Часть III
Молчание снегопада
Глава IX
Ваше Величество, королева Каталина! С огромным стыдом и смирением я нижайше прошу Вашего прощения за мое своевольное оставление двора до аудиенции с Вами. Причина, продиктовавшая мне столь дерзкий поступок, кроется в интересе, который Его Величество проявлял ко мне с нашего знакомства.
В своем желании обрести мою благосклонность, Его Величество разрушил два моих брака, видя в них ту причину, что заставляла меня отвечать отказом на его просьбы. Его Величество не понимает, что истинная причина кроется в моей верности Вам. Я предана Вашему Величеству всем моим сердцем, а потому должна оставить двор. Что может быть для женщины большим унижением, чем стать фавориткой, разрушив семейное счастье избранников Божьих? Нет большего греха.
Уверена, что мой отъезд развеет все убеждения Его Величества относительно его чувств ко мне. Надеюсь, что и Ваше Величество когда-нибудь сможет простить меня и увериться в лживости слухов, о существовании между мной и Его Величеством непристойной связи.
Я молюсь о Вашем благополучии. Нет в Англии слуги Их Величеств, кто бы молил Бога о даровании Вам сына сильнее, чем я.
Надеюсь, Бог позволит мне замолить свои грехи перед Вашими Величествами и дарует Его Величеству сердечный покой.
Ваша покорная раба,
Леди Анна Болейн.
- Думаешь, она поверит мне? – тихо спросила Анна, откладывая перо в сторону.
- Мы никогда об этом не узнаем, - прошептал Норфолк, и мягко коснулся губами ее макушки. - Из-за письма ты не спала всю ночь?
- Из-за всей этой ситуации в целом.
Их отъезд привлек к себе ничуть не меньше внимания, чем сам праздник. О нем знали лишь Мэри и Джордж, но за ночь, непостижимым образом, новость о том, что новая фаворитка короля поспешно удаляется прочь, облетела весь двор.
Когда Норфолк и Анна спустились к экипажу, на них глазели не меньше двух десятков человек, несмотря на то, что было очень рано, а солнце еще не поднялось над горизонтом.
Опережая их приезд, в Норидж пришло письмо от Перси. В нем мужчина выражал сожаление по поводу разорванной помолвки. В самом низу письма, после долгих витиеватых фраз он скупо сообщал о том, что волей короля он снова обручен. Его будущей женой стала четырнадцатилетняя Мэрион Тэлбот, дочь графа Шрусбери. При этой новости Анна не испытала ни боли, ни обиды. Горькая усмешка исказила ее черты, и с легким сердцем девушка бросила письмо в огонь.
В то время, когда отношения с Перси были закончены, отношения с Норфолком вновь обрели яростную страсть. Как и прежде они без устали предавались плотским утехам, не в силах оторваться друг от друга.
Норфолк, слишком хорошо разбирающийся в характере короля, не сомневался, что его молчание лишь затишье перед бурей. Едва ли он отступит теперь, а потому каждый день, проведенный вместе, мог оказаться последним.
Стоило камердинеру принести письма в его комнату, сердце Норфолка замирало. Нетвердой рукой он перебирал их одно за другим и, лишь убедившись, что злополучного послания среди них нет, он принимался за содержимое.
Восстание ирландцев все никак не получалось подавить, и Норфолк опасался, что это может стать предлогом для Генриха, отослать его прочь из Англии. Тогда король, ничем не выдавая своих истинных намерений, сможет пригласить Анну ко двору, где находится Джордж, единственный мужчина семьи, что еще остался в стране. Но письмо все никак не приходило. Апрель подобрался к середине, а их с Анной жизнь в уединении Нориджа никто ничто не тревожило.
И вот он проснулся в одиночестве. Призраки прошлого вернулись, и у Норфолка было ощущение, что одним письмом дело не ограничится. Все утро он был непривычно молчалив, и Анна начала жалеть о том, что поддалась своему внутреннему голосу и по прошествии стольких недель написала письмо Ее Величеству.
Даже присутствие Норы, согласившейся в дни затяжной весенней простуды присесть за стол герцога, который относился к ней, точно к матери, не могло избавить их от гнетущего молчания.
Да и тревога Анны становилась лишь сильнее. Она, точно преступница, прислушивалась, не раздадутся ли шаги стражей, пришедших ее арестовать. И потому, когда до ее уха донесся приближающийся цокот копыт, он был воспринят всеми едва ли не с радостью.
Отодвинув от себя тарелку, Норфолк поднялся из-за стола. Не дожидаясь, пока камердинер сообщит ему о визитере, герцог направился к главному ходу, не в силах оставаться на месте. Анне нестерпимо хотелось последовать за ним, но ей ли было не знать о том, что едва ли сейчас ее появление будет воспринято благосклонно. Вместо этого она попыталась сосредоточиться на завтраке.
Прошло меньше пяти минут, когда покрасневший от злости герцог ворвался в большой зал и, скомкав лист бумаги в руке, яростно швырнул в камин.
- Он тронулся умом, Анна! Тронулся!
- О ком ты, Томас?
- О твоем воздыхателе! Генрихе!
- Короле? Но, Томас... - она покосилась на лакеев, стоящих позади Норфолка. Неужели он не понимает, насколько серьезные последствия могут возыметь его слова? Сообщи кто-нибудь их благодарному слушателю, и герцога обвинят в государственной измене.
Он закончит свою жизнь на эшафоте, если король окажется настолько добр, чтобы заменить обезглавливанием сожжение. При мысли об этом, Анна содрогнулась, снова вспоминая проклятие ведьмы. Синяя роза все еще хранилась среди ее вещей, и Анна не находила в себе сил вновь взять ее в руки.
- Мне велено немедленно собираться во Францию. Два дня назад испанцы одержали победу над войсками Франциска в Бикокке, и теперь движутся на Гиень и Пикардию. Мне велено собрать войско и взять с собой каждого мужчину, что служит мне. Каждого, Анна! Каждого! Остальные герцоги поведут в бой обученных воинов, а я лакеев и крестьян!
- Когда ты должен уехать? - сердце Анны сжалось в страхе за жизнь возлюбленного. Она еще не забыла тот ужас, что владел ее душой, когда Норфолк задержался в пути из Ирландии.
- Завтра, - он устало опустился на стул. Ты останешься практически без слуг. Возможно, лучше вернуться в Хивер.
- Нет. Я останусь здесь и буду молиться за твое возвращение.
- Я оставлю двух лакеев и конюха. Норриса, - Анна опустила взгляд, услышав имя старого любовника. - Нора, на тебе все хозяйство. Закройте лишние комнаты и найдите в деревне женщин, которые будут вам помогать в отсутствие мужчин. Норрис приглядит за двором и землями.
- Насколько ты уезжаешь?
- Один Бог это ведает, - герцог поднялся, и удалился прочь.
Еще ни разу военные сборы не были произведены за столь короткое время.
Анна проснулась задолго до рассвета, пробужденная громкими голосами мужчин, стекающихся к замку из окрестных деревень. Подойдя утром к окну, она была безмерно удивлена, обнаружив, как много людей стеклось во двор.
Впрочем, и это не ускользнуло от ее внимательного взгляда, в этой массе людей в основном были молодые мужчины, в то время когда их отцы, еще не утратившие силы, остались дома, чтобы летом позаботиться о полях Норфолка.
Сам герцог, не дожидаясь утра, уже был во дворе, отдавая последние распоряжения. В доспехах, которые едва ли были ему нужны столь далеко от берегов Франции, он выглядел так, словно война с рождения была в его жилах. Казалось, будто Норфолк сбросил с себя многие годы, вновь, как в молодости, ведя людей в бой.
Он запретил себя провожать, а потому Анна могла лишь наблюдать из окна, не в силах разобрать слов, которые герцог адресовал воинам.
Если бы только и для нее он нашел пару слов. Норфолк всегда боялся прощаний, расставаться же с Анной и вовсе было для него смерти подобно. Сердце его рвалось на части. Лишь огромным усилием мужчина сдерживался от того, чтобы бросить взгляд на окно второго этажа, буквально ощущая на себе взгляд Анны.
Мысли путались в его голове, он с трудом мог сконцентрироваться на походе, всем сердцем жаждая остаться здесь, с возлюбленной. К тому же состояние Норы приводило его в тревогу - бывшая нянька давно уже чувствовала себя нехорошо, временами жалуясь, что ей тяжело дышать, но сейчас приступы усилились.
Что если причина куда серьезнее, чем обыкновенная простуда? Нора недавно разменяла восьмой десяток, и хотя, несмотря на возраст, держалась она бодро и жизнерадостно, он не мог не сказаться на здоровье. Что если болезнь прогрессирует? Бедная Нора! А Анна! Она же останется совершенно одна в чужом доме. Кто же будет с ней рядом, подскажет, как вести хозяйство?
Ему понадобилось всего пару секунд, чтобы найти ответ на этот вопрос, и еще десяток, чтобы преодолеть себя. Отдав очередной приказ, Норфолк спешился, и направился в конюшни.
Норрис, разумеется, был здесь. Лишь самый суровый мороз мог заставить его переселиться из конюшни в комнаты слуг на первом этаже, остальное же время он проводил здесь. Как и его подопечные, Норрис спал на куче соломы, сваленной в углу, и даже не ходил в дом, чтобы поесть с остальными слугами.
Впрочем, коням герцога Норфолка завидовали все. Даже арабские скакуны Генриха не выглядели столь же ухоженными. Норрис часами мог чистить лошадей, а, стоило одной из них потянуть ногу, он проводил с ней дни и ночи напролет, точно одна минута без его внимания могла стоить животному жизни.
Норрис нравился Норфолку, он даже приказал лакеям приносить ему еду прямо на конюшню, но после той истории с изменой Анны, он никак не мог простить мужчине его проступок. С того времени миновало почти два года, а герцог все еще передавал приказы Норрису через камердинера, в свои редкие визиты на конюшню, игнорируя его. И вот теперь герцог намеревался просить любовника Анны о помощи.
Зайдя в темное помещение, он на мгновение ослеп, но зрение довольно быстро прояснилось. Конюшня прежде никогда не была столь пустой. В стойлах стояли лишь четыре лошади, две из которых принадлежали ему, а две другие приору Мартину из деревеньки.
Крохотный храм давно нуждался в ремонте, даже непритязательным монахам было тяжело жить в нем - крыша прохудилась, стены кое-где осыпались, а в помещениях, примыкающих к северной стене, и вовсе прошлогодней бурей выбило все стекла.
Что уж говорить о конюшне? На ремонт требовались слишком большие деньги, и Норфолк не желал тратиться. Вместо этого он приютил животных, взяв на себя все затраты по их содержанию. Он даже передал прошение приора Мартина кардиналу Уолси, но проходили месяцы, а ответа все не было.
Окинув взглядом лошадей, которые выглядели теперь так, словно прежде и не были на грани смерти от истощения, Норфолк направился в дальний конец конюшни, обитель Норриса.
Сам молодой мужчина, весь вчерашний день и всю сегодняшнюю ночь потративший на подготовку коней к походу, тихо спал на куче сене. Кусок плотного сукна, который он использовал вместо одеяла, побелел от холода, и Норфолк в очередной раз удивился, как Норрис еще не умер от простуды или переохлаждения.
- Норрис!
- Герцог? - глаза конюха приоткрылись. Он с мгновение непонимающе взирал снизу вверх на Норфолка, а затем порывисто вскочил на ноги.
- Мог бы и подождать нашего отъезда, - буркнул себе под нос герцог. - В поместье осталось слишком мало слуг, а старая Нора сильно простужена. Она не сможет за все сама проследить, не рискуя при этом своим здоровьем. Ты переедешь в дом, и во всем будешь помогать ей и леди Анне. Ты живешь в этом имении с рождения, а этих мальчишек я взял лишь в прошлом году. Ты умеешь писать?
- Да, господин, - Норрис поклонился. - Старая Нора научилась у вашей матушки, а потом и меня обучила.
- Ты станешь тайно писать мне каждую неделю, - прервал его герцог. - Я хочу знать обо всем, что здесь происходит. Анна станет скрывать истинное положение дел, даже если они будут идти из рук вон плохо, а я должен знать, чем ей помочь. Ты меня понял?
- Да, герцог.
- Тогда отправляйся в дом, - он вновь бросил внимательный взгляд на Норриса, думая, не стоит ли тому напомнить, как следует вести себя в присутствии леди Болейн, но так и ничего не сказал.
Вместо этого он махнул рукой и вышел прочь. Этот день навсегда разделит для него жизнь на «до» и «после» - Томас знал это.
Даже если во Франции он не погибнет, все никогда уже не будет как прежде. Это было столь же очевидно, как и нетерпение юнцов, никогда прежде не бравших в руки оружия.
Поднявшись в седло, Норфолк ухватил поводья и, сжав ногами круп коня, направил его по мощенной дорожке прочь от стен родного поместья.
©Энди Багира, 2014 г.
