В первый день молодые так устали, Тихон к тому же и перебрал немного, что-то мычал в большой комнате для молодых, почти плакал, признаваясь Оленьке в любви, руки целовал, но так и не дождался от неё поцелуев, упал замертво и заснул.
Оля тоже устала, праздник был замечательный - насмеялась, нацеловалась, краснела и белела от конкурсов деревенского тамады, совсем забыла о случившемся в машине. Сейчас она разглядывала спальню с высокими, двустворчатыми дверями. Пахло в квадратной комнате новой мебелью, лаком по дереву, прохладной. Одеяла пуховые два на постели, на них и захрапел новоиспечённый муж. Два окна во двор, там ещё шумят гости, тосты выкрикивают самые стойкие, музыка не унимается. Шерстяной палас ярко-красный с турецкими узорами, трельяж с большими зеркалами убранный кружевными, накрахмаленными салфетками. Шкаф в углу на ножках, рыжего цвета - всё дорого, новое, дефицитное. Шкаф уже забит подушками, одеялами постельным бельём, от двери справа прямо на полу навалены коробки с подарками – сервизы, посуда, вазы, подносы и прочая необходимая утварь.
Оля переоделась и тоже быстро уснула – умаялась сегодня целоваться. Муж во сне навалился на неё всем телом, что-то бормотал, от него несло водкой и кислой капустой. Выкрутиться ей не удалось, так и заснула, зато не замёрзла. Утро выдалось холодным, ещё тёмным - шторы закрыты, молодых подняли ряженные и празднества продолжились, уже без фаты и строгого костюма. Впрочем, Тихон расстегнул рубаху по грудь, и пиджак где-то выкинул, как только они вернулись из загса.
Второй день был даже веселее первого, столы ломились, ряженные собирали для молодых приданное по селу – тащили всё подряд, покрывала с бельевых верёвок, кур, гусей, уток, в одном дворе козлёнка вывели маленького, потом вернули.
Свадьба удалась, гостей было больше сотни, вино домашнее на второй день разливали прямо из фляги, а барашка целиком жарили во дворе.
Разошлись гости, соседки и родственницы помогли Тае Григорьевне убрать столы, двор, в доме. Молодуху не подпустили к тазам с тёплой водой. Едва зажглись фонари на улице, отправили в спаленку. А Тихон-то где? Потеряли его ещё после полудня, поди с ряжеными веселиться ушёл.
Вернулся, глазищи горят, от комаров отмахивается, баб молодых – мамкиных помощниц обнимает, чуть ли не на руках носит, пританцовывает, сразу видно – счастливый мужик! Тая Григорьевна успокоилась немного, а то все два дня, что она, что родители Оли были так скромны и печальны будто на поминках.
- Иди уже… - толкала и отворачивалась от него мама, когда он лез и её целовать.
- Всё маманя! Всё! – горланил он, - загнали коня вольного в стойло!
Отпустил маму и быстрыми размашистыми шагами пошёл в дом, женщины во дворе хитро переглянулись, кто-то даже хихикнул, вскоре разошлись все и воцарилась тишина.
- Ну что Олюшка, - распахнул он двери в спальню двумя руками, встал на пороге, она вся съёжилась перед зеркалом у трельяжа. Расчёска для волос выпала из рук, глухо шлёпнулась на шерстяной ковёр.
- Тиша, - пролепетала она, глядя на него тёмно-зелёными, цвета тины речной глазами.
- Всё Оленька, я теперь тебе не Тиша, а Тихон! Ты моя супруга законная, - не двигался он с места, расставив руки, придерживая двери. – Только моя! - запрыгали бесовские огоньки в его глазах. Он чуть подался вперёд и закрыл дверь за собой. – Всё Олюшка, - не своим голосом шептал он, - теперь я буду тебя ие……ть!
Двери за ним затворились, массивные, глухие, непроницаемые, даже не скрипнули. Он подошёл к жене, она приподнялась со стульчика не дыша. Взял её за плечи и швырнул на кровать, жена даже не пискнула от испуга – обмякла как тряпичная кукла. Домашнее платье затрещало на ней, это не больно, но Оля жмурилась, будто её сейчас рвать начнут как эту вещь.
- Ты Оля меня не бойся, - провёл он дрожащими толстыми пальцами по её худенькой спине, вдоль позвоночника от лопаток до поясницы. Тонкая комбинация словно прилипла к её телу.
- Не надо Тиша, - ещё сильнее зажмурилась она.
- Для этого люди и женятся! – перевернул он её на спину с ловкостью жонглёра. – Вот значит как?! – разгорался он, - как ходить за тобой ты ласковая… а как женой хорошей быть?! – он обхватил её тонкую шею рукой и придавил посильнее к подушке, - я теперь твой муж и господин! Поняла меня?! Нет никого важнее для жены, чем супруг законный, - навалившись, целовал он её, руки от шеи не отнимая.
Слёзы катились из уголков глаз Оли, губы намертво сцепило, глаза открыть страшно и... больно. Она начала задыхаться, и только тогда он убрал руку.
В доме погас свет, мама уснула спокойным сном в своей спаленке ближе к кухне, подальше от молодых. Пушистый кот растянулся на скамейке, на веранде. Тихо, только занавеска чуть шевелится – форточка открыта.
Утром Тихон первый вышел из спальни, настроение такое – коня на скаку остановит, сваи руками в землю вбивать! Голодный – мамины блинчики один за другим в рот, как в топку забрасывает, молоком запивает.
- Оля спит ещё? – повернулась к нему мама.
- Спит, - ответил Тихон, вытирая рот ладонью, - ты мама дала бы ей выспаться сегодня, устала она за эти два дня, а то я тебя знаю, - криво усмехнулся он и поднялся с табурета. – Ну всё, я пошёл, на работу надо.
Неспокойно на душе у Таи Григорьевны, живенькая была девчонка Ольга всегда, здоровалась на бегу, с сумками помогала, рано поутру её во дворе видно, маме помогала перед школой, а тут…
Поскреблась тихонечко свекровь в спальню молодых к одиннадцати, все дела переделала, а сноха к завтраку не идёт. Поскреблась и открыла. Не узнала Оленьки, сидит на краю постели, сгорбившись застёгивая платье, волосы всклокочены, глаза заплаканы.
- Что ты девочка? - кинулась к ней свекровь, села рядом и обняла. Оля голову положила ей на плечо. – Э-э-эх, милая, да куда ж ты так спешила, да неужели… А, то я своего Тихона не знаю, - качала её тихонечко из стороны в сторону Тая Григорьевна. – Ничего родная, стерпится… если любишь, уживётесь, ему главное — не перечить.
На третью ночь всё повторилось в спальне молодых, и на следующую. Оля сама не своя становилась, как вечереть начинало, на двери их комнаты взглянуть боялась. Искала причины задержаться, свекрови по дому помочь, Тихон недовольно поглядывал на маму. А жене в спальне высказал:
- Не я тебя ждать должен в постели, а ты меня. Поняла? – объяснял он, распластавшись на постели, закинув руки за голову. – Всё, что между мужем и женой происходит в спальне, тут должно и оставаться, ясно?!
Оля кивала.
- Старайся переделать всё, пока я с работы не пришёл, - зевнул он, прикрывая рот, - ну что? – протянул он к ней руку, волосы на груди ёршиком торчали из-под майки, - присядь, что ты меня боишься?
- Тиша…
- Тихон, - аккуратно поправил её муж, он снова прежний, тот который приходил к ней вечерами.
- Тихон, не надо, мне больно, - подошла она и присела с его стороны, положив руки на оголившиеся острые коленки.
- Глупенькая ты моя, - оторвался от высокой подушки Тихон, выпрямился и обнял жену, нежно, любя, как птичку малую. – Доля твоя женская такая, - зарылся он подбородком в её пушистые, пахнущие шампунем волосы, - молодая ты у меня ещё, ничего не понимаешь…
Он отпустил её, спустил ноги на пол с кровати, нагнулся к тумбочке, открыл дверцу, пошарил своей ручищей в пустоте, а сам на жену смотрел, какая же ему жена красивая досталась, носик прямой, маленький губы вишнёвые – так бы и целовал их до утра, ресницы длинные, свежа как спелое яблоко на ветке ранним утром, так бы и съел.
- Вот, - протянул он ей маленькие, блестящие, часики, - для тебя купил, давай ручку.
- Золотые? – удивлённо посмотрела на него Оля, как ребёнок, которому привезли игрушку.
- А ты думала?! - хмыкнул он и взял её за запястье, тонкое, почти костлявое, но такое нежное.
Он приложил часики к руке, повернул ладонью вверх и застегнул их. Оля смущённо улыбалась – такой дорогой подарок.
- Вот Олюшка, - поцеловал он ей ручку, - такого мужа, тебе не сыскать, - он снова повалился на кровать, раскинулся, расставив широко ноги. – Иди ко мне, - поманил он её рукой.
Оля сжалась вся, умиление и радость от подарка улетучилось моментально.
- Да иди же, не бойся.
Она прилегла рядом, бочком положив ему голову на грудь. Он обнял её.
- Ну вот, - громко выдохнул он, - всё у нас будет хорошо, ты только слушайся меня. И-и-и-и, - опять зевая, говорил он, - не вздумай беременеть. Терпеть не могу пузатых баб, - погладил он свой подбородок, согнув руку в локте через её голову, - потом становятся как хлебный мякиш мягкие, бесформенные. Что уж теперь ходить вокруг да около, ты уже женщина. Не для того я тебя берёг, чтобы ты сразу обабилась, - скривился он. – Мы для себя не пожили, успеем, - растягивал он слова устало, - без сил я что-то сегодня, на работе выдохся.
Ты если не знаешь, как это делать - не беременеть, у матери спроси или у кого постарше, - опять зевал он и обыденно говорил об этом, будто сам знал, что надо делать. – Я спать, - дёрнул он плечом, Оля приподнялась. Он освободился от неё и лёг набок, повернувшись к жене спиной.
- Тихон…
- А…
- Я на работу выйду.
- Что ж, иди - промямлил он, - давай завтра, я устал.
Часики на руке тикали в темноте, муж посапывал, перевернувшись на спину, храпел рядом. Оля заснуть не могла.
- Может, и вправду так должно быть? Тихон ведь неплохой, вон как меня любит, подарками балует, столько лет ухаживал, родителей не боялся. Не бьёт же он меня, - думала Оля, кусая ногти на руке, попеременно прикладывая часики к уху.
На следующий день она раньше всех поднялась, завтрак приготовила: кашу овсяную сварила, хлеб маслом намазала, сыром домашним накрыла, старалась по кухне тише хозяйничать, как мышка, чтобы не разбудить никого. Свекровь первая пришла, обрадовалась переменам. Счастливая жена всегда раньше мужа встанет, и завтрак приготовит.
- Какая ты умница Оленька, - улыбалась невестке свекровь, - вот и правильно, вот и ладно.
- Ничего, что я тут, на вашей…
- Что ты! – спохватилась Тая Григорьевна и руками всплеснула, - ты теперь здесь хозяйка.
Оля покраснела.
- Что вы тут шушукаетесь? - послышался приближающийся громкий голос из комнаты, Тихон поднялся. Он вошёл на кухню, застёгивая рубашку, взъерошил волосы, посмотрел на стол. Брови его слегка приподнялись.
- Оля завтрак нам приготовила, - обрадовала его мама.
- Вижу, - взял он двумя пальцами тарелку с кашей, наклонил немного её, покривился. – Это хорошо, - задумчиво сказал он, - но овёс твой пусть колхозные лошади жрут, а мне нормальная еда нужна, на работу ухожу, а не на бл…ки. Объяснишь ей мам, - оттолкнул он со звоном тарелку подальше и кивнул матери. – Каждый день!
Женщины переглянулись, без настроения хозяин проснулся, Оля растерялась, она так старалась, так хотела угодить, но промахнулась.
- Ладно, с утра начинаешь, - нахмурилась на него мать, - мог бы и попридержать язык, - начала она выставлять на стол сметану, яйца варёные, - посмотри на него! «Хозяин», - бурчала мама.
- А вы не учите меня маманя, как с женой разговаривать и к нам не лезьте, если не просят, - уплетал он всё со стола.
Таисия деловито отвернулась и принялась снимать сливки с молока в банке. Оля так и стояла в уголочке, как женщина посторонняя.
- Оль, что ты там, садись со мной, что я один должен завтракать? - обернулся к ней муж.
Она подошла, присела, посмотрела на свекровь. Тихон почти целиком заглатывал яйца, заедая бутербродами, что она сделала, чуть присаливая сыр, матери он присесть так и не предложил.
- Что ты там говорила по поводу работы?
- На работу мне выходить надо, - пожала она плечиками.
- Надо, правильно мыслишь, - похвалил её муж, - я поговорю в конторе…
- Меня в клуб звали, помогать Раисе Михайловне с детьми.
- Там тебя ещё не было, - продолжал есть Тихон, - это не работа, а развлечение, потом тебя ещё и учиться отправят, - прищурился он.
- Возможно, я и так собиралась.
- Оль, - выпрямился он, удивляясь ей, - ну мы же об этом говорили, столько раз и ты сама согласилась.
- Ну, может, потом? – осторожно настаивала она, свекровь не оборачивалась.
- Потом поглядим, а пока на ферму пойдёшь в телятницы, - постановил супруг, - у меня на глазах будешь.
- Тихон, - не выдержала мать и повернулась к ним.
- Я сказал, не встревайте мама! – прикрикнул он и ударил кулаком по столу, вилки звякнули о тарелки. – Всё, наелся, – поднялся Тихон из-за стола, табуретка под ним громко заскрежетала по полу, - поехал, сегодня буду поздно, не ждите, - вытер он рот рукой по привычке, хотя свежее полотенчико лежало рядом.
Вышел, на жену даже не взглянул, настроение ни к чёрту. Тая Григорьевна подошла к Оле обняла за плечи.
- Ты ешь дочка, ешь, - гладила она её по голове своей лёгкой как птичий скелет рукой, - Тишка весь в отца, такой же горластый и… - она не стала продолжать, хотя Николай не позволял себе грубить жене, тем более, при детях. – Трудно тебе будет с ним, ох и трудно. Его только любить можно, а понять никак нельзя, - вздохнула мама, - я своего Кольку до конца дней не понимала, ну и что же прожили. Любишь? – обратилась к ней Тая Григорьевна.
- Люблю, - подняла Оля глаза на свекровь, а что она могла сказать?
Ведь любила, ночами в родительском доме только о нём и думала, ждала вечерами в окошко выглядывала. Ревела в подушку, когда не приходил. И носик свой перед сверстницами задирала - вот, мол, какой у меня жених.
И ведь вправду любит, глупая.
Продолжение ______________
Присоединяйтесь к моему каналу, буду рада видеть Вас в Телеграм