В вагоне поезда разговорились о многодетных семьях, и одна женщина сказала: «Добровольная каторга, которую почему-то подвигом называют. С точки зрения общества, - подвиг, с точки зрения отдельной личности, – каторга. Загубят свою жизнь, потом жалуются, что все пропало».
Ее муж согласился и сослался на родную сестру, у которой пятеро. С трудом концы с концами сводят, ни отпуска, ни отдыха. Дети постоянно болели – молодость высосали, и сейчас бедная сестра как бабушка, хотя ей всего пятьдесят пять.
И женщина снова о себе, что у них один сын. Родители вложили в него многое: он и образование получил, и женился удачно, и все у него хорошо. Вместе с родителями побывал и на море, и в Берлине, и в Лондоне – есть, что вспомнить.
Сейчас у них внук-подросток, которого воспитывают всей семьей: «Понимаете, - обратилась она к мужчине-попутчику, - мы не крепостные крестьяне. Вот на Юге с мужем отдохнули, ни в чем себе не отказывали».
И снова о том, что многодетные семьи – кабала. Вырастут детки, а родительские силы все равно забирать будут: «Сердца не хватит на всю ораву».
Попутчик слушал внимательно, ничего не говорил, а только вздыхал. Женщина спросила, женат ли и что думает по этому поводу? Ответил: «У меня многодетная семья – десять человек детей. Крестьянином крепостным себя не чувствую. У нас есть садовый участок. Со старшими сыновьями построили хороший дом, жена с девочками занимается овощами. Все у нас хорошо».
Старший сын работает на заводе и хорошо получает. Дочь, которая за ним идет, завуч в школе. Остальные подрастают, старшие помогают. И добавил грустно: «Трудно объяснить, но большая семья – радость. Не поймет тот, кто не испытал».
Женщина обиделась, словно ее во лжи уличили, и начала говорить: люди склонны украшать словами свою жизнь, и никто ей никогда не докажет, что много детей – благо.
Мужчина снова грустно: «Зачем что-то доказывать? Я не собираюсь ничего доказывать, мы просто живем – вот и все».
Половина дороги позади, разговоров не было, потому что муж с женой, у которых один сын, чувствовали себя неловко: очень острой получилась беседа. Немножко на спор похожа, и они – супруги – как бы проспорили.
До конечного пункта осталось несколько часов, пили чай, и молчать было неприлично. Женщина не выдержала: «Вот вы – многодетный отец, и сами в этом признались. Возвращаетесь с Юга, и видно, что вы загорали. В это время ваша большая семья на Урале. Вы отдыхали, а они там сидели. Знаете, я бы так не смогла».
Надо доказать свою правоту, любыми средствами, но надо. Необходимо прижать многодетного папашу к стене, пусть честно признается, что не прав. Она умная женщина, жизнь хорошо знает, ее не проведешь.
Доказывать, что много детей – хорошо, а сам на Юге грелся – эгоист ненормальный. Так пусть признается, пусть!
Мужчина грустный, ему говорить тяжело: «Такое ощущение, что вы как прокурор. Обвиняете меня в чем-то. Это мои семейные дела, но вы напираете.
Моя жена на Юге родилась, работала на Урале, там и осталась. Мы познакомились, поженились, дети пошли. А на Юге живет ее мать. Мужа похоронила, от горя стала болеть. Одиночество ее убивает. Мы не можем туда переехать, у нас на Урале семейное гнездо, а она к нам не хочет. Меня жена послала уговорить. Десять дней там пробыл – бесполезно. Старая одинокая мать – наша боль».
Помолчал, задумчиво, словно забыв про «прокурора», говорил: «Нервы у матери не в порядке, силы теряет. Мы же все понимаем. Уперлась, к нам не желает. А ей в семье надо жить, чтобы присматривали. Жена на меня надеялась, что съезжу и уговорю, но я не справился. Тяжело очень».
Женщина, которая обвиняла, окончательно замолчала. Вышла из купе – стоит. За ней муж: «Сколько раз просил тебя не лезть в чужие дела. Все-то ты знаешь, обо всем судишь. Мне было за тебя стыдно».
Вот и приехали. Супруги одиноко брели в сторону привокзальной площади, а мужчину встретили двое сыновей и младшая дочь. Весело взяли вещи, повели папу домой.