– Что это за уродливое зеркало? – голос Веры, как всегда, звонко разносился над десятой студией, немного разгоняя сонное оцепенение. Нина оторвала взгляд от стаканчика с кофе, вкус которого был такой же паршивый, как и её утро.
Как вся её жизнь.
– Что за зеркало? – Нина подошла ближе к группе подружек. Те сразу перестали шушукаться. Вера смерила Нину презрительным взглядом.
– Кто-то принёс, вон у стены стоит, – девушка пожала плечами, затем растянула алые губы в улыбку. – Может быть, твой поклонник?
Нина не стала ничего отвечать. Стоило ей сделать несколько шагов вперёд, как за спиной раздались смешки. Ничего не менялось со времён младшей школы, словно над ней висело какое-то тёмное проклятье.
Зеркало было прислонено к стене недалеко от двери. Кто-то успел содрать упаковку наполовину, да так и оставил. Зеркало было простенькое, без красивой рамы, но закруглённое сверху. Было похоже, что его вынули из трюмо. Нина протянула руку и провела кончиками пальцев по прохладной поверхности, покрытой пятнами. Девушка с трудом различила свои бледные черты, которые проступали призрачными мазками.
– Отличное зеркальце для тебя, как считаешь? – голос Веры раздался так неожиданно близко, что Нина вздрогнула всем телом.
Вера приобняла её за талию, окутывая Нину сладким запахом парфюма, и прошептала ей на ухо:
– Забери себе. Там в записке как раз про тебя написано.
– В какой записке? – выдавила Нина еле слышно. В глазах предательски защипало, но раскисать было нельзя. Только не здесь.
Вера протянула ей бумажку, слегка опалённую по краю. Как будто кто-то пытался её сжечь. Нина взяла листок и прочитала острый курсив, выведенный чернилами: “Тому, кто больше всего заслуживает”.
– Ты явно заслуживаешь это зеркало больше, чем все остальные. Ты ведь так усердно рисуешь, – произнесла Вера, вновь растягивая губы в улыбку. После чего побарабанила острыми красными ноготками по зеркальной поверхности. – До чего всё-таки уродская штука, даже не видно отражения… Ай!
Вера громко взвизгнула и поднесла руку к лицу. На указательном пальце остался глубокий порез. Нина в изумлении уставилась на алые капли. Чем она могла порезаться? Минуту назад поверхность была абсолютно гладкая, Нина была в этом уверена.
В этот момент дверь распахнулась, и в студию зашёл Чернов.
– Что за столпотворение? – спросил преподаватель. Его тёмные волосы были зачёсаны назад и блестели от влаги, на воротнике дорогого пальто всё ещё поблёскивали снежинки.
– Ах, Дмитрий Александрович! – тут же запричитала Вера, демонстрируя свой палец. – Нужно немедленно выбросить это уродское зеркало, смотрите, как оно меня порезало!
– В самом деле? – Чернов изобразил сочувствие, но сделал от Веры небольшой шаг назад. Нина знала, что он не выносит вида крови. – Сейчас я позову охранника, и он его вынесет…
– Не надо, – подала голос Нина. Все уставились на неё, воцарилась гробовая тишина. Или, по крайней мере, Нине так показалось. С трудом подавив желание немедленно сбежать из студии, из университета, а потом и с этой планеты, Нина промямлила:
– Я заберу его домой.
***
Несколько дней спустя подходя к десятой студии, Вера услышала гул разговоров и смех. Это было немного странно, учитывая, что ещё было слишком рано и Чернова там точно быть не могло. А кроме него и самой Веры никто не мог расшевелить этих сонных мух.
В одной руке девушка держала четыре стаканчика с кофе в картонном держателе, а другой взялась за ручку, чтобы открыть дверь. Но замешкалась, так как сумка принялась предательски сползать с плеча. В этот момент дверь с силой распахнулась, и Вера громко вскрикнула: все четыре стакана с обжигающим напитком выплеснулись ей на руку и на серое пальто.
– Ох, мне так жаль! – перед ней стояла эта замухрышка Нина и заламывала тощие ручонки. – Ты в порядке?
– Нет, не в порядке! – Вера оттолкнула эту идиотку с дороги, для чего пришлось приложить усилие. Та словно не собиралась пропускать её в студию, и Вере показалось краем глаза, что она видит кривую ухмылку на бледном лице девушки. Но, когда Вера прямо посмотрела на неё, Нина вновь выглядела виноватой.
– Я хотела сходить девочкам за кофе, – сказала замухрышка. Только сейчас Вера обратила внимание на её внешний вид: простое, но изящное льняное платье, нитка речного жемчуга на шее, персиковая помада на губах. Каштановые волосы не стянуты, как обычно, в грязный хвост, а рассыпаются по плечам мягкими локонами.
– Девочкам кофе принесла я, – отрезала Вера, но тут вмешались подружки.
– Да ладно тебе, Вер, не будь такой злюкой, – загалдели все разом, как по команде. – Смотри, что Ниночка нам принесла!
“Ниночка”. Вера ушам своим поверить не могла. Она подошла ближе и увидела, что ей показывают: две открытые коробки, первая заполнена пирожными макарон, а вторая – пробниками дорогого парфюма. Несмотря на злость, Вера была впечатлена. До этого момента девушка была уверена, что замухрышка не только жалкая, но и нищая.
– И откуда это всё? Украла, пока продавец отвернулся? – Вера привычно растянула губы в улыбку. Но вместо поддерживающего смеха подружек в студии воцарилась непроницаемая тишина. Вера огляделась, по её спине пробежал холодок: все прекратили заниматься своими делами и смотрели на неё в упор. Смотрели с отвращением.
Вера перевела взгляд обратно на Нину. Та просто стояла, засунув руки в карманы своего льняного платья, и улыбалась ей. Точнее ухмылялась – кривой жуткой гримасой. Вера попыталась отвести взгляд от её глаз, но не смогла, продолжая вглядываться в их бездонную черноту. Ей становилось всё хуже, словно кто-то схватил её за сердце длинными ледяными пальцами и медленно сдавливал, наслаждаясь мучениями…
В этот момент дверь распахнулась, и в студию зашёл Чернов.
– Что опять за столпотворение? – спросил преподаватель, отряхивая с тёмного пальто налипший снег.
– Обсуждаем с девочками, какой вы талантливый, Дмитрий Александрович, – тут же подала голос Нина и, ухватив коробку с французскими лакомствами, протянула Чернову. – Угощайтесь!
– Ничего себе, благодарю. Где вы достали макарон из Ladurée? Это моя любимая кондитерская в Париже, – сказал Чернов. После чего взял угощение и съел его, от наслаждения даже прикрыв глаза. Вера в который раз с тоской подумала, какие же у него длинные ресницы.
Чернов тем временем зачарованно разглядывал Нину.
– А вы как-то… изменились, – произнёс мужчина и слегка покраснел. Вера смотрела на эту сцену во все глаза, но отчего-то не могла двигаться, не могла даже издать ни звука. Она молча вращала глазами и беззвучно открывала рот, как выброшенная на берег рыба, но никто в студии не обращал на неё внимания.
Наконец, Чернов собрал у стены натюрморт с драпировкой. Воцарилась привычная тишина, прерываемая лишь шуршанием карандашей. Вера продолжала стоять, не в силах пошевелиться. Она кричала, но её никто не слышал. Она знала, что замухрышка смотрит на неё, и взгляд этот обжигал ей кожу, как палящее солнце в пустыне. Но ей было некуда спрятаться. Она могла лишь стоять и беззвучно кричать в этой ослепляющей раскалённой пустоте, надеясь что кто-нибудь услышит её крик.
***
– Что это за уродливый манекен? – голос Чернова звонко разнёсся над пустой студией, разгоняя вечернее затишье. Студенты давно разошлись, и они с другими преподавателями решили устроить небольшие посиделки.
– Чёрт его знает, – зав кафедрой декоративно-прикладного искусства взглянула на перекошенное криком пластиковое лицо. – Давай прикроем чем-нибудь, а то прям мурашки по коже.
– Да уж, уродская штука, – согласился Чернов, брезгливо накидывая на манекен пыльную тряпку. – Надо будет попросить охранника вынести…