В сентябре месяце 1860 года в Нижегородскую епархию был назначен Преосвященный Нектарий. Двенадцатая начальница Серафимо-Дивеевской общины Елисавета Алексеевна Ушакова поехала в ноябре месяце представиться к нему. По обычном приветствии Преосвященный Нектарий, указывая на целую кипу бумаг, лежащих пред ним, сказал: «Вот это все ваши дела! Скажите, почему у вас община, а не монастырь?» Елисавета Алексеевна объяснила Владыке, что старцем Серафимом, основателем общины, заповедано не просить и не искать утверждения монастыря, и у них кроме многолюдного общества бедняков, живущих подаянием и милостыней, ничего нет, никаких капиталов, обеспечивающих их существование. «Сами виноваты! – гневно воскликнул Преосвященный Нектарий. – Если бы вы приняли о. Иоасафа в строители собора, то ручаюсь, что и стены были бы золотые!» На это настоятельница общины ответила от имени всех сестер обители, что они готовы есть один кусок хлеба, но не примут о. Иоасафа. Тогда Преосвященный Нектарий сказал: «Если не хотите иметь постороннего человека, то тем более просите скорей об утверждении монастыря!» – и приказал Елисавете Алексеевне по приезде в обитель немедля подать ему прошение о возведении Серафимо-Дивеевской общины в монастырь, что в декабре месяце 1860 года и было исполнено настоятельницей. Указ об утверждении монастыря Преосвященный Нектарий получил очень быстро, в январе 1861 года, но держал у себя до мая месяца, когда сам поехал в Дивеево.
Двадцать девять лет страдала Серафимова обитель от вмешательства в ее дела и от попечительства иеромонаха Иоасафа (Толстошеева). Он презирал и уничижал Серафимом духовно напитанных, отличавшихся монашескими добродетелями, сестер; младшим оказывал особенное покровительство; подавал повод к неповиновению, требовал себе повиновения более, чем начальнице; приверженных к себе сестер отделял от начальницы и других сестер, отчего при Екатерине Ладыженской и Елисавете Ушаковой произошло возмущение в общине против начальницы. От имени начальницы и старших сестер, без их ведома, подавались прошения об определении Иоасафа в попечителя и духовника Серафимо-Дивеевской обители. Из всего этого очевидно, что не общество доверяло Иоасафу, а он сам старался уполномочить себя.
В эти долгие годы осиротевшие сестры защищали заветы своего отца и основателя отца Серафима, борясь с врагом человечества, который в лице честолюбивых иеромонаха Иоасафа и его поклонниц нашел себе усердных бойцов. Вызванная ими смута была поднята против существования истины в таком огромном обществе людей, как Дивеевская обитель, куда впоследствии должно было собраться до тысячи человек. Не без основания батюшка Серафим назвал время смуты временами, схожими с пришествием антихриста! «До антихриста не доживете, но времена антихриста переживете!» – предсказал он своим сиротам. Враг человечества возбудил борьбу небесных и земных сил, и ни одна обитель не переживала таких потрясений, таких событий, как Серафимова община! Благодатные старицы исполнились духа пророчества, духа обличения, соединились невидимо с пришедшими к ним на помощь небесными силами и защитили правду и заветы своей Матери Игуменьи, Самой Царицы Небесной.
Еще за две недели до приезда Преосвященного Нектария в Дивеево старица Евдокия Ефремовна, которую отец Серафим называл Евдокиею глухенькою, удостоенная видения Божией Матери в 1831 году в келье батюшки, увидала его во сне. Великий старец приказал передать начальнице Елисавете Алексеевне, чтобы она ничего не боялась и ни на какое назначение не соглашалась.
15 мая 1861 года Прасковья Семеновна Мелюкова отпросилась вместе с Прасковьей Степановной Шаблыгиной в Саров на могилку к батюшке Серафиму помолиться. Поплакав на могилке, сестры пошли на источник. Здесь они и пили воду, и умывались ею, вспоминая про батюшку Серафима. Наконец собрались идти домой, налили себе воды в посуду из чистого всегда, свежего и, как зеркало, спокойного источника, как вдруг показалась проживавшая в Петербурге с сестрами-художницами Лукерья Занятова. Ее появление удивило сестер, так как они ее не видели в обители, да и не слыхали, чтобы ее вызывали из Петербурга. Лукерья Васильевна поздоровалась и только подошла зачерпнуть воды, как вдруг весь источник возмутился, закипел, и все камешки поднялись со дна кверху, так что вода замутилась и стала совсем грязная и непрозрачная. Прасковья Семеновна сразу изменилась в лице. Она вспомнила предсказание батюшки о том, что источник возмутится грязью, и от кого он возмутится, тот человек всю обитель возмутит. Батюшка велел Прасковье Семеновне, когда это произойдет, без страха говорить правду и предрек ей скорую кончину.
Возвратившись в Дивеево, Прасковья Семеновна сказала: «Скажите старшим всем, будет теперь верх Иоасафовых, но они не смущались бы, начальницу на время сменят, и пострижение будет Иоасафово, а батюшки о. Серафима и наше пострижение будет после». Потом она говорила: «Это возмущение попущено к смирению наших старших; если и начальница не будет хранить в сей обители заповеди, Матери Божией и батюшкиной, то недолго продержится она в начальстве». Много раз повторяла в восторге: «А что будет еще в Дивееве, Боже мой!» Все пророчества отца Серафима о будущей славе Дивеева она предсказала вновь.
12 мая в три часа утра Прасковья Семеновна начала звать с собой стариц Евдокию Ефремовну и Прасковью Степановну: «Пойдемте мы, три столпа, на подкрепу к матушке; четвертый столп – сама матушка, – мы устоим!» Они ей ответили: «Ты не вовремя начала юродствовать!» – и не пошли с ней. Тогда старица взяла камушек с изображением батюшки Серафима и пошла одна к Елисавете Алексеевне. Видя старицу в восторженном состоянии и думая, что необходимо сообщить матушке важное известие, послушницы разбудили настоятельницу. Прасковья Семеновна вскоре вернулась назад в свою келью и объявила послушнице Федорушке: «Я спросила у матушки воды из источника батюшки Серафима, она мне подала в стакан, а я говорю: перекрести, матушка! Она ответила мне: нет, не могу такого Светильника, как батюшка Серафим, воду крестить. Вот она, Федорушка, Богом избранная нам истинная мать! Я ей отдала портрет батюшки Серафима да и сказала: “Крепись, матушка, мужайся! Царица Небесная и батюшка Серафим тебе помогут!”»
В это время в другом конце обители блаженная Пелагея Ивановна сильно скорбела, металась да бегала, приговаривая: «Ох, горе-то какое! Тоска-то, тоска какая! Какой ныне гром-то будет! Ведь, пожалуй, кого и убьет; да, верно убьет!» До приезда Преосвященного она просидела на грядках под проливным дождем. Потом встала и, видя, что с нее вода льет ручьем, сказала: «Ну, слава Богу! Теперь ничего не будет!» Насквозь промокшая, всю ночь она пробегала по монастырю и молилась.
Старица Прасковья Семеновна в три часа утра разбудила свою послушницу и сказала ей: «Пойди к моей правде и радости, поклонись в ножки три раза, поцелуй три раза ручку да скажи: Матушка, крепись! Мужайся, стой за правду – бодрствуй! Вся сила Небесная сюда грядет! Царица Небесная и батюшка Серафим ей помогут!» Елисавета Алексеевна, конечно, не спала и приняла послушницу Федорушку. Не дозволив ей кланяться в ноги, но выслушав слова старицы, она сказала: «Благодарю за подкрепление и за сестрины молитвы; я к сердцу ничего не приняла!»
19 числа Преосвященный Нектарий в 9 часов утра прислал за Елисаветой Алексеевной и предложил ей: «Перейдите в Давыдовскую пустынь начальницей!» – «Не могу», – кротко ответила Елисавета Алексеевна. «Как же вы здесь начальницей?» – спросил Владыка. «Я здесь по выбору сестер, – сказала она. – И только стараюсь поддержать заведенные порядки!» – «В таком случае, – объявил Владыка, – я вам должен сказать, что вы здесь не можете быть начальницей!» – «Это ваша воля, как вам угодно! – сказала Елисавета Алексеевна. – Я поступала сюда по вере в силу молитв батюшки Серафима, а не в начальницы и прошу только одной милости: не выгонять меня!»
После обедни, которую Преосвященный Нектарий отстоял в Тихвинской церкви, он вышел на солею и объявил сестрам, что приехал сделать мир, открыть монастырь, и потому они должны выбрать начальницу. Сестры в один голос объявили: «У нас есть начальница». Обозревая затем разные послушания, Преосвященный Нектарий говорил всем: «Пожалуйста, не бойтесь Елисаветы Ушаковой и жалуйтесь, чем вы недовольны!» Но жалобы никто не принес.
Слава о блаженной Пелагее Ивановне, конечно, дошла до Владыки еще в Нижнем Новгороде, так как ее посещало много приезжающих со всех концов России; кроме того, он слышал о ее прозорливости и от о. Иоасафа и Лукерьи Занятовой. Смущенный возложенной на него обязанностью изменить порядок в Дивееве и поставить в игуменьи Лукерью Занятову, Преосвященный Нектарий искал себе, видимо, внутренней поддержки для правдивого решения вопроса и пожелал сходить к блаженной Пелагее Ивановне. Когда он вошел в келью, Пелагея Ивановна сидела в чулане на табуретке, поджавшись. Посмотрев на него строго, ясно, так что, видимо, произвела сильное впечатление на Преосвященного своим светлым, глубоким и чистым взором, она громко сказала: «Напрасно, Владыка, напрасно ты хлопочешь! Старую мать не выдадут!» И начала воевать. Все, что ни попадало под руку, она била и колотила.
Дивная раба Божия Прасковья Семеновна в это время тоже была очень непокойна, разбила у себя в келье окна и кричала: «Второй Серафим, Пелагея Ивановна! Помогайте мне воевать! Наталья косматая, Евдокия глухенькая, помогайте мне! Стойте за истинную правду! Николай Чудотворец, угодник Христов, помогай за правду!» Эта война блаженных производила сильнейшее впечатление и наводила ужас на всех. Весь день 19 мая они провели в страшной войне.
Елисавета Алексеевна вышла из кельи только ко всенощной. После всенощной протодиакон передал приказание Владыки, чтобы все сестры до одной шли в трапезу. Собралось около пятисот сестер. Преосвященный велел сторонницам Лукерьи встать впереди, отделилось человек сорок. «Отделяйтесь, отделяйтесь!» – приказывал опять Владыка, но никто не двигался с места. Тогда он сказал: «Я ее не оставлю! Избирайте три лица, а если вы не изберете, то я, кроме Елисаветы и Лукерьи, изберу сам третье лицо из среды Лукерьи Васильевны. Завтра, если жребий падет на Лукерью Васильевну, то кто не повинуется, всех вон!» – «Много будет всех вон!!!» – громко ответили все сестры.
На утро Преосвященный Нектарий служил обедню в Тихвинской церкви, и, когда вышел на молебен, приказал подать ему билеты с именами кандидаток, избираемых в настоятельницы монастыря. Протодиакон вынес на блюде три запечатанных конверта. Владыка взял один, распечатал и передал для прочтения протодиакону, а остальные два спрятал себе в карман. Протодиакон громко провозгласил: «Господь Бог выбирает начальницей Гликерию Занятову!» Невозможно было поверить, что Бог мог избрать начальницей преданную о. Иоасафу, который запечатывал храмы, попирал заветы и заповеди Царицы Небесной и о. Серафима. Сестры заплакали.
Отличавшаяся кротостью Устинья Ивановна не могла сдержать свою скорбь и сказала: «Батюшки Серафима на тебе взыщение за нас, Владыко, ибо он собирал нас, а ты разгонять хочешь!» Преосвященный Нектарий приказал отправить ее за эту дерзость под начало в Ардатовский монастырь.
Благодатная старица Евдокия Ефремовна, стоя пред Преосвященным, со слезами говорила ему: «Святый Владыко, пощади нас, Иоасаф гонит нас 30 лет! И ты гонишь нас! Нам Лукерьи не нужно! Я живу 60 лет в обители, и мне уже осьмой десяток, старших нас шесть сестер, на нас обитель завел о. Серафим; мы с ним трудились, ему служили!» – «Что мне до того, что тебе 70 лет! – воскликнул Преосвященный Нектарий. – Вы мне не нужны! У меня и молодая будет начальницей!»
После обедни Владыка пил чай и обедал у новой начальницы, Гликерии Занятовой, где ликовали поклонницы о. Иоасафа. Елисавета Алексеевна совершенно покойно удалилась из церкви и поспешила переехать из начальнической кельи в свою прежнюю казначейскую.
21 мая Преосвященный Нектарий служил в Тихвинском храме и покрывал в рясофор сторонниц Гликерии Занятовой, которую, между прочим, многие любили в монастыре за ее доброту, но теперь обвиняли в духовной слепоте и решении служить не о. Серафиму, а его лжеученику о. Иоасафу. Как только раздался звон о Владыке, выходящем из храма по окончании службы, старшая Прасковья Семеновна надела шубу вверх мехом, выбежала из кельи и направилась к колокольне, крича: «Звони, Ирина, зря, зря! Чтобы Владыка испугался!»
«А вы, сестры, – сказала она подошедшим монашенкам, – идите на Канавку, становитесь реже, выше, выше! И кричите: “Канавка, канавка! Возопий за нас до неба!” А мы нейдем за Канавку, земля наша!»
Преосвященный Нектарий, видя это, прошел мимо, ничего не сказав. Тогда старица побежала на другой конец Канавки и стала против келии начальницы. Когда Владыка вошел в келию, она начала кричать: «Вышлите ко мне Лукерью с Владыкой!» Преосвященный Нектарий вышел, благословил ее большой просфорой, как самую духовную, уважаемую и почтенную старицу в обители. Она взяла, говоря: «Идите, Владыко святый, за тот стол, где вы кушать будете!»
Они вошли все вместе в начальнический корпус. Только уселись, Прасковья Семеновна размахнулась и бросила в окно данную ей Владыкой просфору с криком: «Вот так и Лушку выкину!» Шум от разбитых стекол произвел переполох, но все боялись, не исключая и Владыки, сказать ей слово, так как они страшились обличения.
За столом Прасковью Семеновну посадили рядом с епископом. Она спросила себе воды из батюшкина источника, и когда ей подали, то, выплеснув все на Владыку, залила ему бок рясы, разбила стакан о пол и сказала: «О судия! Судия неправедный! Судия ложный! Судия денежник! О Господи, нет истинной правды! Святый Владыко! Руби меня в мелкие части, нет истинной правды! Святый Владыко! Что я шубу-то выворотила, так они всю обитель переворотили! Мне батюшка Серафим сказал: “Придет время, шуми, матушка, не умолчи!” Что я шумлю!? Теперь в Петербурге и в Москве шум! Шум! С северной стороны ветер хладный далеко шумит! Владыко, где же истинная правда?!»
«Тебе надо камилавочку!» – льстиво сказала ей Лукерья Занятова. «Нет, не нужно! – закричала старица. – Будет с меня и того, что батюшка Серафим благословил! Это пострижение не наше – Иоасафово, а наше пострижение будет вторичное, от Царя! Нас сам Царь пострижет, а мы к Царю пойдем прямой дорогой, не так, как Лукерья, – ши! ши! Царя позовем! Царь приедет, мощи привезет; двое у нас явятся!»
Замолчала старица и, сидя рядом с Владыкой, через несколько минут спросила: «Где Владыка?» Ей говорят, что Преосвященный рядом с ней. А она воскликнула: «Нет, это не Владыка! Вот он! – и показала на архимандрита Иоакима благочинного: «На нем есть кресты, а на этом нет!» Преосвященный Нектарий распахнулся и сказал: «Вот смотри, старица, мои кресты!» – «Простите, Владыко! Слеповата стала Прасковья», – ответила старица.
Когда обед закончился, она просила пустить ее к Елизавете Алексеевне. Но ее не пустили. Тогда Прасковья Семеновна сказала: «Напрасно заперли! Пусть бы они посмотрели на нее! Это будет после нужно ей. Сестра, собирай же обедать, теперь радость и веселие, попразднуем! Елисавета всего наготовила! Теперь воля наша, никого не боимся! Вот поехали во все стороны парами, тройками, четверками! Пыль столбом! Приехали — нет тут ничего, никаких дел нет! Гони дальше в Петербург, там лучше дела разыщем! Лошади у нас хорошие, Елисавета откормила! Совались, совались и туда и сюда, да и нет никуда! А придет время, мы всю ложь выгоним, будем жить правдой и с одной правдой!»
Никто не понимал в то время слов великой старицы, но вскоре все вспомнили ее предсказание. Поехали из Дивеева в Москву свидетели смуты защищать правду; приехали следователи, искали, искали вину Серафимовых сирот, но не нашли! Правда восторжествовала!
Блаженная Пелагея Ивановна, второй Серафим, встретила Владыку на дороге. Владыка, видно, был не покоен, потому что не по-Божьему сделал дело. Увидев Пелагею Ивановну, он подошел к ней и дал просфору. Она молча отвернулась, а он с другой стороны зашел и опять стал подавать просфору. Тогда Пелагея Ивановна встала грозно и ударила его по щеке со словами: «Куда ты лезешь?»
Мотовилов, ставший свидетелем всех этих событий, отправился в Москву и сумел довести до сведения митрополита Московского Филарета о происшедшем в Дивеевской обители. Высокопреосвященный Филарет доложил о слу-чившемся Императору. Было проведено расследование. Святейший Синод принял решение о незаконности избрания Гликерии Занятовой и утвердил настоятельницей монастыря Елизавету Алексеевну Ушакову. Трижды посылался в Нижегородскую консисторию подтвердительный указ, но настоятельницей до ноября оставалась Занятова. Восстановление начальницы Елисаветы было объявлено только 17 ноября. Принимая монастырь, она не нашла в нем ни копейки денег. Тогда же обитель временно была переведена в ведение Тамбовского Преосвященного Феофана.
Февраля 19 дня 1862 года во исполнение указа благочинный монастырей Тамбовской епархии Черняева монастыря архимандрит Герман постриг Елисавету Алексеевну в монашество. В 1862 году она была посвящена в сан игумении Преосвященным Феофаном в Тамбове. Лукерью Занятову и ее сторонниц указом Святейшего Синода было велено выслать из монастыря, игумену Иоасафу «по вредному его влиянию на Дивеевский монастырь», запрещалось вмешательство в дела этой обители.
Сбылись слова преподобного старца Серафима, сказанные сестре Матрене Петровой: «Запомни, матушка, у вас на двенадцатой начальнице устроится монастырь!»
«Видала ли ты, матушка, коноплю? – спросил однажды батюшка Серафим сестру Варвару Ивановну. – Конопля – вещь хорошая, преполезная конопля, матушка! Вот и у меня в Дивееве-то девушки, что конопля хорошая! А когда ее полют-то, радость моя, чтоб лучшая была, посконь-то и выдергивают, матушка! Вот и помни, у вас то же будет! Как пополют да выдернут всю посконь-то, матушка, а конопля-то моя Дивеевская и загустеет еще более, еще выше поднимется да краше зазеленеет! Ты это помни; это я тебе говорю!»
Текст составлен по «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», М: Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь, «Ковчег», 2007.