Собрание анонимных франкофилов.
Салон со светлыми стенами и старинного переплета в деревянных рама окнами, выходящими в лимонный сад.
Кружком выставлены удобные стулья с гнутыми ножками, мягкие сиденья набиты конским волосом и обтянуты атласом с цветочным орнаментом, в центре ореховый табурет, его устойчивые копытца украшены чеканным серебром, а бархатная подушка винного цвета прозрачно намекает на статус восседающего.
Участники собрания приходят заранее, и приветствуют друг друга, церемонно целуют воздух, едва прикасаясь щеками, ни в коем случае не отказываются от любезно предложенного организаторами аперитива.
В условленный час распорядитель звонит в колокольчик, участники рассаживаются, официанты с достоинством удаляются, унося забытые тут и там бокалы.
Ведущий зачитывает преамбулу и дает слово участнику на стуле красного дерева.
"Меня зовут Жан, и я - франкофил".
Люди в кружке сочувственно кивают головами и хором произносят: "Здравствуй, Жан".
"Когда-то меня звали Женей и я жил в далекой северной стране, но однажды меня послали в командировку в Версаль. Тут-то и началось"
Женя-Жан сдерживает слезы и оборачиваясь на стул восклицает: "Вот взять хотя бы этот стул с римской ножкой-саблей, ведь это сам Жорж Жакоб, придворный менуазье Людовика 14"
"А вот ваш табурет, это ведь сначала из старофранцузского «tabur» (барабан) получилось слово «tabouret» — барабанчик — которое обозначало подушечку для булавок..."
Ведущий звонит в колокольчик, витиевато напоминает, о том, что подробный экскурс в мир лингвистики и мебельного искусства отвлекает участников от цели собрания и с удовольствием передает слово аппетитной блондинке в очень маленьком черном платье.
"Меня зовут Мари, и я - франкофил"
"Здравствуй, Мари", - громче положенного отвечает ей румяный плотный мужчина, сидящий аккурат напротив и жестами одновременно выражает восхищение ее крутыми бедрами и просит номер телефона.
Жестокосердная Мари, не обращая никакого внимания на назойливого поклонника продолжает: "Я приехала на кулинарный фестиваль в Лион со своим третьим мужем"
"Простите меня, вторым, Мариночка, я был вашим вторым мужем", - поправляет её оскорбленный понижением в должности, однако не теряющий надежды хотя бы на краткосрочный реннессанс, сидящий по правую руку от famme fatale бывший.
Ведущий угрожающе поднимает бровь и муж номер 2 в полной тишине изображает своим лицом самое искреннее раскаяние.
"Так вот как только я попала, так сказать на этот манящий французский праздник вкусов и текстур, я влюбилась в нежнейшую курицу селестин, и ушла к шефу ресторана босая, не оглядываясь, навсегда...."
"Понимаем тебя, Мари", поддержали товарищи по несчастью и слово перешло к брошенному мужу.
"Меня зовут Николай, и я франкофил", - под взглядом Мари муж стушевался и поспешно исправился:
"То есть Николя, я приехал сюда на романтические выходные и остался навсегда, потому что моя обожаемая (утирает слезы) Мари неожиданно стала француженкой".
И тут же добавил себе под нос сварливым тоном: "Не босая, а с половиной моего имущества, не навсегда, а на год всего-то, дальше подвернулся ловкий производитель пастиса из Марселя"
Сухой старичок в кружке крякнул, достал откуда-то из под себя блокнот и остро-отточенный карандаш и стал быстро делать набросок изображающий плотоядной Мари, грызущей куриную ногу, отвернувшись от страдающего мужа.
Ведущий выдержал приличествующую моменту паузу и передал слово активному ловеласу, ни на минуту не останавливающего любовную пантомиму с Мари.
Если сначала она смотрела на эти упражнения безо всякого интереса, то к моменту выступления слегка потрепанного жизнью, но еще вполне дееспособного романтического героя уже приготовилась его внимательно слушать.
"Я - Борис, и я франкофил",
"Здравствуй, Борис" - вторил ему хор голосов
"Тут дело обычное, приехал в отпуск в Париж, потом еще раз в Канны, и еще в Ниццу, так и повелось, человек я увлекающийся (проникновенный взгляд прямо в ложбинку Мари), не устоял"
"Понимаем тебя, Борис" - с жаром согласились все мужчины в комнате, включая ведущего.
Художник откашлялся и сдержанно представился:
"Я - Анри, и я франкофил, когда-то был я Андреем Матюшиным, но теперь прошу называть меня месье Матисс".
"Здравствуй, Анри", - глубоким грудным голосом сказала молчавшая прежде ухоженная соль с перцем дама в самом расцвете европейского пенсионного возраста: "А я ведь в этом же зале сидела на коленях твоего полного тезки, у меня и фотокарточка имеется".
Гости забыли о целях собрания, кинулись рассматривать раритетное свидетельство, откуда-то из-за спины Анри-Андрей ловко доставал одну за другой работы с видами Лазурного берега, нашел ту, где изображена трехлетняя девочка с фотографии, предложил хорошую цену.
Неверно истолковав шум в гостиной, зашли официанты с закусками, следом протиснулся в двери занимательный дуэт флейта и аккордиона, Мари и Борис притянусь друг к другу как волнистые попугайчики, Николя привычно расстроился и захватив с подноса утешительный бокал пошел выкупать у месье Матисса эскиз своей трагедии.
Открыли двери на веранду, где гостей уже ждали затянутые плотными скатертями и заставленные лиможским фарфором и батареями бутылок...