Нам в детстве часто читали рассказы о Ленине, позже мы сами читали и рассказывали своим детям о дедушке Ленине, каким он был хорошим и пушистым. В постсоветские времена все эти благодушные рассказы о вожде мирового пролетариата как то поблекли и уже не вызывали в душе практически никакого отклика. И вот на днях читаю эмигрантскую газету «7 дней» за 1934 год (№14) из архива библиотеки «Национальная библиотека Франции» и увидел воспоминания Виктора Гокса о сочельнике, проведенным им в 1904 году в Финляндии в обществе Ленина.
«Семья Леонида Красина, будущего советского посла, проводила эту зиму в Финляндии, в Куоккале, маленьком местечке у самой границы России. Красин
Красин был тогда главным инженером одного электрического предприятия в Петербурге, а вместе с тем — «Никитичем», виднейшим деятелем и организатором партии большевиков в России — роль, которую Леонид выполнял заграницей. Одним словом, Красин был в России правой рукой Ленина. Я каждую неделю приежал на эту виллу, тихую и белую, под снежным покровом, расположенную в глубине большого сада; здесь, у Красина, жили мои дети, которых я регулярно навещал.
В течение этой зимы, Ленин два или три раза приезжал в Финляндию на совещания со своим ближайшим помощником. Путешествия его обставлялись глубокой тайной, и даже ближайшее окружение Ленина не знало об отлучках его из места постоянного жительства; не помню хорошенько, жиль ли он в это время в Швейцарии или в Париже.
«Старик» — таково была тогда партийная кличка Ленина — проводил на вилле Красина ночь, а иногда и следующий день. Старая мать Красина готовила для Ленина русские национальные блюда. Особенно любил Ленин сибирские кушанья и в частности пельмени, которые всегда фигурировали в меню. Обычно готовилась гречневая каша, бараний бок или жареный поросенок; на сладкое — клюквенный кисель. Кушая кисель, превосходно приготовленный старой барыней, Ленин всякий раз вспоминал знаменитый рассказ Александра Дюма о том, как он в России пил чай из самовара, в тени развесистой клюквы...
У Ленина была замечательная память, но он всегда забывал о том, что он уже рассказал тот или иной анекдот; между тем, он очень любил рассказывать, не стесняясь ограниченностью своего репертуара.
Приехав в сочельник к Красину , нагруженный подарками для детей, я застал на вилле Ленина. Секретное совещание было давно кончено, к три человека, сидевших за столом, видимо, очень скучали. Кроме Ленина и Красина там был Богданов, теоретик марксизма и романист.
— Где же дети? — спросил я Красина, после того как поздоровался со всеми.
— Они приглашены в «Пенаты». Там устроена елка для всех детей Куоккалы. Дамы отправились к Репину вместе с детьми и оставили нас одних, — сказал Красин не без некоторого раздражения.
— Одних, и без елки, — вставил Богданов. о
— И без киселя, — прибавил Ленин с глубоким вздохом, который, видимо, был не вполне напускным.
Красин налил мне прохладного чаю и пододвинул бутылку с отвратительным шведским пуншем. Разговор не клеился. Я чувствовал себя очень скверно: я был незваным гостем, “и ‘мне казалось, что я стесняю моих собеседников.
— Что у вас в этих свертках? —спросил меня Богданов, чтобы что-нибудь сказать.
— Игрушки, — ответил за меня Красин.
— Правда?
— Да, — сказал я. — И елочные украшения.
Ленин встал и пошел в угол, где я оставил свою ношу.
— Не тяжело, — сказал он, поднимая пакет одним пальцем.
— Бумага, цветные стекла, свечи...
— Свечи? — переспросил Ленин.
В его маленьких глазах зажегся хитрый огонек.
— Да, маленькие восковые свечи для елки...
— Да, да, как прежде... у нас в Самаре. Очень красива была всегда наша елка...
— Проклятый предрассудок, — заявил Богданов поучительным тоном.
Ленин рассердился.
— Предрассудок? А помните-ли, что говорит Ипполит Тенъ: «Для того, чтобы стать активной силой, истина должна сделаться предрассудком или общим местом». Скажи, Никитич, у тебя не будет в этом году предрассудка?
— Все семьи собрались в складчину, чтобы устроить громадную елку у Репина. Художник сам руководит украшением. Настоящее событие! Я видел сегодня на вокзал четырех журналистов, приехавших из Петербурга, и одного из Москвы, честное слово...
— Это все-таки грустно, — сказал Ленин, — что из елки устраивают ярмарку. Эт — семейный праздник.
— Семья... начал Богданов, наморщив брови.
Но Ленин бесцеремонно его оборвал:
— Довольно!...
И обернувшись к Красину, он сказал:
— Раз у нас есть украшения и свечи, сделаем елку Есть у тебя топор?
— Пила, — сказал улыбаясь Красин,
Красин и Ленин взялись за пилу.
— Главное, не тяни пилу к себе, — говорил Красин. — Никакого усилия! Потихоньку: раз два, раз два... Опустите лампочку, черт возьми.
Через четверть часа, на застекленной веранде, мы очищали елку от снега и инея.
Красин, без пиджака, закатив рукава своего свитера, пилил доски и с ловкостью столяра-специалиста мастерил крест, который должен был служить подставкой для елки. Через полчаса все было готово, и Бог-
данов не кончил еще чтения фельетона Карла Каутского, когда мы втаскивали елку в столовую. Красин был прав. Дерево почти касалось потолка. Здесь в комнате оно казалось огромным...
— За дело! — закричал Ленин. — Брось те вашу газету, Александр Александрович, пойдите принесите табурет. Никитич, где у тебя табурет?
— Под лестницей...
Богданов, наконец, сдался; отложил свой <«Форвертсъ> и пошел за табуретом.
Ленин развязал мой пакет, развернул бумагу, стал открывать коробки. Его коротке пальцы вынимали мелкие безделушки с необычайной деликатностью. Золотые и серебряные орехи, мандарины, яблоки, стеклянные вещички, цепи, золотой дождь, звезды, подставки для свечей, все это развешивалось на ветвях дерева, с которого еще капал тающий иней. Вышло очень красиво.
— А снег? — озабоченно спросил Ленин. — Где же снег?
— Я забыл, — ответил я, смутившись.
На лице Ленина отразилась такая досада, что Красин рассмеялся.
— Ничего, старик, — заявил он. — У моей матери всегда есть запас борной кислоты.
Он пошел за борной кислотой... Теперь все было готово.
Красин зажег свечи, я потушил электричество. В сумраке елка, светящаяся и разукрашенная, была великолепна.
Ленин обошел вокруг неё два или три раза. Потом он остановился около маленьких яслей, поставленных на самом кресте, поддерживавшем елку, и долго на них смотрел.
— Все таки, это был большой человек, этот Иисус из Назарета! -сказал он с мечтательным тоном, как если бы он думал вслух.
Потом он уселся в кресле, в глубину комнаты и замолчал. Мы все последовали его примеру. Только когда Красин привязал к своей палке мокрое полотенце, Ленин сказал тихо:
— Нет, оставь, пусть она догорает...
Снова наступило молчание. Сколько времени оно продолжалось: пять минут или четверть часа? И вдруг, в том углу, куда забился Ленин и где он был для нас почти невидим, мы услышали странный звук, или вернее шум, до такой степени неожиданный, необъяснимый, невозможный, что у меня мурашки пробежали по спине.
Это было заглушенное рыдание...
Красин вскочил и повернул выключатель. Ленин спокойно улыбался. Крупные слезы текли у него по щекам».
ВИКТОРЪ ГОКСТ
Ну и как вам? Таких рассказов о Ленине в советской историографии не прочитаешь. В российском сегменте интернета тоже не нашел. Такое было у Ленина уважение во всем мире, что этот рассказ был напечатан в нескольких эмигрантских газетах в 1934 году. Прошло 10 лет с его смерти. Тем не менее его все помнили. Не все хорошими словами, но помнили. Получалось по всякому. О плачущем Ленине однозначно нигде не прочитаете (кроме, пожалуй, "Рассказов о Ленине" Михаила Зощенко. Но там Володе Ульянову было лет 8).