На очень дальнем кабельном канале наткнулась на повтор интервью Марии Симоновой,с которой беседовал Константин Смирнов в программе НТВ "Больше, чем родители" в ноябре 2016 года.
Застала я лишь финал, когда ведущий - так я поняла ход его расспросов - пытался узнать у дочери Константина Симонова и Валентины Серовой, кто кого, по ее мнению, предал в этой паре, распавшейся к крайнему изумлению поклонников творчества писателя и актрисы, которую считал буквально родным человеком весь Советский Союз.
Разрыв их остался тайной, никто из них на протяжении оставшегося отрезка жизни о его причинах не говорил в публичном пространстве.
Быть может, в силу возраста Мария почувствовала, что не надо оглашать на весь свет то, что хотел оставить тайной своей души ее отец, когда после смерти матери попросил отдать письма, которые та сохранила.
Писатель был уже болен и лежал в больнице, рассказывает дочь Ольге Кучкиной в первой главе книги "Свободная любовь" под названием "Сожженные письма" (2011 год). От книги и многих посылов в ней я не в восторге (если вы прочтете даже одну эту главу, без труда поймете, о чем я), но, надеюсь, рассказ Марии передан без интерпретаций - ведь были же когда-то времена, когда опубликовать интервью было невозможно без визы человека, у которого ты его взял, особенно, если речь шла о людях именитых:
- ... И я пришла к нему в больницу. Я попыталась посопротивляться. Но это было невозможно. И тогда я села снимать ксерокопии. То есть какие ксерокопии – просто стала переписывать письма, муж помогал…
– Вы боялись, что Константин Михайлович уничтожит их?
– Да. Так и произошло. Когда я приехала в следующий раз, я его не узнала. У него как будто постарело лицо, опустились плечи. Он сказал: "Я говорил тебе, что уничтожу письма. Я уничтожу их". И в глазах такое страдание! Я поняла, что он снова переживает прошедшее. "Прости меня, девочка, – сказал он, – но то, что было у меня с твоей матерью, было самым большим счастьем в моей жизни… и самым большим горем". Его можно понять…
Из интервью журналистке "Известий" Ольге Дунаевской по случаю 90-летия матери в 2007 году ( впрочем, дата рождения актрисы ставится под сомнение, но мы сейчас не про это):
- Он пережил ее на четыре года. Незадолго до собственной cмepти он вызвал меня в больницу и попросил отдать мамин архив – два огромных пакета писем, документов. Сказал: “Я не хочу, чтобы чужие руки в этом копались”. Я сняла копии с бумаг, все вернула и вскоре узнала, что архив он уничтожил.
******
Случайностью, произошедшей не по ее вине, называет Мария Симонова публикацию в "Общей газете" шести писем из тех, примерно двадцати, которые она успела переписать. Видимо, реакция других детей писателя, да и собственные укоры совести, стали для нее уроком на всю жизнь.
Был и еще один эпизод в жизни дочери знаменитостей, свидетельствующий о том, как глубоко она переживает все, что продолжает выноситься, обсуждаться, интерпретироваться в публичном пространстве, помимо воли самих участников событий и их потомков (из ответа на вопрос о Константине Рокоссовском в другом интервью):
- Познакомились они, когда Серова выступала в госпитале, где лежал раненый 46-летний будущий маршал. Были и небылицы об этом якобы "романе" рассказывают "очевидцы" и "друзья". Известно лишь, что актриса и маршал как-то вместе были в Большом театре, что и породило дальнейшие слухи. После истории с сериалом Юрия Кары "Звезда эпохи" – переговоров с адвокатами, с авторами фильма – я загремела в больницу. В картине очень красивые актеры, голливудские интерьеры, но только все, что там происходит, не имеет никакого отношения ни ко времени, ни к людям, о которых идет речь.
******
Теперь я сама попрошу прощения за то, что позволю себе процитировать отрывок из книги своего любимого бразильского писателя, большого озорника, между прочим, который не проходил мимо ни одного забавного эпизода свидетелем которого ему довелось быть.
Простите и его. Но, к сожалению, прочитав целиком интервью Марии Симоновой "Известиям", опубликованное в 2007 году, я наткнулась на такое ее воспоминание:
"Одевалась она обычно в глухие платья, стесняясь большой гpyди. С декольте я ее не видела, а строгие платья маме шли".
Хотела я или нет, но тут же в памяти всплыл тот незабываемый эпизод, свидетелем которого был не один Амаду, а немалое количество больших советских и зарубежных деятелей.
Мемуары "Каботажное плавание" - книгу, состоящую из новелл с рассказами о самых ярких эпизодах жизни в разные времена, Жоржи Амаду написал в 1991-1992. У нас ее перевели и издали (не полностью) в 1999 году.
Вот этот самый эпизод. В 1953-м Амаду прилетел в Москву на заседание Комитета защиты мира. И, конечно, был приглашен в гости к своему большому другу Илье Эренбургу, который в те дни устроил у себя дома званый ужин в честь Го Можо.
Чтоб вы поняли, кто это такой:
"человек с мировым именем, всесветный мудрец и эрудит, а в Азии вообще личность легендарная, второй Конфуций: знает пятьдесят тысяч иероглифов. ... Два раза, представляя коммунистов в коалиционном правительстве Чан Кайши, он был министром, а сейчас - член политбюро Коммунистической партии Китая. ... Го Можо, кроме того, - еще и вице-президент Всемирного Совета Мира ... человек он на редкость простой, лишенный всякой спеси и надменности, весьма учтивый, крайне любезный и приятный в общении. ... Ему уже за семьдесят, но по лицу не скажешь - китайцы кажутся мне людьми без возраста.
(...) Симонов пришел с супругой, эффектнейшей женщиной, знаменитой актрисой театра и кино, чья типично славянская красота воспета им в стихах и в прозе: декольте щедро являет взору пышные белоснежные груди. ...
И Го Можо, сидящий напротив красавицы и не принимающий участия в беседе, поскольку катится она по-французски, а он говорит на восемнадцати восточных языках, но не знает ни одного европейского ... не сводит глаз с декольте Валентины. Ничего, кроме этих монументальных, ослепительных всхолмлений не замечая, он, как человек благовоспитанный, выпивает поставленную перед ним рюмку водки. ... Люба, гостеприимная хозяйка дома, тотчас наливает ему другую. Он опрокидывает и ее.
А надо вам сказать, что в Китае женская грудь ... нечто таинственное и священное - чуть было не сказал "неприкосновенное", - ее всегда прячут, ее стягивают и перебинтовывают ... словом, это абсолютное табу. Немудрено, что оголенные чуть ли не до сосков полушария, заключенные в раму черного бархата и кажущиеся от этого еще пышней и белей, в буквальном смысле приковали к себе взгляд китайского мудреца и виднейшего деятеля.
Прочие гости, не подозревая о приближении катастрофы, продолжали безмятежно и оживленно толковать о литературе, искусстве и спохватились, когда было уже поздно - неминуемое случилось. Го Можо, внешне совершенно невозмутимый и как всегда бесстрастный, несмотря на выпитое, по-прежнему не сводя глаз с "русского чуда", поднялся, обошел стол, остановился за стулом Валентины, вытянул руки и крепко обхватил ее театрально выставленные напоказ груди - так крепко, словно решил не расставаться с ними никогда.
Все оцепенели. Го Можо, заместитель многочисленных председателей, историческая личность, светоч и знаменитость, стоял, запустив обе руки в вырез Валентининого платья, крепко сжимая груди ... и по его неподвижному лицу медленно расплывалось выражение неземного блаженства. Присутствующих словно параличом разбило: мы замерли... - такого безмолвия не бывало от сотворения мира и больше уже не будет никогда.
Но в этот исполненный высокого драматизма миг переводчик по имени Лю, не выпускавший патрона из поля зрения, вынырнул из прихожей, взял его за локти, оторвал от Валентины и мягко, но твердо ...повлек прочь из комнаты и из квартиры. ... Беседа о литературе и искусстве бодро и как ни в чем не бывало возобновилась с того самого места, на котором пресеклась за минуту до этого, никто будто ничего и не заметил.
С этого потрясающего вечера уважение, которое я испытываю к Го Можо, возросло безмерно".
Я же извинилась и предупредила - автор книг "Лавка чудес", "Донна Флор и два ее мужа", "Тереза Батиста, уставшая воевать" - не мог быть иным и пройти в этой жизни мимо такого случая, не отметив его в своих мемуарах.
Быть может, после этого актриса и переменила вещи своего гардероба, подумала я, еще раз перечитав воспоминания Марии:
"Одевалась она обычно в глухие платья, стесняясь большой гpyди. С декольте я ее не видела, а строгие платья маме шли".
******
Не знаю, как и где поживает сейчас дочь писателя, родившаяся в 1950 году, дай ей Бог здоровья. Пишут, она филолог, работала в фонде гласности Алексея Симонова, сейчас на пенсии.
Но, на мой взгляд, она - одна из немногих потомков известных людей, память которых дорога целым поколениям нашей страны, выросших на их творчестве - будучи приглашена на телестудию, в ответ на все расспросы о жизни родителей дала единственно возможный и правильный ответ.
Это моя субъективная оценка. Вы можете со мной не согласиться.
Она прочла стихи, которые повторяет про себя, когда вспоминает мать и отца:
Из главы про те самые "Сожженные письма":
- Вы, Маша, всех понимаете… А где мама похоронена?
– На Головинском кладбище. Прах отца развеян в Белоруссии под Могилевом, на Буйничском поле. Он описал это поле в романе "Живые и мертвые".