Наконец, показался караван. Вьючные лошади, верблюды, пленные. С ними было человек сорок джигитов. Связанные люди устали и еле-еле передвигали ногами, джигиты, смеясь, хлестали их прямо с коней плетенными из сыромятной кожи камчами с ухватистой рукоятью из козьей ножки.
Раздался крик ворона – сигнал, поданный кому-то одним из джигитов. Тотчас же показалась четверка всадников на добротных жеребцах каурой масти. Двое из них были в дорогих халатах, подбитых шелком, в сапогах алого сафьяна. Щеголи, маму иху!
Подъехали двое из охраны каравана. Судя по всему, шел азартный торг. Тем временем в городище развели костер из сучьев саксаула, женщины, которым развязали руки, собирали лепешки кизяка – видимо это городище не впервой становилось пристанищем перегоняемым стадам, проходящим караванам.
Из вьюков достали казаны, какую-то снедь и стали готовить похлебку, поить скот. А как же? Теперь это – хозяйское имущество, прибыль или убыток – за все бек спросит!
Воды в глубоком, прикрытом грубо сколоченной крышкой, колодце было маловато, рабы снимали с вьюков воняющие сыростью и плесенью кожаные мешки и наливали желобы для поения скота. По всему - привал должен был быть долгим, с ночевкой.
Быстро темнело. Охрана каравана выставила часовых на высоких местах, удобных для наблюдения. Всего четырех. Еще трое остались костровыми. У самих костров повалились измученные длительным переходом пленные и сами разбойники. Следовательно, еще человек тридцать-тридцать пять могут вскинуться в любой момент и ввязаться в драку.
Пограничников Бобылева всего двадцать один. На казаков сотни есаула Мартынова рассчитывать особо не приходилось. Они где-то рядом, но – где? Послать вестового с рапортом – криком помощи, но – куда?
- Как ни кинь – всюду клин! – сказал Бобылев вахмистру Долгопятому. Короче, будем как всегда – сами ввяжемся в драку, сами за нее и получим. Короче, либо грудь в крестах, либо я им задницы лично поотрываю – заключил он.
Сели курить и думу думать. Сотник, Порфирий Анисимович, и старший урядник Найдин, по прозвищу Цыган – за смоляной чуб, да увесистую серебряную серьгу в левом ухе, да и за хитрость и ещё - наглую морду. Да и везуч был – чисто цыганское воровское счастье. И то сказать – каких только кровей у казаков не намешано, особенно – у терцев да кубанцев, да и остальные - тоже хороши!
Сотник разровнял песок, прутиком набросал эскиз схемы городища, расставил палочки – часовых, камешки – костры и костровые.
Решили брать с трех сторон. Но для этого надо было снять одновременно всех четырех часовых
Одного брал Цыган, уже точивший свой кинжал-бебут, второго бывалый казак с Георгием за какую-то неведомую войну с китайскими боксерами, родом из станицы Сунженской - почти земляк, батяня с дружками к ним гулеванить ездил, а оттуда какие-то грузинские сладости привозил… Эх, давно это было – загрустил Белохлебов.
Третьего – сам вахмистр Порфирий Долгопятый, ну а четвертого поручили Кириллу. Дело было простое – подкрасться к часовому, зажать ему рот – чтобы не заорал и не взбудоражил всю банду, полоснуть острым ножом по горлу – и все! Только вот, постарайся, паря, чтобы кровью не перепачкаться! Да, для старых головорезов вроде дядьки Порфирия да Цыгана – это как вишню у соседа обнести или курице башку срубить – хозяйке на воскресную лапшу.
Он предложил просто захватить его, оглушить бедолагу кулаком или еще чем покрепче, наконец - ( о том, что он уже имеет такой опыт, Кирилл промолчал, помня об уговоре с Гнейзенау. Но на него рявкнули – мол, делай, как велят, а сотник пояснил – что все другие способы могут не сработать в полную силу, и часовой закричит или выстрелит. А вот с перерезанным горлом заорать или запрыгать – не получалось еще ни у кого.
Время приближалось. Кирилл испытывал некоторое беспокойство. Он много раз участвовал в молодецких сшибках – ядреных мужиков сбивал с ног одним ударом кулака, боролся на базаре с записными бугаями, и стенка на стенку дрался, и от лесорубов перепадало… Хотя, это как посмотреть, кому больше перепало, - самодовольно хмыкнул молодой казак.
Но все это было так, игрушки! А вот сейчас предстояло зарезать живого человека, как будто добить горного козла или там сайгака на охоте…
- Пойми, это не человек! Не думай о нем, сколько он уже убил всяких туркменов, узбеков, персов, а? И сколько еще их убьет эта сволочь, если не остановить? Перережет горло старикам, детям, только потому, что они не смогут быстро идти! Сейчас они помешают остальным стать товаром на рабовладельческом рынке… - увещевал его сам сотник Бобылев. Он уже хотел махнуть на него рукой – черт с ним, значится, еще не созрел для крови, а вокруг полно опытных, удалых и умелых казаков. Но Долгопятый и Цыган настаивали – от этого урока никуда не деться, когда-то да подступит с ножом к горлу суровая необходимость. А если в другой раз промашку даст – мало ли чего там выйдет? Служба пограничная с такими соседями и недружелюбным населением – вещь суровая.
Все равно ему придется, так уж лучше пораньше, да под присмотром матерых бойцов, когда знаешь и нападаешь, чем когда вдруг - крюк, да защищаться придется, чем попало, как попало… Да и уцелеть в первом бою легче.
А солдатская мудрость гласит - кто уцелел в первом бою, у того больше шансов дожить и до конца службы. И вообще - иметь за своей спиной надежного бойца, прошедшего вот такое необходимое крещение, для воина приграничья великое дело. А хлипкий желторотик может отчебучить такое, что… Правда, Белохлебова хлипким не назовешь – вон обиделся на Юрка, местного пересмешника–занозу, так зашвырнул его за коновязь в конюшне…
Хорошо еще – что на мешки с овсом угодил, а то была бы задачка для фельдшера…
И самого Белохлебова зло взяло.
Им вплотную занялся сам вахмистр Долгопятый. Проверил одежду экипировку. С собой ему дали кинжал, карабин, подсумок с патронами, нож. Шашку он оставил – может зацепиться за что-нибудь в самый решительный момент броска или скрадывания.
Охотники вышли на позиции и стали пробираться каждый к своей цели, определенной им сотником Бобылевым.
Разбойничий лагерь засыпал. Спали джигиты, спали их пленные, рабы, в импровизированных загонах дремал скот. Кто-то завтра пойдет на обед, зарежут, освежуют , сварят. Кому-то вести пленных в аул к беку, кому-то на дальний тайный невольничий рынок, где можно попасть в руки ханской стражи… И никто не знал, что в этом лагере ничьи планы не исполнятся! Такова причудливая судьба!
Где-то выли волки, настоящие, злые нацеленные на добычу. Берегись, кто встанет на пути. Хохотала злыдня – сова, ухал сердитый филин, недовольный ночной охотой. Вращали свой вечный хоровод холодные жемчужины далеких светил.
Каменная пустыня остывала быстро, её накопленное за день тепло уносилось ввысь прямо в ясное звездное небо. Стало зябко, может быть и из-за переживаний.
Он ясно видел свою будущую жертву. Нет – так нельзя его называть – тряхнул головой Кирилл, отбрасывая наваждение, - он видел своего врага, убийцу ни в чем не повинных людей. А Кирилл - он не убийца, и никогда им не будет, он - воин, защищающий свою страну, свой народ. За Веру, Царя и Отечество!
А между тем джигит, одетый в шаровары и белую безрукавку и грязный шерстяной жилет, явно замерзал. Короткий английский карабин без ружейного ремня он перекладывал из руки в руку, поеживаясь и пританцовывая.
До него остается все меньше расстояния; кажется, Кирилл уже чувствует тошнотворный запах старого бараньего сала, давно не мытого тела и грязной одежды. Еще один бросок и – всё!
Однако, надо дождаться, когда он отвернется чуть в сторону. Пару мгновений вне поля зрения будет достаточно.
Вдруг слева какой-то шум, замычала испуганно корова, шарахнулись в загоне козы и овцы. Джигит повернулся, перехватил карабин и передернул затвор. Стал куда-то вглядываться. Пора! Кирилл подобрался, спружинил ногами и руками, бросился на ВРАГА. Он летел, даже не касаясь песка. Бросок! Захват, левая ладонь плотно запечатала бандиту рот, рывком наклонила бритую голову под затертой грязной тюбетейкой на себя и резко полоснул тонким лезвием по горлу. Силу не рассчитал, и, вспоров кожу и хрящи, сталь уперлась в позвоночник. Черная, густая тягучая жидкость толчками выходила из раны вместе с жизнью, оставляющей сильное, здоровое, полное неудовлетворенных желаний молодое тело. Казак отпустил тело, и оно, словно ватное, свалилось ему прямо под ноги.
Как Кирилла не предупреждали, а кровь убитого часового все равно попала прямо на рукав гимнастерки, потом на грудь. В воздухе запахло, как на бойне, свежей кровью, горячим железом. К горлу подкатил противный комок, желудок словно взбесился, выворачиваясь на изнанку… И началось «извержение вулкана» – прямо на тело убитого, на песок, на камни... а справа и слева уже бежали казаки, прямо к кострам, возле которых спали разбойники.
Во рту стоял противный привкус старой меди.
Подлетевший Бобылев наотмашь врезал своей тяжелой дланью прямо по уху Белохлебова, приводя в чувство.
- Вперед, туды тебя в загробные рыдания, сопля зеленая!!! – заорал он. И сработало! Кирилл вытерся рукавом, оскалился, подхватил карабин и саблю убитого и бросился догонять товарищей.
Один из вскочивших бандитов направил свое старое ружье на сотника. Карабин сам подпрыгнул к плечу Кирилла, он навел его на бандита и выстрелил. Пуля просто расколола ему череп. Выронив ружье, кызвлбаш рухнул прямо под ноги своим товарищам.
Вторым выстрелом Белохлебов ссадил с коня уже было вскочившего на него оглана в красном халате и нарядном белом тельпеке.
На него уже несся бритоголовый бородач, размахивая саблей. Он был обнажен по пояс, и капли пота блестели на его мускулистом теле. Страха не было, где-то в груди уже закипал азарт.
- А, подходи, такырбаш ! – заорал Кирилл.
Они кинулись друг на друга. Сабли ударились одна о другую так, что искры полетели. Туркмен был силен и опытен, хорошо сложен.
Кириллу тоже силушки не стать занимать, но вот в фехтовании он уступал; более–менее приучен к шашке, а у сабли и баланс другой, и эфес ухватист совсем иначе.
После неудачного выпада Белохлебов промахнулся, провалился, а такырбаш ловким ударом вышиб из уставшей руки оружие. Удар чуть не достал казака, лишь слегка, на излете, царапнул по плечу, вспорол гимнастерку. Кирилл откатился в другую сторону, разъяренный туркмен перехватил саблю обеими руками и хотел пригвоздить его к песку, а казаку не хватало секунды, что вскочить на ноги.
Два выстрела прогрохотали прямо над ним. Тело бандита выгнулось излучиной, голова запрокинулась.
- Отдохни, ишь, перегрелся – сейчас закипишь! – проорал бритоголовому прямо в ухо вахмистр. Но тот уже складывался, как кукла марионетка в балагане, закатил глаза, в которых кипела последняя боль, а душа, видимо, уже неслась навстречу Творцу.
Долгопятый ударом сапога отшвырнул в сторону от его тела старый ободранный револьвер – закон пластунов-разведчиков, доведенный до уровня рефлекса. Никакого оружия рядом с телом врага! Стиснув зубы, Белохлебов устремился за вахмистром. А на того, прямо из зияющего потусторонней тьмой оконного проема разваленного дома, выпрыгнул длинный и тощий разбойник в драном халате, из которого торчали клочья ваты. В одной руке у него была сабля, в другой – кривой кинжал, а старый солдатский пистолет – за поясом.
На этот раз Белохлебов не стал кидаться на него, а просто обрушил ему на голову приклад своего карабина. Дубина получилась – еще та, басурман даже ойкнуть не успел, рухнул под дом, как срубленной дерево. Однако, вахмистр дважды выстрелил в него. Тот дернулся и затих, откинув руку с кинжалом.
- Не оставляй вражину за спиной – если хочешь дожить до дома! – пояснил он, внимательно оглядываясь, вытряхнул стреляные гильзы из барабана, и, прислонившись к стене, стал набивать его патронами. Его примеру последовал и Кирилл – магазин был пуст, как домашний погреб весной. Спешно расстегнув подсумок, вставил обойму; тускло сверкнув, патроны скрылись в магазине, и затвор привычно загнал патрон в патронник. Щелкнув, гнутая железка обоймы улетела во тьму.
На востоке стрельба разгорелась с новой силой. Часть туркмен, побросав добычу, кто в чем был вскочили на коней и рванулись во тьму.
Оттуда ударили пачками – будто кто-то рванул морозную простыню, раз, затем другой. Мимо пробежали потерявшие всадников кони…
Догорали старые арбы с остатками камыша, казаки собирали в кучу освобожденных пленников, и теперь уже разоруженную охрану – из тех, кому повезло. Пленных казаки-пограничники брали тогда, когда пыл схватки уже затих. Иначе каждый противник, скорее всего, получил бы пулю или удар шашкой – даже если бы кто и поднял руки, риск был большой.
На востоке понемногу занимался рассвет. Робкое солнце подожгло нижние края низких облаков. Повеяло утренним холодом.
По всему древнему, заброшенному городищу валялись тела убитых. Больше было разбойников. Немногим из них удалось скрыться, прорвавшись с боем сквозь кордон. Верные кони стояли над телами своих хозяев.
Кирилл высвободил повод красивого тонконого рыжего жеребца, нетерпеливо потряхивающего точеной горбоносой головой. Под седлом из отлично выделанной кожи, с резной лукой, попоной нового зеленого сукна, перекатывались витые мышцы, словно любовно вылепленные скульптором.
К майдану – бывшей базарной площади этого городка, от былых времен которой остались лишь воспоминания, и кто знает, когда на этом базаре была куплена последняя лепешка, лоскут ткани, - теперь отовсюду вели людей, тащили трофеи.
Из каких-то непонятных нор только-только стали появляться уцелевшие бандиты. Кое-кто хотел было смешаться с бывшими пленными, но ушлый Долгопятый уже прихватил двух подростков из них, и они охотно вглядывались в проходящих мимо и конвоируемых казаками мужчин. Да и у самого вахмистра глаз не был замылен – и так видел он, кто чего стоит, почти безошибочно.
Пограничники потеряли двух казаков убитыми, несколько получили легкие раны в ходе скоротечного рукопашного боя.
Трофеи были разные – оружие, упряжь, посуда. Даже целый хурджин женских драгоценных украшений – серьги с рубинами и изумрудами, нитки жемчуга. Серебро с бирюзой, агатами и опалами, яшма – да много чего еще. Была и обычная утварь – даже оловянные тарелки.
- Вот крохоборы, урки паршивые – брезгливо-осуждающе думал Кирилл, осматривая растущую кучу трофеев. Урядник Хоботов пытался разложить их хоть в каком-то порядке.
Из-под убитого вороного коня, рядом с тремя телами врагов, вытащили старшего урядника Найдина – побратима вахмистра. У него была прострелена грудь, при каждом хриплом вздохе в ране булькала кровь, гимнастерка пропиталась тяжелой влагой цвета спелой вишни. Пограничники пытались унять кровь, стягивая раны чистыми тряпицами, стерилизованными бинтами (захватили как-то груз из Персии – с бинтами, да другими лекарствами. Много! А кому и зачем – пусть хитрый Гнейзенау разбирается – его дело).
Над ним склонился сам седой вахмистр, кусая губы и украдкой рукавом утирая горячие, соленые слезы, так непрошено сбегающие по щекам и засыхающие на утреннем ветру.
Даже молодым юнцам было ясно – кончается старший урядник Найдин, раб Божий Спиридон. Уж слишком крови потерял много, да и свинцовый шар из старого ружья проломил ребра, смял легкие и остался где-то в тканях.
Долгопятый взял его руку в свою заскорузлую ладонь. Спиридон сжал ее. Порфирий стоял над ним на коленях, закрыв глаза, что-то невнятно шептал. Может быть, вспоминал годы службы, схватки, драки, пьянки-гулянки – ну, кто скажет? Может быть, клялся отомстить врагам – с некоторым юношеским пафосом подумал Белохлебов, хотя враги его – вон они, валяются на песке грязными кулями…
Спиридон задышал вдруг часто, потом умиротворенно вздохнул и затих. А Порфирий все еще стоял над ним и раскачивался, скрипел зубами, подавляя внутренние рыдания или ругательства – кто знает?
Трофейных лошадей было много – на них навьючивали захваченные трофеи, которые еще надо будет рассортировать и передать в штаб пограничной бригады, раненых, ослабевших пленных – женщин и детей. Гордые мужчины и даже подростки отказались сесть на коней, хотя они были явно истощены и измотаны.
На трех из них, через седло, были перекинуты павшие, крепко закреплены там прочными веревками из конского волоса.
Пленных бандитов связали по парам, построив цепочкой и соединив между собой крепким арканом.
Въехав на конскую тропу среди фисташковых деревьев, пограничники встретили передовой бекет сотни есаула Мартынова и передали им и освобожденных аульчан, и почти весь отбитый у бандитов скот, и самих пленных бандитов.
Трофеи оставили себе – тут еще долго придется разбираться…
-
Продолжение следует
-
Виктор Белько