В середине июля миссионер Николай добрался до чулышманского ущелья. В поездку эту он собирался давно, и быть может, еще долго откладывал ее, не случись на днях некоторая срочность: в стан к нему явилась некрещеная инородка из Тужужека, чья невестка мучилась от припадков. «Петпенек одолевают шайтаны, - сказала она. - Бога ради, потрудитесь съездить к нам, недавно архиерей крестил двух таких женщин, и одна из них вполне выздоровела». Найдя провожатого и собрав все необходимое, Николай отправился в дорогу. Через три дня впереди показались голые вершины Саянского хребта. Подъем здесь сделался настолько крут, что лошадь стала. Пришлось распрягаться и дальше идти пешком. Отпустив проводника, миссионер сбросил с себя верхнюю одежду, и зашагал вверх по куруму. Без страха ступал он по скользким замшелым камням, навстречу ветру. Не всегда звался он, сын гор, Николаем. При рождении дали ему имя Табынге, и в детстве он верхом и пешком исходил родной край вдоль и поперек.
Вот и теперь, привычно поднимался он на перевал. Густо и душно цвел маральник. Из-под курума выбивались пучки сочного бадана. Ручьи серебрились на розовом и желтом полотне чулышманской долины. Густые облака волочили по склонам гор свои прохладные тени. Старики перед смертью плакали от того, что не в силах были подняться сюда и увидеть в последний раз дикую красоту горных седловин. «Неужели и мое время пришло?» - подумал Николай. Как-то вдруг вспомнились возраст, застарелые боли в ногах и спине. «Ничего... - сказал он себе, переставляя ноги и цепляясь за острые выступы. - Вот человек карабкается в гору и спускается в дебри, ища что-то. Кто он? Чего ищет? Это пастырь, отыскивающий горохищных овец Алтая».
Вот и вершина. К удивлению Николая, кроме недужной Петпенек, с окрестных селений собралось еще пятнадцать человек - все желали приступить ко просвящению, как можно скорее. Петпенек, увидев Николая всплеснула руками и заплакала, на лице ее отразилась вся мука, весь страх, что стужал ее уже долгое время. Миссионер обнял ее, сказав: «Если веришь - спасешься».
Совершив таинство, Николай помолился с новокрещенными об избавлении Петпенек от недугов. Во время молитвы явился нарочный человек от местного зайсана. Он сказал что отец зайсана - местный шаман, во время камлания впадает в буйство и пытался себя зарезать. Родные боятся с ним оставлять даже веревку, чтобы он не повесился. Жена его лежит без памяти.
- Я не могу скоро приехать туда, - ответил миссионер посланному. - На пути мне нужно посетить много мест, на то уйдет не менее четырех дней. Если старик истинно ради Бога желает креститься, то до приезда моего выздоровеет и придет в сознание. Не бойтесь: для Бога все возможно.
После он спустился в долину и заночевал на берегу реки Чулышман. На другой день приступил Николай к привычному делу: ходил от одного поселка к другому, желающих крестил, новопросвещенных, после говения причащал святых Тайн. Нигде не встречал он какого-то серьезного отпора. Иные выказывали желание креститься, когда-нибудь потом, в неизвестном еще будущем. Николая не покидала смутная тревога. Сможет ли он побывать здесь через год-два? Не будет ли он как те старые пастухи лежать на одре, обливаясь бессильными слезами? «Нет, - говорил он себе. - И в этой неизвестности найдется чабан, который по моим пятам поднимется на самые высокие горы, спустится в долины, и просветит Истиною бедное мое племя». И сейчас ему казалось, будто идет за ним кто-то след в след. Иногда подмечал он словно бы шорохи в высокой траве, мерещилась тонкая ниточка дыма над зубчатыми скалами, над поросшими кедром перевалами.
На четвертый день, как и обещал, прибыл он в стойбище зайсана. Его отвели к юрте, перед которой сидели двое — седой, долгобородый старик-шаман и сморщенная, как пожухлый гриб жена его. От прежнего их буйного недуга не осталось и следа - оба пребывали, в ясном уме, и поприветствовали миссионера по здешнему обычаю — пригласили в жилище, выпили чаю с ним чаю и поговорили по-стариковски о делах и насущных нуждах. Когда речь зашла о крещении, Николай, указал на висевших в почетном дальнем углу идолов и бубен:
- Истребите огнем этих бесов поскорее.
Старый кам вздохнул, повернулся к старухе. Та чуть заметно кивнула.
- Крести меня поскорее, абыз, - произнес он. - девяносто три года блуждаю я во тьме, на ощупь, будто слепой. Недавно только открылось мне, где должно мне преклонить главу.
На утро, исполнив свой миссионерский долг, Николай сидел на берегу чулышмана и пил чай с уже новокрещенными Марфой и Кирионом. Вдруг, в высокой траве вновь заметил он шорох. «Нешто опять мерещится?» - подумал старик.
- Кто здесь? - спросил Кирион, бывший шаман.
В тот же миг трава расступилась и перед ними возникли три мальчика-подростка.
- Чьи вы дети? - спросил Николай как можно строже.
Мальчишки сразу как будто заробели. Вперед вышел старший, с виду лет пятнадцати:
- Третьего дня вы в Тужужеке крестили женщину Петпенек. Мы - ее дети, и хотим креститься тоже.
- Как же вы нашли нас здесь? - тут уж Николай не сдержал улыбки.
- Мы с вершины горы увидели дым ваш и спустились сюда.
- Что же вам нужно: ради Бога желаете креститься?
- Да, - хором ответили отроки.
На глазах старика навернулись горячие слезы. Подумал он в ту минуту: «Бывает и так что овцы, сами скитальцы дебрей, после многого блуждания, восходят на горную вершину, чтобы осмотреться кругом и, увидев дым пастушечьего стана, бегут к нему, дабы войти во двор овчий».
#История #Религия #Алтай #Горный Алтай #АДМ
