- Прекрати!
Полный ненависти и боли крик прорезал пространство. Подхваченный не менее громким эхом, он отразился от пустых белых стен, взорвавшись острыми осколками хрупких стекол, прежде бывшими окнами. Мастер содрогнулся всем телом, словно рыба, выброшенная волной на берег, но тотчас обуздал свой порыв и, бросив на свою нечаянную пленницу полный мрачного торжества взгляд, вновь согнулся над клавишами. Без конца передвигая по ним сухими восковыми пальцами в поисках нового звучания давно выученной наизусть композиции. На смену крику пришла какофония.
Хаос звуков, усиливающийся в сотни раз в пустом помещении, обрушивался, сметал все на своем пути, кидал из стороны в сторону и, на мгновение затихая, вновь нарастал, заставляя тонуть в своих чудовищных звуках, молиться о спасении, а потом и о смерти, лишь бы его безумная музыка стихла.
Но она по-прежнему звучала, вновь, и вновь, и вновь, без малейшей остановки, здесь вне времени и места. Что им до этих условностей ему, сумасшедшему, и ей несуществующей?
Мастер, охваченный творческим экстазом ускорил дикий темп, теперь, едва касаясь пальцами клавиш, он доводил инструмент до исступления, вырывая из него прежде невиданные звуки. Рояль извергался лавиной стонов, не в силах противиться безумному созданию. Она тщетно пыталась вырваться, уйти прочь, но ее связало безумие мастера. А он, ослепленный ее присутствием, мог только играть, играть и снова играть, позабыв о прошлой славе, о многолетнем опыте и признании толпы. Где эта толпа теперь? Кому нужен безумный пианист неспособный вновь выучить свое имя?
Безумные стоны рояля внезапно превратились в осмысленный искусный реквием. Это напугало ее еще сильнее. Эта безукоризненность исполнения, величественность и неведомая, необъяснимая строгость, идущая вразрез с безумным взглядом мастера. Давящее, темное ощущение, омут, затягивающий в себя душу. Звуки реквиема поднялись высоко вверх и оборвались, оставляя за собой немую тишину.
Лицо мастера побледнело, лихорадочный блеск в глазах погас, а ресницы мелко-мелко затрепетали. Он судорожно облизал пересохшие губы.
- По мне... Мой реквием... Мой...
Он поднял лихорадочный взгляд от рояля и впервые увидел ее по-настоящему. Губы искривились в подобии улыбки. Тело внезапно ослабело и мастер рухнул на белоснежный пол. Теперь здесь было два темных росчерка - рояль и мастер. Из последних сил он оторвал дрожащую руку от пола и протянул к роялю. Два росчерка соединились в один.
Она бесшумно подошла к безжизненному телу и села рядом с ним на колени, холодной рукой опуская веки на невидящие глаза.
- Надеюсь ты уже слышишь ангельские трубы. - Прошептала она, проводя кончиками пальцев по его седым волосам и легла рядом, положив голову на его плечо.
Тело музы начало таять, и, став почти прозрачной, она исчезла. Ушла вслед за своим мастером.