Читаем отрывок из самой школьной повести Натальи Вишняковой «Виолетта Фиолетовна. Онлайн и наяву». Смешная, легкая и совершенно искрометная история о старшекласснике Дане и его уроках русского языка с невероятной учительницей Виолеттой Фиолетовной. Знакомьтесь! Самое ужасное для человека, гуляющего с собаками, — вставать рано, раньше, чем ты привык (хотя привыкнуть к этому невозможно, и звонок будильника каждый раз становится для меня сюрпризом, как будто не я сам его с вечера включал). За месяцшпицы привыкли ко мне, перестали считать меня случайной ненужностью и даже, как мне казалось, признали во мне вожака стаи. ДА, Я ТАКОЙ НАИВНЫЙ! Но мне было приятно думать о себе как о сильном и ответственном человеке. Особенно когда кто-то из этой братии находил вкусную, местами облысевшую от времени косточку и нужно было убедить его плюнуть эту бяку и поменяться на сухарик. Или если кому-нибудь из них внезапно приходило в голову побунтовать и он заходился в безумном лае, заводя всех собак в ра
Читаем отрывок из самой школьной повести Натальи Вишняковой «Виолетта Фиолетовна. Онлайн и наяву». Смешная, легкая и совершенно искрометная история о старшекласснике Дане и его уроках русского языка с невероятной учительницей Виолеттой Фиолетовной. Знакомьтесь!
Самое ужасное для человека, гуляющего с собаками, — вставать рано, раньше, чем ты привык (хотя привыкнуть к этому невозможно, и звонок будильника каждый раз становится для меня сюрпризом, как будто не я сам его с вечера включал).
За месяцшпицы привыкли ко мне, перестали считать меня случайной ненужностью и даже, как мне казалось, признали во мне вожака стаи.
ДА, Я ТАКОЙ НАИВНЫЙ!
Но мне было приятно думать о себе как о сильном и ответственном человеке. Особенно когда кто-то из этой братии находил вкусную, местами облысевшую от времени косточку и нужно было убедить его плюнуть эту бяку и поменяться на сухарик. Или если кому-нибудь из них внезапно приходило в голову побунтовать и он заходился в безумном лае, заводя всех собак в радиусе двух километров, начиная от своих родственников и заканчивая кудлатым дворовым громилой, охранявшим гаражи. Или в том неловком случае, когда я должен был успеть применить сразу двенадцать пакетиков и выкинуть их в специальную урну, не потеряв в ходе этой операции ни одного шпица. И — что уж скрывать — это было дико весело.
Щенки за месяц здорово подросли. Одного, самого смешного, отдали новым хозяевам. Я даже погрустил, когда это произошло.
В ОБЩЕМ, ПРИВЯЗАЛСЯ Я К СВОЕЙ БАНДЕ.
— Слушай, — предложил я Свете, — а чего у них имен нет? Давай их как-нибудь назовем!
Но Света голосом завуча пресекла мою замечательную инициативу.
— Ты что? Щенкам не дают кличек!
— Почему? Вот этот — вылитый Геракл. А этот — Мстислав.
— Это девочка! — возразила Света, приглядевшись к Мстиславу
— Ладно. А взрослым имена полагаются?
— Взрослым — да. Бонус, Игнор, ко мне!
Две родительские особи мгновенно примчались к хозяйке.
— Вот, — сказала Света, гордо на них глядя. — А малышей пусть будущие хозяева как-нибудь назовут, как им понравится. Хоть Мстиславом!
Она фыркнула. Ее нога уже почти пришла в норму. Со дня на день в моих услугах перестанут нуждаться — эта мысль меня немного напрягала.
Одна радость — вставать по утрам нужно будет на час позже.
Перед самой ночевкой у меня случился швырк. Со мной это бывает: я задумываюсь о чем-то и начинаю бродить — сначала обхожу свою комнату, потом меня выносит в коридор. В момент швырка я как будто слепну и глохну. И остановиться не могу, пока до чего-нибудь не додумаюсь.
Сейчас по квартире разносился запах свежесваренного кофе, и под него, как под музыку, я бродил туда-сюда и думал о ночевке: идти или не идти.
«Ну что я там забыл? — говорил я сам себе. — Лучше дома спокойно посидеть». С другой стороны, что-то непонятное буквально гнало и тащило меня к одноклассникам — какая-то азартная сила, которой я пока сопротивлялся как мог.
В общем, я решил не ходить.
Мне сразу стало легко, будто я освободился от шпиона, постоянно маячившего у меня за спиной. Захотелось прыгать по лестнице через три ступеньки и подкалывать Виолетту Фиолетовну.
Но немного мешали набитый учебниками рюкзак, моя сумка с внезапно отыскавшейся сменкой и увесистый целлофановый пакет с книжками, которые ВФ подобрала для Светы.
— Я бы на твоем месте переложила сумку в другую руку, чтобы не перекашиваться, — посоветовала ВФ. — Ты растешь всё-таки.
— Не. Так лучше. Эта рука у меня рабочая.
— Ага. А другая, судя по всему, крестьянская…
— Это сарказм? — спросил я, когда дотащил поклажу до парты.
— Это глум.
— Глум? Звук ворчания?
— В смысле?
— Глум-глум-глум… — забурчал я как заведенный.
— Мысль! Или…
— Или название города! — перебил я ВФ, но она не обиделась. — А что? Я бы так свой город назвал!
— Слишком средневеково, — сообщила она.
— Ну да, — согласился я, — хороший средневековый европейский город…
— Стоп! — вдруг выкрикнула ВФ и выставила вперед ладонь, как на одном советском плакате. — Молчи!
И закрыла глаза.
Так она сидела нескончаемые шестьдесят секунд, которые отсчитывались у меня в голове. Когда думаешь в секундах, минута становится очень, очень долгой.
Я уже с обирался с просить, не летаргия ли у нее, но тут она очнулась и изрекла:
Одного книголюба из Глума
Всей толпой выгоняли из зума,
Потому что из книг
Лишь один Стивен Кинг
Был любим книголюбом из Глума.
Я помолчал, надеясь на продолжение.
ВФ открыла глаза и сказала капризным голосом:
— Ну? Где аплодисменты?
— Э-э-э… — находчиво ответил я.
— Слово «ли́ мерик» известно? — угрожающе спросила она.
— Не совсем.
— Ясно. Тогда записывай домашнее задание: сочинить лимерик о… о… ну, например, о «Войне и мире».
— Это жестоко! — вскричал бедный-бедный я. — Я даже не знаю, что это такое!
— Ничего не жестоко. У меня как раз приступ милосердия, — заверила ВФ — Но если ты настаиваешь…
ЛАДНО.
ЛИМЕРИК
ТАК ЛИМЕРИК.
— Я так понял, это стих? Поэзия?
Она тяжело вздохнула.
— Даня, запомни раз и навсегда, нет слова «стих». Точнее, есть, но не в этом значении.
— А как сказать?
— Скажи: стихотворение. Так будет лучше, — она хмыкнула.
— А «стих» — это вообще глагол. В прошедшем времени. И да, лимерик — это поэзия.
Пришлось мне уже самому выяснить, что лимерик — стихотворный жанр английского происхождения, пятистишие (спасибо, что строчек не много) абсурдистского (о! это я могу!) содержания.
На следующем уроке я гордо зачитал свой шедевр:
Старый псарь из именья Ростовых
Избегал нецензурного слова.
В дом вчера на постой
Приезжал граф Толстой,
Словарем он побил крепостного.
— Сильная вещь, — признала ВФ.
— Есть вариант! — вдохновился я.
— Давай!
Дети графа из Ясной Поляны
Папу видели только с экрана.
Граф выращивал злак
Позабыв про очаг
И потомков из Ясной Поляны.
— Фантастика, — оценила ВФ. — Выходишь на новый уровень.
На что я отозвался, как человек, достигший высот:
— Не находите ли, Виолетта Фиолетовна, что я не так безнадежен?
Она округлила глаза. Но сбить ее мне не удалось.
— Мне показалось, — задушевно спросила она, — или ты никак не выделил деепричастный оборот?
Учителя всегда говорят о таких вещах, как будто на их глазах совершают непростительное преступление.
— Где? А… Ну понятно же, что там запятая.
— Что значит понятно? Что значит понятно? — всполошилась ВФ. — Почему я постоянно должна рассчитывать на то, что мне придет откровение? И как долго ты будешь пользоваться невидимыми запятыми?
Ладно-ладно, Виолетта Фиолетовна, больше у вас не будет шанса иронизировать.
А тут как раз и слово созвучное подвернулось.
Решил показать ей, что я не сплю, как она подозревает, а ответственно и вдумчиво вставляю пропущенные буквы.
— Иерония — я же правильно пишу?
— Правильно, — мягким голосом отозвалась ВФ.
А потом как завопит оглушительно:
— Что-о-о-о-о-о-о?
— Ну… Иерония…
— Да почему же! Зачем ты всё усложняешь?
— А как?
— Просто ирония.
— Правда?
— Я вообще всегда говорю правду, — обиделась ВФ. — Почти. Иногда. Время от времени. Но чаще — всегда.
— Значит, ирония? Вот я так и знал. А потом подумал: не может быть всё так просто. Где-то тут подвох.
— Ага. И облажался.
— Но остальные буквы я всё-таки правильно написал!
— Это да, — признала она. — Интересно, что имело в виду твое подсознание: Иеронима Босха, не в школе будь помянут, или светлый город Иерусалим?
Я потом специально залез в словарь и поискал слова на ИЕ. Иезуит, иерархия, иероглиф — все слова с подковыркой. С иронией, так сказать.
В пятницу я шел в школу, нагруженный кроме привычного рюкзака еще спальником, мешком с личными вещами и добрыми напутствиями родителей («Не потеряйся там в темноте, а то станешь школьным привидением и не выйдешь оттуда ни-ко-гда, а-ха-ха!»).
Но, прежде чем пришло время ночевки, узнал о себе кое-что новое.
Дело в том, что у нас в школе во всех классах, кроме старших, принято утром сдавать телефоны классному руководителю. Приходишь — сдаешь, уходишь — забираешь.
ВФ явилась ко мне на урок с прозрачной пластиковой коробкой, в которой были сложены телефоны шестиклассников.
В конце урока она куда-то вышла, оставив коробку на столе. И тут же началось что-то странное.
Под дверью завозились, зашептали, и я явственно услышал: «Дракон!» Затем дверь приоткрылась. Кто-то внимательно рассматривал кабинет и меня заодно. Я сделал вид, что занят заданием, но тут меня спросили:
— Это ты?
— Чего? — дружелюбно промычал я.
— Ты — тот тип?
— Какой?
— Мрачный! — ответили мне.
— Че-го?!
— Я телефончик заберу, — непоследовательно заявило существо, залезло в коробку, изъяло свое имущество и растворилось в коридоре.
Через полминуты в дверь вежливо постучали.
Я ждал.
— Ты — дракон и мрачный тип?
— Почему?
— Неважно! Я за телефоном!
И так каждые тридцать секунд. Дверь распахивалась, очередной шестиклассник бодро выкладывал пароль про мрачного типа и дракона, вытаскивал из коробки телефон и терял ко мне всякий интерес. Примерно восьмого я попытался, как истинный дракон, не пустить в кабинет, но он ловко прошмыгнул внутрь — я даже не понял как. Телефоны уже почти все разобрали, когда наконец появилась ВФ.
А у меня как раз назрел к ней вопрос.
— И почему я мрачный тип?
— А! — беспечно отмахнулась она. — Во-первых, чтобы они тут всё не разнесли. Надо же им хоть кого-то бояться. А во-вторых, это правда.
