Ездили медицинской бригадой в труднодоступную деревню Ракана. Добирались почти три часа, по горным серпантинам и размытым ливнями дорогам. Привезли медикаменты и продукты для семей с самым тяжёлым положением. Пришли сорок четыре женщины, у каждой при себе было трое-шестеро детей, у некоторых ещё столько же дома остались. Врачи Ханна и Лиза принимали почти без передышек, под навесом за простынёй. Медбрат Кирби почти безостановочно взвешивал детей, некоторых по два-три раза перевзвешивал, чтобы проверить — точно ли увидел вес. Здесь ситуация даже хуже, чем в нашей деревне – все дети, за редким исключением, весят сильно меньше положенного. У каждого второго вздутый живот – у кого от недоедания, у кого от глистов. Я смотрела и разговаривала, как обычно. Двадцать три женщины рассказали, что их семья ест два раза в день. Одиннадцать сказали, что еды хватает поесть один раз в день. Четверо долго не хотели разговаривать. После получасовых посиделок на земле с каждой и рассказов о себе удалось узнать – в последний раз они ели два дня назад. Многие не говорили на испанском вообще. Просто молча смотрели: то на врачей, то на пакеты с мукой, фасолью, макаронами. В какой-то момент я не смогла больше разговаривать. Просто смотрела: как девочка играет пятнадцатисантиметровым ржавым гвоздём; как мальчик высасывает остатки желатина из пакетика и жуёт пакетик; как другая девочка прячет корочку лайма в трубу под домом и шепчет сестре «завтра съешь»; как все дети поголовно тащат в рот пальцы и края футболок. Я уже десятки раз спросила жизнь — зачем она повторяет мне свои самые страшные моменты, которые уже были, уже смотрены мной. И, кажется, в этой несуществующей для большинства международных карт деревне, я поняла. Да, нужно оказываться там же, но уже в другом состоянии. Не в беспомощном, а в способном что-то сделать, что-то изменить. Вот и пытаюсь. Вам рассказываю, чтобы вы тоже могли.