядькой».
В день выдачи зарплаты говорю своему подопечному:
- Саша, я всё понимаю – вы, конечно, отметите свою первую получку в разведке. Убедительнейшая просьба: не делайте это в каком-либо общественном заведении. Обмойте, ради Бога, её у кого-нибудь дома.
- Не волнуйтесь, Вадим Аркадьевич, всё будет в порядке. Мы же понимаем – не маленькие.
Вечером в двенадцатом часу в доме Козловского раздался телефонный звонок. Звонил заместитель начальника отдела.
- Уже лёг спать?
- Скоро собираюсь.
- Так вот. Поезжай в такое-то отделение милиции и извлекай наш молодняк – всех троих. Говори там, что хочешь – мне тебя учить не надо, но что бы никаких протоколов там не осталось. Сам понимаешь: дойдут милицейские документы до начальника Управления – всем по шеям дадут. Да и у ребят будут крупные неприятности.
Козловский, как водится, заныл: ехать не хотелось, дело противное, да и жил он тогда в Купчино:
- Почему я? Начальник соседнего отделения почти в центре живёт а мне ехать больше часа. Вернусь только к утру.
- Потому что двое твоих, а его – один. Давай, давай, не тяни!
…В милиции пришлось препираться дольше часа – опыт у Козловского уже был. Он рвал рубаху на груди, клялся, божился, уверял, что своими руками шкуры спустит и поотрывает мальчишкам головы, а то и уволит из органов… В общем, наобещал, что применим к ним самые жуткие кары. И уговорил. Всех троих отпустили и отдали уже составленные протоколы.
По дороге выяснилось, что пошли-таки парни в баню, выпили и случилось точно по фильму «Ирония судьбы или с лёгким паром». На улице к ним прицепился милиционер – пьяная троица подходила под задержание по всем параметрам. Они, со своей стороны, как водится, пригрозили уволить его из милиции. А как же: он – всего лишь сержант, а они, хоть и в штатском – лейтенанты! Сержант вызвал помощь, и их доставили в отделение. В милиции жуть как любили отлавливать сотрудников госбезопасности, тем более с запахом алкоголя.
В результате всё обошлось: наказали, повоспитывали, не вынося мусор за пределы дома. Правда, одного вскоре пришлось откомандировать обратно в контрразведывательный райотдел. Зато двое других остались… Потери, конечно, но могло быть и хуже. В те времена развитого социализма чекисты чаще всего «горели» на алкоголе и женщинах.
А подопечный Козловского вернулся из Афганистана с орденами на груди, в конце 90-х годов стал очень большим начальником.
«Даже страшно писать, - признаётся Вадим Аркадьевич, - кем, каким очень-очень-очень значительным должностным лицом он стал в новой России».
А если бы тогда не удалось изъять милицейские протоколы?
«Можно сказать, - пишет в заключение Вадим Аркадьевич, - в течение часа глухой ночью судьбу всей России в руках держал».
Среди сильных мира сего
Сотрудникам КГБ часто приходилось работать с иностранными делегациями, посещавшими СССР. Непосредственную работу с ними, как правило, вели представители соответствующих ведомств, а чекисты подключались в качестве надзирающих лиц для выявления среди делегатов своих партнёров по оружию.
Однажды в Ленинградское управление пришло указание принять и показать город руководителю службы безопасности одного дружественного (тогда) арабского государства. Во время визита этого деятеля в его стране произошла попытка государственного переворота. Приставленные к нему сотрудники Ленинградского разведывательного подразделения, в числе которых оказался и В.А.Козловский, получили предупреждение, что у гостя «расшатались нервы»: он лично уничтожил в своё время десятка два участников заговора и, опасаясь мести, постоянно носит теперь в заднем кармане брюк пистолет – естественно, заряженный.
Козловскому была поручена организация программы визита и сопровождение, а ему в помощь был придан коллега, слегка владевший арабским языком. Гость прибыл в Ленинград с женой № 3 и адъютантом предположительно дней на пять, но визит из-за переворота затянулся почти на месяц.
На второй день в его номере Козловский с напарником стали свидетелями необычной сцены. Высокопоставленный гость быстро обменялся с адъютантом репликами, после чего последний получил пару полновесных оплеух. Позже напарник перевёл состоявшуюся между арабами беседу:
- Почему не сделал то-то и то-то?
- Да я вот…
Бац! Бац!
- Понял?
- Понял.
Адъютант был человеком понятливым.
На следующий день гостю захотелось осмотреть метрополитен. Был «час пик» и Козловский попытался перенести экскурсию на более удобное время. Но не тут-то было! Гость заупрямился: «Хочу сейчас!»
Повели. Все вагоны забиты пассажирами. Гостя какая-то смуглая личность кавказского типа, в типичной кепке типа «аэродром», притиснула к двери и что-то сказала не очень вежливым тоном. Лицо арабского гостя, решившего, что враги нашли-таки его в Ленинграде, приобрело цвет лимона, недолго думая, он полез за пистолетом.
Козловскому с напарником как-то сразу стало неуютно. Но они сумели энергично вклиниться между ними, отделили «народного мстителя» от гостя и постарались в меру своих способностей успокоить обоих. Обошлось без пальбы и невинных жертв.
В день долгожданного отлёта гость, забыв об установлениях Корана или же решив, что на православной земле с ними можно не считаться, «надрался» (Козловский утверждает, что другой глагол для этого не подходил) «до положения риз». Вадим Аркадьевич с напарником подвезли его прямо к трапу самолёта, но тот не мог подняться даже на вторую ступеньку – падал на них, обнимал, целовал и, насколько они понимали, клялся в вечной дружбе на чистейшем ”pigeon english”. Потом он, доставая визитную карточку, что-то написал на ней и сунул Козловскому в нагрудный карман. Наконец, вскарабкался и улетел.
На лицевой стороне визитки было два коротеньких слова, напечатанные арабской вязью, а на обороте – три рукописных строчки зелёными чернилами.
Вскоре из длительной командировки из этой страны вернулся товарищ Вадима Аркадьевича, владевший арабским языком и хорошо знавший страну и её политических деятелей. Козловский показал ему подаренную визитную карточку и попросил перевести, что там было написано. По прочтении у всегда весьма сдержанного коллеги «глаза полезли на лоб», и он с завистью сказал:
- Где взял? Мне бы такую, пока я там был…
Оказалось, на лицевой стороне визитки были напечатаны только имя и фамилия нашего гостя – большего и не требовалось, все в стране знали, кто он такой и что может. Собственноручная его запись на обороте гласила: «Все представители властей и все граждане страны обязаны оказывать моему другу, товарищу такому-то, всякое содействие и выполнять его указания. Подпись».
Вздохнув, коллега добавил:
- Да при таком мандате весь кабинет министров, не говоря уж о более мелких сошках, ко мне на доклад ходил бы!
Ценный подарок Козловский куда-то засунул. «Надо бы найти на всякий случай – всё-таки исторический документ», - вздохнул Вадим Аркадьевич, заканчивая свой рассказ.
Чекистов всегда привлекали к охранным мероприятиям и для поддержания порядка в местах, связанных с визитами советских лидеров по стране, назначая их в т.н. «наряды». Однажды в Ленинград приехал генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И.Брежнев. В его программу пребывания входило посещение фарфорового завода им. Ломоносова. Туда и была направлена группа сотрудников разведки, включая Козловского.
Перед тем как Брежнев должен был уехать, начальник охраны отправил их постоять около подъезда администрации завода, чтобы прохожие не помешали высокому гостю и сопровождавшим его лицам рассаживаться по машинам. Было морозное воскресенье, и никаких посторонних лиц, которые могли бы помешать отъезду делегации, вокруг не наблюдалось. Поэтому «охранники» бездельничали и, чтобы не замёрзнуть, переминались у выхода.
Наконец Леонид Ильич вышел и направился к машине, но, заметив группу незнакомых людей и приняв чекистов именно за тех самых прохожих, решил пообщаться с народом и подошёл к ним.
- Здравствуйте, дорогие товарищи ленинградцы, - говорит.
Будучи людьми воспитанными, чекисты вразнобой отвечают:
- Здравствуйте, Леонид Ильич.
Пауза. Вождь думает, что бы ещё сказать. Наконец, он обращается к стоящему в центре заведующему архивом, человеку пожилому, необычайно скромному, застенчивому и стеснительному:
- Гуляете в выходной день? Да?
Тот от смущения даже говорить разучился и молчит. Тогда остальные выручают его нестройным хором:
- Гуляем, Леонид Ильич. Воздухом в свободный день решили подышать.
А самих «гуляющих» смех так и распирает, так и просится наружу.
Тут Ильич, видимо, про себя что-то сообразил и так ласково произносит:
- Ну, гуляйте, дышите… В выходной можно.
Сел в машину и укатил.
Беседа с генсеком получилась тёплая. «Очччень уж был душевный и тонкий человек», - завершает рассказ Козловский.
Как-то Ленинград осчастливил своим приездом премьер-министр только что возникшей республики Муджибур Рахман. Его сопровождал наш премьер Косыгин. Козловскому была доверена лестничная площадка невысокого второго этажа в одном из корпусов завода «Электросила» с задачей следить, чтобы в момент прохода делегации на площадке никого не было. Примечание: свита делегации включала около 150 человек, в том числе и ленинградское руководство.
Показались гости. Впереди шли оба премьера, а за ними цепочкой по узкой лестнице, строго по иерархии – остальные. Где-то восьмым-десятым шёл начальник Ленинградского управления КГБ. Увидев Козловского, начальник отклонился от проторенного маршрута, подошёл, пожал руку и тихонько спросил:
- Всё в порядке?
- Нормально, Даниил Павлович.
- Ну и хорошо.
И пошёл дальше.
Но все следовавшие за ним усмотрели, что начальник Управления КГБ, член Коллегии КГБ, генерал-лейтенант, счёл нужным поздороваться с кем-то им неизвестным, и мгновенно поняли: так надо! И все как один описывали такую же дугу, подходили к Козловскому, раскланивались и говорили «Здравствуйте». Двое товарищей Вадима Аркадьевича, стоявшие на пол-этажа выше и видевшие вс. Эту картину маслом, от смеха чуть не лопнули.
Нечто подобное имело место в период работы Козловского в Дипагентстве.
Произошло это в связи с траурными событиями, объявленными в генконсульстве ЧССР после смерти президента Людвига Свободы. В генконсульстве была открыта книга для записи соболезнований, и Ерёмина и Козловского предупредили, что выражать соболезнование поедет 1-й секретарь Ленинградского обкома партии Романов и попросили их к его приезду быть в генконсульстве. Предупредив об этом генконсула, Ерёмин с Козловским поехали.
По протоколу генконсул ожидал почётного «соболезнователя» на верхней площадке лестницы, а Козловский с Ерёминым и заведующим международного отдела обкома стояли у входа на улице. Милиция перекрыла всю Тверскую улицу – ни одной машины, ни одного прохожего.
Подъезжает кортеж – шесть первых лиц города, каждый в своём лимузине. В первом – Романов. Выходит из машины и смотрит на троицу. Ход его мыслей, вероятно, был таков: работник обкома – свой, Ерёмин – из МИД, а третий, незнакомый - по всей видимости, чех. Значит, с ним нужно здороваться в первую очередь.
Так и поступает: здоровается с чехом, т.е. с Козловским, потом с Ерёминым и последним – со своим. Ерёмина даже судорога свела. Но ничего не поделаешь – Романов лучше знает, с кем когда здороваться. Остальные пятеро (2-й секретарь обкома, 1-й секретарь горкома, главы гор- и облисполкомов, начальник Военного округа) знали Козловского, но пользовались правилом «делай, как начальник». И делали. Козловский уже думал, что к концу этой процедуры Ерёмин от ревности помрёт, но так просто это не оставит и потом отыграется.
И точно. Дня через три сидит Козловский у Ерёмина в кабинете вместе с другими сотрудниками и обсуждает какие-то дела. Неожиданно речь шефа прерывается. Возникает пауза. Вадим Аркадьевич понял, что тот хочет что-то сказать, но не знает, как начать. Наконец изрекает:
- А Григорий Васильевич (Романов) у чехов в каком хорошем настроении был!
«Дурак», - думает Козловский, - «какое там могло быть хорошее настроение, ведь выражать соболезнование по поводу смерти приезжал».
После следующей фразы Ерёмин приближается к главному:
- А с тобой-то как приветливо поздоровался.
Козловский, корёжась от собственного лицемерия, не меняя тона, отвечает:
- Так он вообще человек приветливый. («Ха!»)
Наконец Ерёмин называет главное:
- А ты что - с ним раньше встречался?
Козловский не стал уточнять, что встречался с Романовым главным образом в «нарядах» и издали, а нагло подтверждает:
- И не раз.
«Всё!» - завершает эпизод Козловский. – «Точное накрытие цели!»
Недели две Ерёмин прямо "прогибался" перед своим заместителем.
Потом постепенно отошёл.
Мозолистая рука военкомата
Так пусть же красная сжимает властно свой штык мозолистой рукой!
В конце 80-х, когда Козловский уже стал задумываться об уходе на пенсию, вдруг получил повестку из военкомата с указанием явиться в определённый день и час. Это его крайне удивило, так как при зачислении в органы госбезопасности человек полностью выводится из юрисдикции армии и её учреждений. Но из чистого любопытства он решил сходить.
Прихожу в назначенное время, - пишет Вадим Аркадьевич, - принимает какой-то старший лейтенант, проверяет паспорт, уточняет домашний адрес, а затем интересуется, когда я был последний раз на военных сборах. Напрягая память, Козловский отвечает, что это было эдак году в 1960-м, т.е. через го после окончания института.
Далее следует диалог:
- А с тех пор?
- Ни разу.
- А почему?
- Вы не вызывали, поэтому и не был.
- А почему?
- А уж это вы должны знать, почему не вызывали. Наверно, я не был нужен.
У старлея загораются глаза и он повторно проверяет паспортные данные и адрес. Видимо, считает, что выявил злостного уклониста или, если повезёт, вражеского шпиона. Сидящий рядом другой лейтенант тоже настораживается и прячет в стол свои бумаги. Первый, помедлив, убегает с паспортом Козловского в другую комнату. Минуты через четыре возвращается с капитаном – очевидно, начальником. Тот смотрит на Козловского и задаёт те же самые вопросы. Вышеприведенный диалог повторяется. После этого они довольно долго коллективно и молча обдумывают ситуацию. Козловскому становится все веселее. Он терпеливо ждёт, что придумает эта троица.
Наконец, капитан суммирует ситуацию вопросом:
- Так вы же почти тридцать лет не были на военных сборах.
- Не был, - сокрушённо вздыхает «уклонист» Козловский.
- Ни разу?
- Ни разу.
- Как же так?
- А вот так... Не был.
Снова молчание – только озадаченно переглядываются. Козловскому всё это уже надоедает, и он решил кончать комедию:
- Ладно, ребята, я вам кое-что покажу.
От подобной фамильярности ребята каменеют. Козловский, не давая в руки, показывает капитану служебное удостоверение старшего офицера КГБ и говорит:
- Я уже больше четверти века служу, а вы меня на какие-то сборы заманиваете. На год рождения посмотрите – мне на пенсию скоро.
Из военкоматских словно воздух выпустили – какие-то маленькие стали, притихшие. Охотничий огонь в глазах погас. Наконец капитан бормочет:
- А у нас вы как младший инженер-лейтенант ВМФ числитесь. Как же это вышло?
- Я к вашим документам отношения не имею, - говорит Козловский, - так что уж вы сами разбирайтесь, кто что не так сделал. Можете начальнику доложить – он поможет.
После этого им становится совсем не по себе. Информировать начальника себе дороже. Лейтенанты делают вид, что они ни причём, раз есть капитан, а тот опять бормочет в пространство:
- Не знаю, как и быть…
Козловскому стало их жалко:
- А покажите-ка, что у вас на моей учётной карточке написано.
Хотя и не полагается, но почти смертельно травмированный капитан беспрекословно протягивает мне карточку. Обнаружив на обратной стороне свободное место, Козловский советует:
- А вы вот здесь карандашиком напишите: «С 07 октября 1963 года переведен на спецучёт КГБ СССР». Вместо своей подписи нарисуйте какую-нибудь неразборчивую закорючку и датируйте октябрём 1963 года. Всё равно никто и никогда проверять не станет, а если кто и станет, то никаких концов не найдёт.
Капитан облегчённо и радостно благодарит и следует совету.
На этом, пишет Вадим Аркадьевич, мои отношения с армией прекратились и, как я полагаю, навсегда. Так она и существует без моего участия. Кому из нас повезло больше, не знаю.
На заслуженный отдых с чистой совестью…
Рассказывает В.А.Козловский
Последние дни пребывания на службе были несколько скрашены одним уникальным по тем временам эпизодом, который в не очень отдалённом будущем пошёл мне (и другим коллегам) на пользу.
С уходящим в отставку руководящим сотрудником должен был провести беседу заместитель начальника УКГБ по кадрам – для выяснения каких-либо нужд и возможного оказания помощи. В момент моего ухода на пенсию эту должность уже несколько дней занимал только что присланный «на укрепление» работник обкома партии, ещё, мягко говоря, не полностью освоивший новый участок работы. Состоялась следующая (очевидно, первая для него) беседа:
- Ну, что – решили на заслуженный отдых?
- Решил, да и обстоятельства способствуют.
- Посмотрел ваше личное дело. Никогда такого не видел: тоненькое такое! Всё вверх и вверх… И ни одного взыскания.
- Старался работать добросовестно.
- Какие просьбы будут к Управлению?
- Никаких.
- Новую квартиру будете просить?
- Не буду. Вполне удовлетворён уже полученной от Управления.
Выдох облегчения.
- А машину?
- Не буду, полтора года назад приобрёл.
Ещё один выдох.
- Так что же вам нужно?
- Спасибо. Ничего.
Отчётливо выраженное недоумение и даже некоторая растерянность. Я решил его выручить. Неожиданно озарило:
- Я, видимо, буду устраиваться на работу, но как инженер я уже «ноль». Учитывая имеющийся опыт, намерен искать что-либо в области международных связей. Будут ли возражения со стороны Управления?
(Возражения обычно были и неоднократно, особенно в первые три-четыре года после ухода из службы).
- Что вы, что вы! Какие возражения?
(Видимо не знал, что бывают и ещё какие!)
- А возможные контакты с иностранцами?
- Ну, что вы говорите!? Да ради Бога!
- А выезды за границу?
- Пожалуйста, сколько угодно.
- Тогда есть просьба: сделайте, пожалуйста, запись об этом в личном деле.
- А что я должен написать?
Ха! Что написать? Да пожалуйста. И выдал ему вариант.
- Как хорошо вы сформулировали. Продиктуйте, пожалуйста, ещё раз. А где я должен писать?
Тыкаю пальцем в свободное место на последней странице дела и диктую: «Руководство Управления не возражает против выезда тов. Козловского В.А. в кратко- и долгосрочные поездки за границу, в том числе в развивающиеся и капиталистические страны. Должность, подпись, дата».
- И всего-то?
- Всё. Большое спасибо.
Довольные друг другом прощаемся самым сердечным образом. Удаляюсь, с трудом удерживаясь от смеха.
Через полгода работы в некоем совместном предприятии решил оформить загранпаспорт. Позвонил соответствующему коллеге и, предупредив, что на днях к нему поступят документы, попросил не затягивать с выдачей разрешения.
Будучи хорошо знаком с правилами, коллега говорит:
- Ха-ха! Быстрый какой! Ещё и года не прошло, а ты загранпаспорт захотел. Не разрешат тебе – слишком много знаешь! В 37-м году вообще посадили бы на всякий случай.
Отвечаю в той же тональности:
- Ха-ха! Придут мои документы – запроси моё личное дело и внимательно, с лупой, прочитай последнюю страницу. Дня через три я позвоню. И учти: у нас теперь демократия, поэтому бюрократов и волокитчиков просто сразу расстреливают.
Звоню, как обещал. Слышу восхищённый голос:
- Ну, ты даёшь Аркадич! У нас такой записи никто и никогда не видел. Как ты получил её? Ну и хитрюга!
- Я – не хитрый, я – просто умный и находчивый. Так что «не тяни кота за хвост», а садись за машинку и быстренько печатай нужную справку.
В общем, был создан прецедент. Полученным опытом я поделился с товарищами, собиравшимися уходить на пенсию. «Кадровику» работа упростилась: изобретать текст резолюции не было необходимости. Я его уже изобрёл.
Буря в стакане воды
В середине 1990-х годов Вадим Аркадьевич по каким-то ветеранским делам посетил место бывшей работы. Выйдя из него, он почти сразу же случайно встретился с тремя коллегами, тоже пенсионерами. Они, естественно, заинтересовались, зачем это он заходил на бывшую работу. Будучи в хорошем настроении, Козловский сообщил им нечто, что первым пришло в голову:
- А вы разве ничего не знаете?
- А что?
- Время сейчас смутное, на службе возникли проблемы с кадрами. Поэтому в «верхах» принято решение о возвращении на работу около тридцати процентов пенсионеров – естественно, при их согласии и нормальном состоянии здоровья. Вот меня и приглашали на предварительное собеседование. Дали направление на медицинскую комиссию.
Несмотря на сходство в их характерах и предыдущем жизненном опыте, реакция всех троих была совершенно различной:
- А что? Стоит подумать, - сказал первый, довольно спокойно воспринявший «сногсшибательную новость».
Другой, успешно занявшийся предпринимательством, с отчаянием заохал:
- Господи! А у меня фирма только-только на ноги поднялась! Такие хорошие перспективы замаячили…
Третий глухо молчал, погрузившись в размышления.
Пожелав им принятия правильных и взвешенных решений, Козловский распрощался и ушёл. И стал ждать реакции.
Козловский описывает это так: "Уже на второй (!) день на обрушился шквал телефонных звонков, информирующих о «принятом решении высшего руководства» - на тот случай, если я ещё не слышал об этом. Коллеги, узнавшие об источнике информации, интересовались, в каком тоне и разрезе проходило состоявшееся с ним собеседование: какие должности предлагали, на какой срок брали, как проходила медкомиссия и т.п. Короче говоря, в умах пенсионеров питерской разведки возникло смятение и смущение"
Пришлось давать разъяснения о том, что всё это был розыгрыш.
В ответ Козловский услышал множество интересных, но очень сходных по смыслу выражений возмущения – в основном о персоне Вадима Аркадьевича.
[1] Во времена СССР партийные организации дипломатических представительств, во избежание нарушений Венской конвенции, именовались профсоюзными.
[2] Вот такая тяжёлая в буквальном смысле работа наших дипломатов (Б.Г.)
[3] Нечто вроде спецназа.