На календаре была уже весна, но сосульки, свисающие до середины окон, ещё не начали таять. Мне тогда только исполнилось семь, за зиму я вырос из всех демисезонных вещей, и мама потащила меня на городской рынок. Я был уже достаточно высоким, чтобы видеть, что лежит на прилавках. Но позволения выбирать во что одеваться, тогда ещё не имел. Мама приценивалась, отмахивалась от продавцов, зазывающих померить обувь на картонке.
- Женщина, не проходите мимо, смотрите какие блузки, только сегодня завезли – кричали из одной палатки.
- Вы ищете мальчику или себе, - спрашивали из другой.
У продавцов разгоралось соревнование за покупателя.
- Мальчику. Нужна курточка.
- Вот, посмотрите! Последняя осталась такая! Давайте примерим? Есть ещё штанишки на вашего ребенка.
- Штаны до осени ещё продержатся, - заверила мама. – А куртку давайте примерим.
В это время я, совершенно не желающий участвовать в этом представлении, хмуро следил за тем, как люди покупают румяные, сладко пахнущие картошкой и жаренным луком пирожки у бабульки напротив. И потому заметил странную женщину, спешащую в нашу сторону, первым. Длинные юбки доходили до самой земли, подметая грязный лед. Теплая куртка с чужого плеча. На голове платок, а в ушах огромные золотые серьги с красными камнями. Таких больших сережек я в жизни никогда не видел. Женщина даже не взглянула на меня, прожигая черными глазами мою мать.
- Ай, молодая, красивая, позолоти ручку, всю правду тебе расскажу. Что было, что будет, всё поведаю.
Мама уже открыла рот, чтобы что-то сказать, как та самая продавщица с курточкой вдруг заявила:
- Ой, женщина, она действительно будущее видит! Мне мужа нагадала, вот. Два месяца назад расписались!
- А мне сказала, что внучка родится. Тоже правда! – донеслось из палатки напротив.
Мама помялась, а потом достала небольшую денежку из кармана. Цыганка тут же сцапала купюру одной рукой, другой взяла ладонь матери.
- Ой, вижу муж твой работу потеряет. Но не пугайся. Через месяц найдет другую. Ещё лучше.
Мама стояла, недоверчиво глядя на гадалку, а та что-то рассматривала в линиях руки.
- Беду вижу. Не отпускай ребенка к воде этим летом. Утонет.
Мать выдернула руку так, будто обожглась о пальцы цыганки.
- А ну пошла прочь! Убирайся, пока я тебе не устроила! – закричала моя ласковая спокойная мама.
- Постой, родная… - пыталась что-то сказать гадалка.
Но маму было уже не остановить. Она кричала, махала руками, а, заметив, что на помощь товарке собирается табор, схватила меня за капюшон и волоком потащила с рынка.
Куртку мне так и не купили. Мама нашила манжеты на старую, в которой я проходил до конца весны.
Наверное, я выбросил бы эту историю из головы, если бы с приходом лета отец не пришел домой чернее тучи.
Я слышал, как, закрывшись на кухне, он рассказал маме, что его уволили.
- На что мы теперь будем жить, Сережа? – плакала мама.
- Не надо переживать, ладушка. Гадалка же сказала, что найду другую работу через месяц.
На что мама вдруг разревелась ещё сильнее.
С того момента еда дома становилась всё менее вкусной. Постная каша. Лепешки на муке и воде. Больше нельзя было класть в чай столько сахара, сколько хотелось. А потом в муке завелись жучки. И несмотря на то, что оставалось ее в мешке не больше килограмма, мама расстроилась очень.
- Отвезем Сеньку к моим родителям, - сказал отец. – Всё-таки лето, там уже поспела клубника, зеленый лук прорезался. Ребенку нужны витамины.
Сказано- сделано.
До этого дня я ни разу не был в гостях у бабушки с дедушкой с папиной стороны. На старой обшарпанной электричке они отвезли меня в тихий пригород. А посмотреть там было на что: по двору, важно разгребая лапами землю, ходили пестрые куры. Петушок с ярким красивым хвостом искал червячков. В темных клетках старой сарайки жили пушистые кролики. За оградой гуляли коровы и козы. Жуки и пауки ползали повсюду, никого не стесняясь. Для мальчишки, всю жизнь прожившего в городе – целый зоопарк! А когда бабушка сорвала прямо с грядки спелую сладкую клубнику! Ягода растаяла на языке, оставив кружащий голову аромат.
- Только ни в коем случае не отпускайте его на речку, -наказывала мама.
- Да как же? Вон, все наши пацаны бегают туда. Речка-то мелкая.
- Инна Борисовна, пообещайте мне, что не пустите туда Сеню. Или я его повезу назад.
- Ну зачем ты так, дочка, - вмешался дедушка. – Не пускать, так не пускать. Будет с нами во дворе делами заниматься. Работы тут хватит и на него тоже.
- Вот и хорошо, - успокоилась мама.
- Нужно ехать, - сказал отец. – Иначе на последнюю электричку не успеем.
Мама обняла меня крепко, папа потрепал по вихрам на макушке, и родители оставили меня. С бабкой и дедом мы смотрели им вслед, пока две крошечные фигурки не скрылись из вида за деревьями на той стороне поля.
- А ну пойдем, - сказал дедушка, - покажу тебе, как из травы свистульку делать.
Он оборвал длинный стебель, отгрыз концы желтыми зубами.
- Вот так надо, понял?
- Понял!
- Вот молодец. А теперь поработать надо. Давай-ка знаешь что? Нарви травы для кроликов. Они тебе потом спасибо скажут.
Два раза просить меня было не нужно. Быстрее молнии я побежал туда, куда указал своим узловатым пальцем дед.
Я ползал в густой траве, выискивая те растения, какие дедушка утвердил, как безопасные для зверушек, пока вдруг не услышал какой-то странный звук за баней. Он был похож на жалобный плач. Не думая ни минуты, я рванул туда. Трава хлестала меня по лицу, крапива жалила голые руки, но я упорно продвигался вперед, туда, откуда доносились эти жалобные стенания, пока не уперся в забор. Слишком высокий, чтобы я мог перелезть. Я припал к узкой щели, через которую сочился золотистый луч.
Задний двор чужого дома. Лестница, ведущая на чердак, и железная бочка для дождевой воды. Вот и всё, что было за тем забором. Но ведь кто-то там плакал. И мне было так жалко его, что я стал дергать за деревянные ребра, пока одна из досок не поддалась. Она отходила не полностью, но, извернувшись, я сумел пролезть на ту сторону.
К этому моменту плач прекратился. И всё же я не повернул назад. Пробежал туда-обратно мимо постройки, влез по лестнице до чердака, сверху заглянул в бочку…
Молодой черный кот смотрел на меня большими желтыми глазами. Даже моих семи лет хватило, чтобы прочесть в них обреченность и готовность к тому, чтобы покинуть этот мир. Воды в бочке было слишком много, чтобы кот мог достать до дна и оттолкнувшись, выпрыгнуть. Но слишком мало, чтобы достать до краев. Я сам не понял, как умудрился перетащить тяжелую лестницу, как выловил из воды кота и пролез с ним обратно в свой двор. Я прижимал беднягу к себе, несся к дому, во всю глотку вопя.
- Де-да! Дееед! Де-ду-шка!
К вечеру кошак оклемался.
- Деда, можно я оставлю его себе?
- Да ну, - заворчал тот. – Зачем тебе эта блохастая скотина?
- Ну пожалуйста! – не отступался я.
- Хорошо. Только в дом не пускай. Во дворе пусть мышей ловит.
Но в ту же ночь кот, пробравшись через единственную открытую форточку, безошибочно нашел мою кровать. Залез под одеяло, пристроился теплым боком у меня подмышкой и мурчал, пока не запели петухи.
А наутро я уже знал, что кота никому не отдам. И спать буду только с ним.
Дед с бабкой повозмущались для порядка, и кошак был наречен Василием.
Васька таскался за мной, как ниточка за иголочкой. Даже когда местные мальчишки, прознав о новом соседе, стали звать меня гулять, кот всегда ходил рядом. Я каждый день репетировал, что скажу родителям, как буду убеждать их забрать Ваську с собой в город. Но однажды, когда мы вышли за калитку, он внезапно отпрыгнул от меня и большими скачками помчал через поле в лес. На несколько секунд я застыл, ожидая, что кот сейчас поймает мышку или кузнечика и вернется. Но его черный хвост всё удалялся. Я начал звать его, кричать:
- Васька! Васька!
Кот обернулся на мгновение, но тут же снова рванул прочь. Я помчался за ним. Добежал до кромки леса. Долго звал своего кота, плакал и просил его вернуться. Но больше Ваську никто не видел. Мне было очень грустно. Не радовала даже сметана с сахаром и спелыми ягодами клубники. Весь день до самого заката я прождал его, почти не спал ночь, надеясь, что котик снова проберется в дом и свернется клубком на моем одеяле. На утро на мое лицо, распухшее от слез, было страшно смотреть. И когда соседские мальчишки пришли и позвали гулять, дед почти силой вытолкал меня со двора.
- Хватит кукситься. Если ушел, значит, так надо было, беду унес, - в очередной раз изрек свою истину старик.
Если бы он знал, чем это закончится – ни за что не отпустил бы меня в тот день. Но дед не знал.
Огромной гурьбой детей всех возрастов мы играли в казаки-разбойники. Солнце пекло с самого утра, и спустя пару часов все вспотели и готовы были нырнуть в сугроб, чтобы хоть немного охладиться. Только вместо сугроба у ребят было кое-что получше. Мелкая речушка. К тому дню я напрочь забыл о наставлениях матери, и всем скопом мы побежали купаться. Я снял рубашку, бросил ее на траву, как другие мальчишки. Мне хотелось быть первым, кто зайдет в эту воду. Мы побежали. Воды по пояс. Визги, крики, всплески. Было так весело! И вдруг моя нога поскользнулась на камне, в одно мгновение я ушел под воду. Глубины хватило, чтобы руки не смогли зацепиться за дно, течение понесло меня.
В это лето я утонул.
Только чудом кто-то из старших мальчишек заметил это. Он с трудом успел схватить меня, вытащил из воды. Всего этого я не помнил. Говорили, мне повезло, что мимо проходил местный фельдшер. Больше на речку меня не пускали. Да я и сам не хотел. Выходил за калитку только посмотреть не вернулся ли Васька. И когда приехали родители, никто не стал рассказывать им о том, что со мной произошло. Не признался и я.
А та цыганка действительно сказала всю правду. Через месяц после увольнения отец нашел работу. Ещё лучше прежней.