- Всё мамка! – хлопнул фуражкой по своей упругой ляжке Тихон, да так звонко, громко мама аж вздрогнула. Плотная ткань брюк разгладилась в месте удара. – Женюсь!!!
Хрупкая женщина в свободном ситцевом платье подпоясанная передником, вышитым затейливыми узорами, тихонько ударила в ладоши и не разомкнула их перед собой.
- Ой!
- Да маманя. Сколько можно волочиться, пора и остепениться! – сидел он на деревянной скамейке на большой веранде, широко расставив ноги; в майке нательной, поверх рубашка расстёгнутая, в брюках грубой ткани – ещё мятые. Окна и двери в помещении нараспашку, сквозняки играют с короткими занавесками, вышитыми вручную – видно, одна рука старалась и над передником, и над льняными занавесками. – А то развели тут… Древнюю Русь, - глянул он рушник, что на гвоздике висел, напротив, тоже вышитый вручную. – Научит вас маманя, моя молодая жена современным штукам! Так сказать, не сквозняки будут гулять, а ветер перемен, - самоуверенно усмехнулся Тихон, глядя на мать.
- Напугал! – степенно, без лишних телодвижений женщина подошла к столу и начала натирать салфеткой и без того чистую клеёнку. – Давно пора, а то живёшь как трутень в своё удовольствие, - подозрительно глянула пожилая мать на сына. Не верится, что нагулялся, он же весь в отца и на лицо, и по характеру. Тот гулял до последнего, но жене в ноги кланялся и руки на неё ни разу не поднял - уважал.
- Значит, в субботу сватов засылаем, так что бей гусей – гулять будем! – ударили себя ладонью по другому бедру Тихон.
- Тебе лишь бы гулять – шут! – свела бесцветные брови мама, - к кому засылать –то? У тебя их что ни день, то новая милушка.
- А то ты не знаешь? – усмехнулся сын, настроение прекрасное.
Мать ещё больше покосилась на него, взгляд недобрый.
- К Ольке! – протянул он к ней ладонь, мол, не догадываешься, что ли?
Мама сжала свою руку в кулачок и прикусила зубами, словно испугалась за девушку.
- А что? Плоха сноха тебе?
- Она ж молодка совсем, годков-то ей сколько?! – с болью в уставших глазах смотрела на старшего сына мать, - а ты прохиндей! На тебе клейма ставить негде, загубишь девоньку.
- Ох, надоели маманя мне ваши старинные словечки, в прогрессивном мире живём, а вы… - махнул он рукой и поднялся с крашеной скамейки, настроение стало портиться. – Я за ней третий год канителюсь, как за цветочком аленьким ухаживаю – берегу, - не срываю! Хорошей женой она будет и точка!
- Она-то будет, а ты? Успокоишься -ли? До тридцати пяти выгулялся, а теперь цветочек ему нетронутый подавай, – ворчала мать. Не такая ему жена нужна! А такая, что б кулаком по столу, да в постели к стенке прижала, что б слово не смел сказать. – Она ж дитятко ещё, херувимчик, - припомнила Тая Григорьевна Олю – сердце так и сжалось, себя вспомнила.
- В таком деле ровесников не ищут! Главное, чтобы люба. И не надо мне перечить, ма-ма-ня! – постучал он указательным пальцем по столу. – Я сказал, сватов засылаем, значит, засылаем! В сентябре свадьбу сыграем, чего тянуть. Олька и сама рада – любит, аж дышать при мне боится, - снова просиял Тихон. Большое лицо его едва не расплылось в улыбке.
- Не отдаст её мать за тебя!
- Не отдаст? - вперился глазищами в родную мать сын, лицо начало подёргивать от злости. Вспыльчив был Тихон, совсем не соответствовал имени, терпеть не мог, когда не слушались его с первого разу. – Сама прибежит! От света белого откажется, не то что от родных! Моя Олька, ясно? Моя! – стучал он костяшками пальцев по столу, лицо побагровело. – Эх, маманя! – умеете вы испортить настроение с утра, - махнул он рукой и вышел в дверь, чтоб не накричать на мать.
- Настроение, это не жизнь, пережить можно, - крикнула ему вслед Тая Григорьевна. Тихон уже проходил под окнами, всё он слышал, всё понял к чему она, но разве послушается.
Мама присела на скамеечку, обмахнула платком от мух ведро с водой по правую руку от себя, поправила передник, посидела с минутку, потом поднялась и принялась за домашние дела, надо ж готовиться теперь.
Тихон был старшим сыном Таисии Григорьевны, все называли её Тая - звучало красиво, даже с отчеством. Двое других: средний Андрей и младший Прохор давно живут далеко от дома. Андрей — моряк, обосновался в Новороссийске, жена, дочка уже большенькая. Прохор учёный - в институте работает, гордиться бы им, но отец при жизни только бурчал на спокойного и забитого младшенького:
- Хоть Ванькой не назвали, а то был бы Иван – дурак, - посмеивался он, - кому нужны эти научные лаборанты, так и зачахнет в своём ституте, глазея через очки на стекляшки. Разве это мужская работа?
Тая всегда вставала на защиту младшего сына, грудью, - это хорошо, если голова толковая, и почему не послужить на благо Родине раз ум есть.
Она и увезла его подальше из деревни, туда где учительница рекомендовала и мужа не побоялась. Отвезла сына после школы с документами в Волгоград, а дальше он сам, не такой уж он и забитый оказался. Сейчас в Москве, работает на закрытом предприятии. Гордость семьи!
Вот только не приезжает совсем. Последний раз был лет пять назад, ещё отец живой был, естественно, не поняли они друг друга, уехал через два дня Прохор. На похороны не смог приехать – в командировке был за границей! Телеграмму прислал, и всё.
Один Тихон - рубаха-парень! Всегда знал, когда не надо отцу под горячую руку попадаться, ему батя мог выдать оплеуху уже и взрослому мужику.
- Голова пуста, от него не убудет! – говорил отец.
Строг и суров был Николай к детям, пацаны всё-таки. Тишку больше всех гонял, а что толку. Со старших классов по девкам пошёл, с ранних лет чувствовал от него отец запах табака после школы, но выбить из него эту дурь не мог, думал, армия исправит. Не-а… не исправила. Вернулся, только хуже стало, лицом вытянулся, похорошел, возмужал. Бабы гроздьями висли на нём, сами приходили к Таисии, а он как султан в гареме, даже не взглянет. У себя в деревне проказил, соседние не обделял вниманием. Уж сколькими детьми пытались наградить и охомутать парня - бесполезно. Не моё! Упирался руками и ногами Тихон и прав был. Дети росли, ничего схожего с ним, ни у одного не было карих глаз и улыбки нахальной как у него, все белобрысые, рыжие, а то и совсем нерусские.
Даже отец не мог на него влиять, а уж женить, так и вовсе никак! Только разговор об этом, Тихон сразу на работу в колхозе напросится, подальше, хоть на кошару, хоть сторожем на бахчу или в сады, лишь бы не дома. Месяцами пропадал где-то. Возвращался, когда отец забывал глупость эту.
Николай умер, случилось всё нежданно, негаданно, прямо в поле, за сердце схватился, и готов! Здоровый был мужик, поджарый в свои 55, ещё и налево успевал поглядывать, но сердце оно же не железное.
Погоревали и жить дальше стали, Тихон вступил в хозяйские права (другие братья не претендовали). Дом большой, – самострой – это вам не колхозные однотипные домишки. Николай, хоть и погуливал всю жизнь, но заработанное в семью нёс, и руки из правильного места росли. Выстроил дом квадратный, комнаты широкие, везде двери в две створки деревянные, массивные. Каждому в доме по комнате - любил размахнуться Николай. Веранда большая, резными окнами выставлена, крыльцо без ступенек, зато с козырьком двускатным. Долго строили дом, но к смерти своей успел отец, так что досталось жене и сыну обширное хозяйство - конём гулять можно в доме. Везде уют - заслуга рукодельницы Таисии. Летом дом нараспашку. Зимой дровами пахло, потому сто поленница небольшая была у печки и всегда в ней дрова от снега сохли, а в печке отделанной кафелем огонь трещит.
Вот и надумал Тихон наконец-таки жениться, спустя четыре года после смерти отца. Сам на ногах крепко стоит – заслуженный скотник на ферме, в уборку в помощники комбайнёрам уходил. Получал он больше других, скрывать тут нечего, но и вкалывал по заслугам. Своего хозяйства мало держали, никогда Тая ничего не продавала. Содержали ровно столько, сколько съесть могли, птицы всегда чуть больше, мужики одни в доме, мяса им подавай, а так: бурёнка одна, да поросёнка два.
Таисия Григорьевна – святая женщина, спокойная, терпеливая, никогда никто не слышал, чтобы она голос повысила на своих пацанов, и с мужем вроде не ругалась, хотя знала же, гуляет, все знали. Даже дети. Это уж потом, как с сыном остались, могла выдать ему красного словца, а что толку - с него как с гуся вода. Ребятам своим регулярно писала, никогда не плакалась на жизнь бедовую не жаловалась, звала домой погостить, внученьку единственную просила привезти на каникулы, но далеко это, да и родителям некогда. Вот такая у неё семья, мужиками славится, но слава-то разная. Таюшка всегда держалась достойно и в детях старалась лучшее разглядеть и подтолкнуть.
В Тихоне ничего не находилось, но вроде за ум взялся, дай бог сложится у него с Олюшкой. Дай бог – думала Таисия. Девчонку так жалко, отчего-то весь день только о ней и думала, хочь бы не отдали её родители и сватов не пустили на порог, но…
Сватов приняли – уже ждали. Родители переглядывались, мать почти плакала, когда Тихон сапожищами своими в дом вступил. Видя, как на дочку смотрит, сдержаться не могла – отворачивалась и слёзы вытирала. Муж пытался утешить её, но куда там, полон дом гостей, все шумят, балагурят.
Оленька глаза прячет, краснеет, одно убегает в другую комнату, на Тихона взглянуть боится, а ну, встретятся взглядом – задохнётся. Любила его Оля, так любила, как можно любить в 17, 18, 19! Всей душою, хоть в огонь за ним, хоть в воду! Потеряла голову и никого другого перед собой не видела. Ничему не верила, что о нём говорят, он же пальцем её не тронул, только за ручку и держались. Сначала скрытно, совершеннолетняя стала, бежала к нему в открытую без оглядки, как родители не закрывали, как не убеждали, увезти хотели подальше, но страшные вещи обещала сделать с собой девочка – глаза словно стекленели. Отец с Тихоном разговаривал несколько раз, просил оставить дочку, не морочить ей голову, разница меж ними большая – целая пропасть.
- Вы плохо меня знаете, - обиженно косился на будущего тестя Тихон, - Олька мне женою будет и точка! Хоть на край света её увезите, хоть в милицию меня сдайте! Пальцем её не трону, пока сама не дозволит и женой мне не станет, ясно вам!
Мужлан в рабочей одежде, вечно пахнущий комбикормом и едким потом, не пропускающий ни одну молоденькую доярку на ферме, обижался, что не верят ему, боятся. А как не бояться в семье учителей воспитывалась Оля, тихая и прилежная, пересеклись они однажды, и настоящая беда с ней приключилась. Заговорил, задурил, околдовал - ворожей.
Вроде ничего бедового, в кино водил, в девять часов домой приводил, подарки носил, конфеты хоть коробками, хоть на развес. Зимой всегда добывал мандарины ящиками абхазские. Где только чёрт умудрялся найти? Вёз себе в дом и Оле, в общем, вёл себя по-взрослому, как положено, уж не мальчишка зелёный.
После сватовства вроде стих Тихон, на работе не пропадал, баб на ферме не шлёпал по задам и вообще с ними старался меньше якшаться, языкатые больно. Опять что-нибудь напридумывают, поди отмойся потом. За Тихоном больше славы водилось, чем дела. И мама заметила – серьёзнее стал. Дай бог! Дай-то, бог!
- Я же на тебя молиться буду Оленька, - шептала вместо молитвы перед сном Таисия, надеясь только на лучшее.
Вот и сентябрь! Жаркий ещё, бархатный, всё для молодых.
Платье невесте Тихон хотел сам оплатить, деньгами швырялся:
- Мне для неё ничего не жалко!
Но родители настояли, и так все расходы ложатся на сторону жениха, праздновать будут в его дворе, там и жить будут.
Катали молодых в день свадьбы на городской Волге – оплачено на два дня! Три круга по селу сделали, когда невесту забрали, чуть весь бензин не выкатали. Тихон просил сигналить без остановки, пусть знают – он сегодня женится! Для гостей до самого ЗАГСа автобус был и туда, и обратно. Фотограф щеголеватый, тоже городской носился меж друзей и родственников, снимал, рассаживал правильно, чтобы все в кадре помещались, командовал. Одного Тихона боялся, с полувзгляда понимал: ему так удобнее.
- Ничего Олюшка, - горячо нашёптывал Тихон раскрасавице невесте в машине, - будет у нас своя Волга! Всё у нас будет! Ты, главное женой будь ласковой, во всём меня слушайся, не бойся, - лез он своими руками под фату, наминая больно грудь девушке, не стесняясь хмельных дружка с дружкой и водителя равнодушного. Впрочем, последний в зеркало заднего вида поглядывал на пару необычную, натягивая фуражку с пластиковым козырьком на глаза.
Оленька стеснялась, краснела, ёрзала от стыда на сидении, горела вся, но убрать рук мужа не могла, слишком силён, груб.
- Тиша, мне больно, пусти, - шептала Оля почти плача и стесняясь.
Муж оторвался от девичьей белоснежной шеи, разум туманился от её гладкой и горячей кожи. Откинулся на спинку, дыша часто, прерывисто, детскость и стеснительность Оли ещё больше его заводили. Рука его скользнула по её бедру, она мягко, незаметно попыталась убрать его огромную ладонь, но Тихон быстрым рывком схватил её за ручку, больно сдавил, чуть расслабил свою руку, не сводя глаз с Оли, поднёс её хрупкую кисть к своим тёплым губам и поцеловал.
Что-то непонятное читалось в её глазах, он так быстро переменился. Столько времени ходил, в щёчку только и целовал, за ручку держал, суставчики на пальчиках считал, рассказывал, в какие кольца оденет эти ручки. А тут ведёт себя как хозяин, дышит огнём, будто зверь в нём просыпается. Сейчас от боли хрустели её суставчики в его ручище.
- Ты, моя Оленька! Вся! Это мне решать, когда отпускать свою жену, а когда нет, - успокоился, наконец Тихон и убрал свою руку.
Дружка сидящая по другую руку от жениха заметила что произошло между молодыми, начала невпопад шутить, толкнула дружка в пухлое плечо на переднем сидении.
- Наливай! – прикрикнула разбитная подружка невесты.
Тихон поддержал.
- Чего затих?! Кататься, что ли, пришёл на свадьбу, лей, Вовка! Лей, не жалей, - громко хлопнул в ладоши Тихон и всем телом поддался вперёд. Выпил , не закусывая одной рукой сгрёб к себе развесёлую подружку невесты и смачно, хлёстко поцеловал её в щёку, почти присосался к ней. Оля отвернулась.
Почему так хочется плакать, куда делать та радость, с которой она ставила подпись в документе о своей будущей жизни, глядя влюблёнными глазами теперь уже на мужа. Оля выглянула в окно, придерживая венок искусственных, белых цветов на голове: автобус позади, две машины, все сигналят, руками машут, интересно в какой из них родители? Мама.
Вот и приехали, можно выдохнуть, а то воздух в машине стал совсем вязкий, хоть и стёкла опущены.
Тая Григорьевна встречает молодых хлебом, солью, гости вывалили из автобуса, столпились у двора.
Хлеб, соль и молодая жена ступает в мужний дом, неуверенной, боязливой походкой. Совет да любовь молодожёнам!
Продолжение ______________
Присоединяйтесь к моему каналу, буду рада видеть Вас в Телеграм