18+
– Немец, ты идиот! – возмущался старший лейтенант Сабиров. – Я же сказал, дождаться меня! Это что за самодеятельность?!
– Да ладно тебе, полиция нравов, – с присущим ему наглым видом оправдывался «герой», – всё же обошлось…
Немец был похож на побитого кота. Его облезлый облик довершали три матёрые царапины: следы ногтей пересекали лицо от левой брови до правой скулы
Следователь обличал «подсудимого» в здании старой церкви. Вместо присяжных на «слушании» присутствовали Хард, похудевший ДимПёс, киллер в отставке Агасфер, Гинзбург, Кувалдин, напарники Шебр и Миас, а также заика Елисей и отец Павел.
Сабиров раздражённо наклонился к Немцу.
– Твоё самодурство чуть не стоило человеку жизни. Ведь знаешь, какая обстановка в городе, – он снова повысил голос, – знаешь, с чем мы имеем дело, и всё равно гнёшь своё! А Кудряшов теперь как ёжик с дырочкой в правом боку!
– Посвистывает? – Немец недобро посмотрел на старлея исподлобья, будто бросая дерзкий вызов ему в лицо.
Следователь глубоко вдохнул, протяжно выдохнув через нос, словно в попытке сдержать порывы гнева этой дыхательной гимнастикой.
– Ты поехавший… – произнёс он с некоторым сожалением в голосе.
Немец был упрямой персоной. Даже осознавая свою вину, он не любил признавать ошибки, особенно прилюдно. Его промахи были ударами для него самого, а общественное мнение ещё больше хлестало и без того погрязшее в самообвинении эго, отчего Немец вставал в стойку и ощетинивался назло социуму, который на него давил.
– В каком он сейчас состоянии? – как всегда по делу проявил заинтересованность Кувалдин.
– Состояние стабильное… Пять ножевых ранений, однако Кудряшову странным образом повезло, – Сабиров бросил очередной недовольный взгляд на Немца, – органы не задеты. Потерял много крови, но Немец остановил кровотечение прежде, чем кровопотеря достигла критического предела… Это его и спасло. Сейчас он в сознании, с ним находится Алексей.
– Сабиров, а он что тут делает? – Шебр презрительно кивнул на Агасфера.
Сабиров молча отмахнулся, сел на ступеньку у церковного алтаря и сурово обвел присутствующих взглядом.
– Подведём итоги… Глонасс ушёл у нас прямо из рук, Кудряшов в больнице… Черепкова скрылась… – он взъерошил волосы руками, задумавшись; выдержал паузу. – Проблема в том, что вам не хватает дисциплины. Вы ставите под удар не только свою, но и чужие жизни. Слишком много своевольства, а это – командная игра.
Аудитория молчала. Елисей конвульсивно дёргался.
– Но ведь Антона мы спасли, – неуверенно выступил в защиту Хард.
Сабиров поднялся.
– К тебе, Рома, у меня отдельный разговор, – он важно засунул руки в карманы. – Что тебя связывает с Анной Воробьёвой?
Студент растерялся.
– Откуда вы знаете?
– Птички нашептали, – Сабиров кинул беглый взгляд на стоящих позади всех Шебра и Миаса. – Ничего не хочешь нам рассказать?
Рома опешил от столь неожиданного поворота.
– А… а что с ней?
– Всё хорошо, не переживай. Факты, Хард. Откуда ты её знаешь?
– Ну… помните, я вам рассказывал про… медсестру, с которой познакомился в больнице? – он обратился к Кувалдину и Пегасову. – На следующий день после пожара… Мы с ней ещё потом ходили на свидание … Так… это она… Аня… Так что с ней?
Сабиров перевёл строгий взгляд на Шебра, будто телепатически бросил в него некую мысль, потом снова обратил внимание к Роме.
– Анна Воробьёва оказалась сообщницей доктора Павловского, – прояснил ситуацию следователь. – Она ассистировала в его операциях, помогала проводить эксперименты на людях… и по совместительству была его любовницей.
Немец удивлённо присвистнул; Шебр что-то таинственно шепнул Миасу. Рома оторопело замер, приоткрыв рот, и ушёл в себя. Маска разочарования медленно легла на лицо, всё глубже вживаясь в его черты.
– Похоже, Ром, тебе опять не повезло с девушкой, – ДимПёс положил руку на плечо друга.
– Ты что-нибудь рассказал ей про Каменотёсов? – Сабиров подошёл ближе. – Рома?
Погружённый в свои печальные мысли Хард безвольно помотал головой.
– Пока нет оснований полагать, что Павловский связан с Пахомом иначе, кроме как в качестве пациента и лечащего врача, – снова обратился следователь к публике, – тем не менее, исключать этот вариант мы пока не будем. Со слов его подельницы, Павловский занимается экспериментами уже несколько лет, о его связи с маньяками она ничего не знает. Сам Павловский дать показания не может…
– А с ним-то что? – спросил Юра.
– Если верить судебно-психиатрической экспертизе – тронулся умом. Такая вот ирония… – Сабиров убрал руки за спину, задумчиво шествуя в проходе между скамеек.
– А Шишкаревич? – оживился Немец.
– Бабински, тебя только Шишкаревичи волнуют! – недовольно отозвался следователь. – Далеко он с простреленным лёгким не уйдёт. Ищем…
– Простите, а как ему удалось сбежать? С простреленным лёгким… – в разговор вступил Игорь-Гинзбург.
– Обстоятельства, мягко говоря, странные… – Сабиров почесал затылок. – Со слов санитаров, он внезапно очнулся в машине скорой помощи и бросился на врача. Успокоить Шишкаревича не смогли, только больше его разозлили… Он добрался до водителя, и машина улетела в кювет. Дальше интереснее: он выбил запертую изнутри дверь скорой, сломал руку подоспевшему к этому времени полицейскому, оглушил второго и ушёл в лес. Такая вот загадочная история.
– Я же говорил, Шишкаревич опасен! – настаивал Немец.
– Как-то просто он ушёл, не находите? – вмешался Юра. – Павловский что-то говорил про сверхчеловека, победившего страх… Мне кажется, вы недооцениваете важность Иммунитета. Он ещё себя проявит: сыграет свою роль, плохую или хорошую.
Сабиров снова вздохнул, на этот раз устало.
– Ладно, постараюсь выбить ещё пару человек на поиски этого Франкенштейна.
Все снова замолчали. Тишину нарушил кашель ДимПса.
– Антон, ты почему не в больнице? Переохлаждение организма – это не шутки, – заметил следователь.
– Я в порядке, – прохрипел рэпер в ответ.
– Сань, погоди, а Черепкова? Куда она делась? – снова раздался голос Кувалдина.
– С Черепковой не менее интересная ситуация, – ответил следователь. – Я был далеко, когда Немец мне позвонил, поэтому поручил это дело капитану Шебру. Они с Миасом приехали на место происшествия в сопровождении кареты скорой помощи, обыскали весь дом, но никого не нашли. Только трупы мужчин, которые пропали без вести на прошлой неделе. Один без головы… Черепкова неспроста там была… Её оставили как сторожевую собаку…
– Эм… товарищ старший лейтенант, – отец Павел неуверенно поднял руку, желая высказаться.
– Да… Отец Павел нашёл что-то важное, – старлей жестом пригласил выступить послушника вперёд.
Молодой служитель церкви поднялся к алтарю, держа в руках ветхие бумаги, и любезно поблагодарил следователя. Он робко оглядел присутствующих, немного помялся и начал вещать:
– Эти бумаги, – он поднял перед собой пожелтевшие листы, принесённые Немцем из поместья Розбергов, – уникальные исторические документы эзотерического характера. Здесь частично описываются древние демонические обряды, а также ритуалы по некромантии.
– Некромантии – в смысле оживлении мёртвых? – поинтересовался ДимПёс.
– Изначально этот термин предполагал общение с миром умерших, – проводил ликбез отец Павел, – но в контексте данных документов, к сожалению, вы правы.
Присутствующие, оживившись, начали беспокойно переглядываться; Шебр и Миас недоумённо взирали на развернувшуюся перед ними сцену, недоверчиво скрестив руки на груди.
– Я уже ничему не удивляюсь, – Немец откинулся на спинку скамьи, достав из-за пазухи бутылку пива.
– Однако это не чёткие руководства, а лишь приблизительное описание происходящего, – продолжал послушник. – Наибольший интерес представляют чёрная печать в виде змея-искусителя и инициалы «Г.Р.»
Отец Павел развернул один из листов, чтобы показать символ аудитории: чёрный извивающийся змей с высунутым языком.
– Эта печать – знак тайного мистического Ордена Змееносцев, общества более древнего, чем Каменотёсы. Они появились примерно в тринадцатом веке в Англии. Их основоположники заявляли, что являются прямыми потомками Каина. За несправедливое угнетение своего прародителя в земле Нод они избрали себе нового покровителя в лице дьявола, которому принесли вечную клятву, и их долг перед Сатаной не будет исполнен до тех пор, пока его правление не воцарится на Земле.
– Ебушки-воробушки! – раздался крик заики.
Традиционный мелодичный хлопок открывшегося пива послышался следом.
– По некоторым данным, – продолжал отец Павел, – самым известным русскоязычным членом Ордена был Григорий Распутин. Если верить уцелевшим показаниям советских студентов, которые тайно занимались кремированием трупа Распутина после эксгумации, на его теле была обнаружена татуировка в виде змеи, – отец Павел поднял лист выше и демонстративно указал пальцем на чёрную печать.
– Ты хочешь сказать, что Розберги были связаны с Распутиным? – подал голос ДимПёс.
– Судя по данным переписки, инициалам «Г.Р.» и периодически встречающемуся в рукописях имени «Григорий», определённо.
– Да вы издеваетесь, – усмехнулся Немец, отхлёбывая пиво.
– Есть мнение, что именно Орден Змееносцев причастен к первой русской революции, а в частности Григорий Распутин, который тайно подготавливал почву в Петрограде.
– Я не удивлюсь, если Первая мировая – тоже их рук дело, – заметил Сабиров.
– Такая теория тоже есть.
Все были встревожены. В разыгравшейся трагедии, объявшей Город N, всплывало слишком много тёмных пятен, стремительно растекавшихся по его округе, как зловонные топи. Мистическая завеса медленно приподнималась, приглашая пилигримов в своё глухое закулисье. Елисей скрежетал зубами, Гинзбург нервно постукивал пальцами по деревянному сидению скамейки, Немец спокойно потягивал хмельной напиток, а строгий Агасфер хранил молчание.
Сабиров снова опустился на ступеньку.
– Как-то слишком тихо со времени нападения на музей… Если, конечно, не считать поход Немца… – размышлял он вслух. – Не нравится мне такое затишье… Ну что, какие мысли, господа каменотёсы?
– Давайте ДимПса внедрим в банду сатанистов под именем ДимКот. Операцию назовём «Мягкие лапки», – Фриц снова повеселел.
– Бабински, твою мать, ещё одно слово не по делу, и острить будешь на нарах!
– Саш, мы ведь опять с пустыми руками, – вмешался Кувалдин, – у нас нет ничего.
– Вообще-то есть одна зацепка, – следователь выглядел напряжённым. – Есть подозреваемый… Я имею на руках свидетельские показания, согласно которым Семён Саджиотов интересуется мистическими знаниями по демонологии и эзотерике. Не иначе, готовится к чьему-то пришествию, так сказать, хочет организовать достойную встречу.
– Саджиотов – это смотритель кладбища? Этот чванливый сукин сын? – оживился Немец.
– Знаешь его?
– Кто ж его не знает! Эта сука меня четыре года назад чуть под монастырь не подвела! – он замолчал, словно притаившись, и добавил осторожно: – А вообще, вы в правильном направлении копаете.
– В смысле?
– Этот символ… – Немец пальцем указал на письмена Розбергов в руках отца Павла, – чёрный змей… Я его видел на старом кладбище, на надгробьях.
Сабиров возбуждённо сорвался с места.
– Что ж ты раньше молчал, черт рыжий! Поедешь со мной к Саджиотову, собирайся!
Он схватил куртку со спинки скамьи и направился к выходу. Немец в спешке влез в своё измученное пальто, взял бутылку и направился за ним.
– Па-па-подождите… – раздалось позади.
Посреди прохода стоял Елисей и сконфужено смотрел на них. Он имел как никогда растерянный вид, его глаза бегали и попеременно дёргались.
– Я… я… – слова застряли в его горле.
– Ну, рожай быстрей уже! – не выдержал Немец.
– Я его брат, – выпалил Елисей, не заикнувшись.
Сабиров посмотрел на Немца, затем вернулся за Елисеем и, взяв его за локоть, повлёк за собой. Казалось, у следователя был план. «По дороге расскажешь», – сказал он ему негромко.
– Индийское кино какое-то! А мы с Лёшкой тогда однояйцевые близнецы, только у него задержка в развитии, а у меня передержка, – съязвил аферист в драном пальто.
На выходе следователя остановил Шебр.
– Сабиров, что за хуйня здесь происходит?
Старлей хлопнул капитана по плечу, фальшиво улыбнувшись:
– Добро пожаловать в клуб! – и вышел за дверь.
Шебр хмуро посмотрел вслед. Задумавшись, он попытался найти в голове ответ на поставленный собой же вопрос, но не обнаружил ничего, кроме пустоты и несвязных фактов. Полицейский обратился к Миасу:
– Ты что-нибудь понял?
Тот пожал плечами.
– Я тоже ни хрена не понял.
***
Восьмидесятые годы оказались весьма плодовитыми для четы Саджиотовых. В образцово-показательной советской семье бывшего раллийного гонщика и учительницы истории родились два мальчика: Семён и, спустя два года, Елисей. Братья с детства не ладили, периодически вступая в конфликты, зачинщиком которых, как правило, всегда оказывался старший Сеня. Семён рос дворовым задирой, терроризирующим местных пацанов, которые, тем не менее, видели в нём авторитетного сверстника с талантами малолетнего махинатора: уже тогда он умудрялся выменивать у соседского мальчишки – сына директора совхоза «Красные маки» – жвачку на почтовые марки отца и продавать её втридорога.
Получивший родовую травму Елисей появился на этот свет с энцефалопатией и имел куда более покладистый характер. Напугав родителей задержкой в развитии (он начал говорить в три года), мальчик внезапно показал себя как многообещающий ученик на школьной скамье, пристрастившись к гуманитарным дисциплинам, прежде всего, к истории, любовь к которой была чутко привита матерью. Однако проявившиеся на пятом году его жизни первые тики болезни Туретта развивались вместе с Елисеем и периодически вставляли палки в колёса, ломая его личную и общественную жизнь. Старшие классы дались бедолаге особенно тяжело – на них пришёлся пик заболевания, – но упёртый Елисей доказал, что даже с таким отклонением можно получить отменный аттестат. Когда после девятого класса юноша покинул родной посёлок Усть-Дыра под Екатеринбургом, ему посчастливилось поступить в Колледж гуманитарных обстоятельств в Городе N, где он поселился у родной бабушки. Вернувшийся на тот момент из армии Семён рванул вслед за братом покорять Южный Урал, где быстро снискал славу сводника и торгаша, замаравшись сутенёрством и спекуляциями.
Понятие братской любви напрочь отсутствовало между ними. Неприязнь Сени с возрастом трансформировалась в презрение, в основе которого лежали зависть и детские комплексы, порождённые мальчишечьим умом обделённого родительской любовью ребёнка. С появлением первых тиков старший брат одарил Елисея обидной кличкой Глюк, которая успешно вытеснила его настоящее имя. Благо, в Городе N их дорожки почти не пересекались, и порой о кровной ненависти удавалось забыть.
Признаки серьёзных психических проблем стали давать о себе знать на втором курсе учёбы на археологическом факультете. Дисбалансы настроения и замкнутость поведения многими принимались за депрессию на фоне очередной «студенческой акклиматизации». Тогда ещё никто не предполагал, что это выльется в параноидную шизофрению. Вдобавок ко всему, обострился треклятый синдром Туретта: Елисей периодически срывал пары выкриками в стиле «Олег Генрихович – задроченный мудень!» или «Михаил Николаевич – грязный скотоложец!», не говоря уже о неспособности контролировать своё тело. В свете происходящих событий с учёбой вскоре пришлось распрощаться.
Город N не изобиловал приветливыми доброжелателями, склонными симпатизировать калеке, потому близких людей у несчастного Елисея было только двое: его бабушка, от которой он съехал, дабы не докучать пенсионерке своей проблемной персоной, и бывший сокурсник Миша Леонидов, который заботливо приютил отчисленного студента у себя. Годы шли, Саджиотов-младший работал сортировщиком на задворках известной транспортной компании, его тики прятались за грудами коробок, а мания преследования, казалось, утихла до поры до времени после очередного курса успокоительных. По выходным, как порядочный внук, Елисей навещал свою бабушку-старушку, которая с большим пониманием и сожалением относилась к его недугу, и подолгу беседовал с пенсионеркой на разные темы, а вечера коротал в компании друга Миши, который к тому времени стал археологом, часто пропадающим в затяжных командировках.
Переломным моментом в жизни обоих Саджиотовых стал две тысячи девятый год. Очередное субботнее утро, казалось, не предвещало беды, но именно в тот февральский выходной день Елисей встретил брата в бабушкиной квартире. Несмотря на то, что пенсионерка лестно отзывалась о своём старшем внуке, Елисей ясно видел в нём подлого паразита с ядовитым оскалом. Вскоре после этого бабушка умерла.
Квартира странным образом досталась Сене, что навело младшего брата на зловещие мысли о подлоге. Вскоре размышления об обмане переродились в подозрения об убийстве, и уже никто не ответит на вопрос, возникли эти помыслы по велению интуиции или по причине шизофренического рецидива. Миша Леонидов настоятельно попросил своих друзей из милиции заняться делом Семёна, однако в законности наследования квартиры сомнений не оставалось; другой вопрос, что в процессе расследования всплыли новые факты, связанные с отмыванием денег. Так Сеня попал под суд. Но Елисей успокоить свой бушующий разум так и не смог, что стоило ему первой госпитализации в психиатрической больнице.
Два брата: Каин и Авель. Один угодил в лагеря, другой в психушку. Печальный итог семьи Саджиотовых.
***
– Да, ну и истории у тебя, – выслушав рассказ заики, Немец допил остатки пива.
Белая «Приора» мчалась во весь опор, вырвавшись из автомобильной пробки. Немец восседал на переднем сидении, Елисей – сзади.
– Елисей, – обратился Сабиров, управляющий машиной, – ты будешь нашим психологическим козырем. Возможно, твоё появление ослабит его защиту. Немец, ты лучше помалкивай, диалог с Саджиотовым нужно выстраивать аккуратно.
– Да что с ним говорить? Сабиров, ты же власть, дай ему клешнёй в ухо, чтобы понимал, с кем имеет дело!
– А потом такие как ты обвиняют правоохранительные органы в насилии, – старлей повернулся к нему. – А ты любитель прятаться за чужой спиной, да, Немец? Сталкиваешь людей лбами, а сам выжидаешь победителя, чтобы к нему примкнуть. Типичный смутьян без идеалов.
– Ты меня не знаешь, Сабиров, не пытайся залезть ко мне в голову, – он достал из кармана пальто помятую фотокарточку, взятую из поместья Розбергов, и протянул следователю. – Это, наверно, твоё?
Старший лейтенант сбавил скорость и взял фотографию в правую руку. Прищурившись, он задумчиво произнёс:
– Макс Горский…
– Так ты детдомовский?
– Да… – меланхолично ответил следователь.
Далёкая прошлая жизнь, уже позабытая… Кусочек памяти в руках Сабирова казался очередным потусторонним артефактом, который имел странную власть над сознанием. Убитая память Города N перемешивалась в едином информационном поле, побуждая умы к воспоминаниям.
«Приора» остановилась возле похоронного агентства «Вираж».