Старая дверь захлопнулась, осыпав Антошку засохшей масляной краской, массивная и тяжёлая, сейчас она была не плохой защитой и можно было немного передохнуть.
Антошка подбежал к окну, подышал на мутное стекло и протёр засаленным рукавом. Его рубашка давно уже износилась, и некогда добротная хлопковая ткань протёрлась о обросла мозолями жирных пятен.
Массивные тяжёлые рамы держали почти готического вида высоченные стёкла, из-за частых деревянных перемычек и странного зеленовато-жёлтого оттенка стёкол, эти огромные глаза старого дома напоминали диковинные витражи. Если отойти вглубь комнаты днём свозь них сочился мутный рассеянный свет и создавалось впечатление, что смотришь не в окно, а в аквариум с речной водой. Даже пылинки, витающие в помещении как будто меняли цвет и напоминали частички со дна, плавающие вокруг.
Антошка, ещё раз протёр стекло и плотно прильнул к нему лицом, ему было сложно сфокусировать взгляд обоими глазами, мешало косоглазие и он, прижавшись к холодному стеклу правой щекой пытался разглядеть, что происходит снаружи. Наружи был коридор, с картинками знакомых героев, большой лохматый медведь и заводная девочка, Антошка не любил этот нескончаемый скетч. Он сулил ему только одно, мама называла это лечебной физкультурой, а Антошка проще - потрясушками. Он сильнее прижался к стеклу и немножко натянул рукой кожу лица в сторону виска, чтобы лучше рассмотреть коридор. Да ошибки быть не могло, это был тот самый коридор и тот самый кабинет.
Антошка в бессильной злобе стукнул по стеклу и закричал, он кричал, что не хочет идти и снова прыгать, ползать, ходить по дурацкой паутине из верёвок, переворачиваться и мчаться по беговой дорожке перешагивая подножки и падающие на неё препятствия. Он терпеть не мог висеть, но больше всего ненавидел стоять на одной ноге. Это была кульминация часовой пытки и каждый раз он чудом спасался от падения и его жизнь весела на волоске.
Мама нагнулась к нему и строгим усталым голосом спросила:
Чего ты пищишь? Ты писать хочешь? Ну? Ладной пойдём, ты как обычно, за две минуты до занятий писать! Быстрее идём! – она встала и потянула его за собой.
Дом резко покачнулся, сила притяжения на несколько секунд оставила Антошку, но быстро вернувшись впечатала его худенькое тельце в пыльный жёсткий пол. Привыкший к подобным сюрпризам Антошка, последние семь лет только и делал, что падал, вставал, карабкался, крался, полз и бежал. Его жизнь была сплошная череда приключений и неожиданностей и к которым было невозможно привыкнуть и которые было невозможно предугадать. Семь лет он думал, что этому не будет ни конца ни края, но ошибался, чувство, что всё закончится очень скоро не покидало его с того момента как он услышал слово школа и краешком захватил разговор мамы с бабушкой, о том куда его хотят определить. Что такое интернат, он так до конца и не понял, но бабушка так грустно смотрела на маму, что ничего хорошего ему этот новый поворот скорее всего не предвещал.
Бабуля была его спасителем, ангелом хранителем, тихой гаванью, она любила Антошку таким как он есть, сияла, когда он улыбался и не могла сдержать слёз, когда страдал. Искренняя и добрая, она могла часам читать ему сказки и разминать уставшие пяточки. По вечерам её мягкие тёплые руки так нежно прижимали его уставшее тело к груди, что Антошка сразу расслаблялся и засыпал. Бабуля была тем спасительным островком, на котором Антошка отдыхал, наслаждался и глубоко и всеобъемлюще запоминал, что такое любовь и счастье. Бабуля верила, в него и в то, что эти простые важные чувства он сможет запомнить, сохранить и пронести через жизнь, чтобы позже передать как фамильную драгоценность своим детям. Вера и Любовь, два полюса, вокруг которых вращается наш чудный мир, скользящий по орбите вокруг солнца. Антошка безмерно любил бабулю, наверное, она единственная до конца могла понять его и осознать, что он испытывает, когда стоит на одной ноге, а мама недовольно смотрит как неуверенно он держит равновесие.
Бабулино здоровье испортилось ещё до появления Антошки, мама не говорила почему и как, но бабушка совсем не могла ходить. Её жизнь проходила вокруг старой железной кровати, с высокой подушкой, тумбочкой с золотыми каёмочками на покривившихся ящиках и закрывающим истлевшие обои на стене старым ковром, который сильно пылился и как говорила мама плохо пах.
Когда мама приходила к ней в комнату и морщилась, глядя на ковёр, бабуля говорила ей, что память вечна, а вещи нет и просила оставить коврик в покое. Это был подарок дедушки на их первую годовщину, а как понял Антошка достать ковёр в то время, когда бабуля с дедушкой были молодые, было посложнее чем на одной ноге весь день отстоять или даже два дня. Наверное.
Когда Антошка оставался с бабушкой, они забрались на старую высокую кровать и начиналось путешествие. Бабуля знала столько чудесных мест, что Антошка даже иногда сомневался все ли они действительно существуют, но сомневался совсем чуть-чуть и недолго. Пока бабуля только начинала рассказ, и он устраивался на подушке и натягивал на ноги старое колючее одеяло. А потом начиналось самое интересное, они с бабулей переносились в лесные парки или на горные тропы, гуляли рядом с водопадами и смотрели как плещется рыба в озёрах после дождя.
Антошка, прильнув к старым окнам что есть сил вглядывался в эти проплывающие мимо картины и наслаждался покоем и красотой. В это время он мог отдохнуть, ему не приходилось сражаться с гравитацией и пинающимися полами и стенами, а иногда даже и потолком и ему не нужно было прятаться, дом замирал и этом умиротворении был смысл его пока ещё маленькой и сложной жизни, этих минут он ждал и ради этого боролся.
Но сейчас бабули не было рядом и мать тащила его в детский туалет в конце коридора. Замученная бесконечными трудностями, ночной работой и тяжёлым разводом, мама совсем перестала быть собой. Нет она не изменилась внешне, только покрасила голову в какой-то светлый цвет, наверное, чтобы быть заметнее, но она стала чаще кричать и делала всё как-то машинально, а Антошке так не хватало её внимания и совсем не хватало чуткости. Вот и сейчас она тащила его в туалет, когда он совсем не хотел и ожидаемо ругала его после за отказ пописать, ведь на занятия опаздывать нельзя.
Дом болтало из стороны в сторону, и Антошка с трудом удерживался на ногах, за окнами прошёл короткий дождь и дышать в доме стало тяжело, трубы быстро набирали воды и влажность вступала в схватку с кислородом, последний проигрывал и Антошка, сам того не желая терял силы.
Ну, что наревелся! Опять двадцать пять! Опаздываем на занятия! – мама впихнула себя и ребёнка в дверь кабинета лечебной физкультуры.
Это заваленное матами и различными тренажёрами пространство принадлежало странному волшебнику по имени Герман. Он то и дело подвергал жизнь Антошки тем самым испытаниям, которые раз от раза становились сложнее и изощрённее. И он сам того не подозревая помогал тому, второму, который жил в Доме и который, так давно и тщетно старался Антошку поймать, ну да остановимся пока на Германе.
Это был высокий худощавый мужчина с мрачной улыбкой на сосредоточенном лице, наверное, так выглядит сапёр, работающий на передовой, казалось, что он каждую секунду ждал взрыва в прямом или переносном смысле слова. Его взгляд впивался в Антошку с первых секунд встречи и не отпускал ни на миг, как будто от этого зависела жизнь ребёнка, и малейшая невнимательность могла привести к трагедии. Герман был инструктором лечебной физкультуры и был призван помочь Антошке постичь своё тело. На первый взгляд задача была не сложной, но только не для тех чей разум и тело не дружны и не для тех, кого преследуют и всячески стараются помешать. Герман и вправду старался помочь, во всяком случае он был в этом уверен и его цепкий взгляд не упускал даже малейших деталей. Он тщательно и неотступно отрабатывал с Антошкой комбинации движений и каждый раз добавлял новые и усложнял усвоенные. Каждый новый его штрих ставил Антошку на грань и вёл по тончайшей нити, звонко натянутой над пропастью. А Герман как волшебник из сказки парил рядом и только когда движение становилось невозможным подхватывал Антошку и спасал от неминуемой гибели в туманной бездне. Так продолжалось долгие месяцы, но сейчас силы у Антошки были на исходе.
Мама втолкнула его в кабинет, Антошка замер на пороге, его охватило чувство сильной тревоги, как будто впереди его ждал экзамен, а он совсем не был к ему готов. Герман сидел напротив за столом, он снял очки, протёр глаза и посмотрел на Антошку. Казалось, он тоже готовился к чему-то неизбежному, он пробежал пальцами по краю стола как по пианино, встал и направился к Антошке, его всегда уверенный и цепкий взгляд невольно выдавал тревогу …
Антошка сильнее прильнул к окну пытаясь разглядеть Германа получше, но мама дернула его за руку и усадила на стул, чтобы снять обувь. Дом качнулся, и Антошка больно ударился головой о раму, от досады он дернулся и закричал, но тут же смолк. Как мог он потерять контроль и выдать себя! Он резко обернулся и понял, что пропал. Дверь тихо заскрипела по швам и не смотря на засов стала неестественно смещаться вглубь и влево. Хорошо знакомый срежет и гул стал проникать в комнату, а вместе с ним из-за белого полотна старой двери показалась тонкая чёрная рука с длинными прямыми волосками.
Антошка видел эту руку тысячи раз, она тянулась за ним из мглы, хватала из-за угла, впивалась ему в ноги через щели в стенах и тащила его за порванный капюшон старый домовой дымоход. Это была рука смерти, которая гналась за ним по старому дому по пятам всю его более и менее сознательную жизнь. Парадоксально, но Антошка ни разу не видел хозяина руки. Только чувствовал его частое прерывистое дыхание чем-то напоминающее свист и слышал странный гул, когда его преследователь оказывался рядом. Антошка оторвался от окна и повернулся строну галереи, там был проход в старую часть дома и тонкий, но длинный лаз через разбитую печь на кухню, стоило проскользнуть по нему и можно было запереть юшку чугунной крышкой, а там и до гостиной рукой подать, там все двери как стена, можно переждать и отдышаться. Он мельком глянул в окно на Германа, тот, что-то сосредоточенно мастерил на полу, ставя скамейки в замысловатый ряды и раскладывая препятствия и маты. Мама, что-то усиленно и с надрывом рассказывала, то и дело показывая на Антошку. Он разобрал лишь её любимое слово - лоботряс.
Внезапно сзади взвизгнула дверь и обрушилась в проём, клубы пыли ворвались в комнату и в них явственно угадывалась чёрная длинная сгорбленная фигура на полусогнутых ногах. Антошка медленно попятился вдоль стены, не отрывая взгляда от фигуры, выход был напротив шансы проскочить были пятьдесят на пятьдесят. Пыль медленно оседала, и Антошка смог лучше разглядеть того, кто столько лет жаждал его найти и уничтожить.
Высокий, сутулый и очень худой, с непропорционально большой вытянутой головой, странной формы он раскачивался на тонких ногах, напоминавших копыта. Голова беспокойно дергалась из стороны в сторону, улавливая звуки торчащими на макушке острыми ушами и остренькими шишками, отдалённо напоминающими рога. Под тонким узким лбом красными угольками горели близко посаженные глаза, то и дело заставляя его склонить голову на бок и вниз, чтобы пустить в ход длинный поросячий нос, увенчанный свистящим пяточком и скрывающим косой и длинный рот. Руки его замерли в пустоте и создавалось впечатление, что они держатся за воздух, что бы ему было легче стоять. Расставив ноги, он прислушивался к звукам в комнате, пытаясь уловить движение и определить, где прячется Антошка. Из-за его изогнутой спины пикой торчал длинный чёрный, похожий на крысиный, хвост с тонким острым кончиком. Он молниеносно двигался в пространстве в противоположную от головы сторону, оставляя в пространстве веерный след и издавая тот самый пронизывающий гул.
Антошка решил на цыпочках двигаться вдоль стены стараясь как можно ближе пробраться к выходу и пытался понять кого так сильно напоминает ему он. В его детской головке было ещё не так много образов и понятий, но этот был ему неожиданно знаком. Антошка видел уже прежде эти формы и видел их не раз, пытаясь вспомнить, где он оступился, старый пол был полон ссохшихся, ломаных досок, сочащихся занозами и кривыми гвоздями, одна из таких и попалась ему под напряжённо вытянутый носок ноги. Это было достаточно, чтобы выдать себя, преследователь замер, медленно повернул голову в сторону Антошки и издал странный звук. Сначала, Антошка решил, что это сухой, острый кашель, но через секунду понял, что это был не кашель — это был смех.
Кто он? Где я его видел? Этот хвост! – Антошка выдернул носок из щели в полу.
Они смотрели друг на друга, внезапно преследователь, наклонился вперёд, сгорбил спину, прогнул дугой позади хвост и вскинул застывшие руки перед лицом. Прижав левую руку большим пальцем к носу, а правую большим пальцем к мизинцу левой руки он растопырил пальцы и сделал ими веерный жест. Он был доволен, жаждал наживы и радовался близости цели, он ликовал.
Этот странный, но очень знакомый жест вернул Антошку в старую комнату в коммунальной квартире. Огромная комната была заставлена вдоль стен различной мебелью, посреди красовался огромный круглый стол, а в углу у окна к стене прислонилось широкой спиной лакированное пианино. Антошка в детстве часто бывал в этой комнате, здесь жила бабушкина сестра – Тамара, и мама, когда приезжала с ним часто усаживала его на большую скрипучую кровать. Тамара высыпала ему на одеяло старые игрушки и пока Антошка возился с пластмассовыми пупсиками или мохнатым чёрным чебурашкой, мама с Тамарой пили чай из красивых разноцветных кружечек за круглым столом.
Но иногда Антошке надоедали игрушки и он, аккуратно сползая с дивана начинал обследовать комнату. Тихонько двигаясь вдоль стены, он добирался до пианино. Накрытое старыми кружевными салфетками, оно выглядело бутафорией. Казалось, что, если поднять клавиатурный клап внутри не ничего будет. Антошка не раз пытался это сделать, но тяжёлая крышка не поддавалась, а взрослые предпочитали не замечать усилий ребёнка, чтобы не сердить соседей. Но однажды Антошке повезло, он в очередной раз наигравшись с пупсиками и чебурашкой добрёл до пианино. Балансируя на слабеньких ногах как на ходулях, он тужился поднять клап, но тяжёлая крышка даже не двигалась. Он так и замер, уперев пальчики в выступ крышки, пока неожиданно Тамара не встала и не открыла клап. Перед ним отрылся ряд белоснежных и чёрных клавиш инструмента. От неожиданности Антошка покачнулся и ухватился за краешек одной из них. Пианино откликнулось коротким, но прекрасным звуком, который ему сразу захотелось повторить, он потянулся к клавише, но мама тут же стала ругаться и требовать закрыть пианино и не мешать им говорить, а соседям отдыхать. Тамара уже потянулась к крышке, чтобы её закрыть, но Антошка так хотел напоследок ещё раз услышать этот звук, что со всех сил потянулся и ударил руками по клавишам. Пианино превзошло все его ожидания, громогласный как буря звук буквально прошил его тело, а в старом доме задребезжали и треснули стёкла. Как жаль, что нельзя было это повторить, звук был тем, что нужно, он был волной той энергии, которая могла освободить, расковать, оживить. Но мама подскочила к пианино сама и с грохотом закрыла крышку.
От удара могучее пианино возмутилось и с верхней полки соскользнули салфетки, а вместе с ними старая блеклая вазочка, замысловатая свеча и ещё одна странная фигурка. Антошка тоже не удержался на ногах и осел на пол.
Вазочка укатилась под стол и мама с ворчанием полезла её доставать, свечка упала к ногам Тамары и она быстро её подняла и стала стирать с резных узоров пыль, а Антошке досталась фигурка.
Он сидел на полу и поднеся к лицу разглядывал странную чёрную фигурку. После падения в комнатах старого дома поднялась пыли и он, протирая рукавом стёкла силился получше разглядеть свой трофей. Это был маленький, но тяжёлый чёрный человечек с хвостом, он, ехидно сгорбив спину и выгнув хвост дразнил кого-то скрюченными пальцами перед лицом. Антошка поднёс фигурку ближе к лицу, чтобы рассмотреть её в деталях, но мама прервала его. В гневе она схватила его за кисть и сильно сжала, фигурка больно впилась в ладони и из подушечки пальца прыснула кровь. Мама, не обращая внимания выхватила фигурку и поставила на пианино. Антошка заплакал и прижал к груди руку, ему было больно и обидно, он просто хотел посмотреть, почему ему было нельзя, он не понимал. Мама схватила его за шиворот усадила за стол, попросила у Тамары перекись и пластырь и принялась его ругать:
Ты, что не понимаешь, что ты делаешь? Куда ты опять лезешь? Тебе всё дали - сиди играй! На черта ты полез в пианино!? Дай сюда руку! Ну вот! Ты сам Виноват! Все дети нормальные - спокойно сидят пока взрослые разговаривают, только тебе надо куда-то лезть…
Антошка всхлипывал и сквозь слёзы оправдывался, что он просто хотел посмотреть, что пианино издаёт волшебный звук и ему от него легче и что всё упало потому, что мама хлопнула крышкой… Он кричал, прислонившись к старым рамам, стучал в них, повторял, - но мама не слышала!
Ну, что ты опять там мычишь! Сиди ровно! Господи, когда же это кончится, как же ты меня измучил! Зачем ты чёрта схватил? Запомни раз и навсегда, что чёрт — это зло!
Сомнений быть не могло, Антошка узнал его - чёрт стоял и кривлялся перед ним, предвкушая скорую расправу. Внезапно он обернулся и уставился в окно, его лицо исказила гримаса отвращения, а тело судороги. В тот же момент Антошка почувствовал странный запах, однажды он уже слышал его, но не помнил, когда и где, сладковатый приятный аромат, успокаивал и одновременно бодрил. Антошка повернулся к окну и отдалённый голос Германа произнёс:
Ладан, природный антисептик, успокаивает, сосредотачивает и дезинфицирует. Воистину Божественный подарок! Он, то, что сейчас нам нужно!
Говоря это, он выставлял невообразимый лабиринт из подушек, скамеек, досок на качающихся шарнирах и прочих приспособлений, в огромном количестве, стоящих вдоль стен кабинета лечебной физкультуры. Вся эта конструкция напоминала полосу препятствий, выглядящая как коридор или горный перевал. Зачем он это делал, Антошка не подозревал, но его Божественный ладан дал не плохую фору перед его преследователем, который злобно рычал и дёргал головой.
Ну всё, готово! – торжественно произнёс Герман и протянул руку Антошке.
Не дожидаясь пока, чёрт придёт в себя, а мама в очередной раз подтолкнёт его вперёд, Антошка галопом рванул в сторону кухни, он молнией прошмыгнул мимо рогатого и выскочил в галерею, развернулся и рванул тяжёлую дверь на себя, но чёрт успел просунуть руку, и Антошка лишь сильно придавил ему кисть. Это разозлило преследователя ещё больше, чем ладан, но Антошке было наплевать. Мама рывком отправила его в сторону лабиринта Германа и дом накренившись заходил ходуном. Но в этот раз Антошке везло, дверь придавила чёрную волосатую руку ещё сильнее, а старая рама, не выдержав треснула и обрушилась на преследователя. Не теряя времени, Антошка побежал через галерею, высокие окна с овальными арками, затрещали и стали лопаться одно за другим. Левая сторона галереи выходила во внутренний двор, обильно заросший старыми причудливыми растениями, напоминавшими игрушки заброшенного на чердаке кукольного театра, покрывшиеся паутиной и вековой пылью, а правая сторона, ещё державшаяся под натиском стен, выходила наружу, на Германа, быстро ведущего Антошку по построенному лабиринту за кончики пальцев.
Позади послышался знакомый гул, чёрт, освободившись от остатков двери, рыча бежал за Антошкой, он был гораздо быстрее, но удача сегодня была не на его стороне.
Уставшие от ожидания и унылого вида окна галереи, лопаясь нещадно вонзали свои старые острые и крепкие, как клинки стёкла, в озверевшего преследователя. Его победный рык стал переходить в визг. Похоже дом устав от этого обитателя решил вернуть ему весь тот ужас, который он заставил испытать ребёнка и его расстрел острыми клинками стёкол, был лишь прелюдией к начавшейся мести. Затормозив обидчика, дом замер, что бы сделать вдох и полной грудью выдохнув обрушил на преследователя поседевшие от времени перекрытия галереи. Едва устояв перед натиском окон, чёрт получил канонаду из штукатурки, старой лепнины и некогда на славу возведённых перекрытий. Как кара небесная, в него летели окаменелые прутья деревянной обвязки потолка и ядрами сыпались глыбы дореволюционного цемента. Изнемогая под ударами, он весь покрылся пылью и извёсткой, и его чёрная шкура выбелилась как у полярного медведя.
Антошка, пробежав к конец галереи замер у последнего ещё уцелевшего окна и уцепился за раму. Дом ходил ходуном, и он выглянул наружу, Герман сосредоточенно вёл его за мизинец вдоль узких проходов, построенной тропы препятствий. Почти вся тропа была пройдена и оставалась лишь небольшая полоска в коне которой виднелась какая-то странная труба. Дом покачнуло ещё сильнее, Антошка услышал, как под ногами, что хрустнуло и увидел вылетающую мимо окна доску. Мама вскрикнула, Герман выдохнув отпустил руку, и земля ушла у Антошки из-под ног. Ловя пространство вокруг себя, он развернулся и увидел чёрта, тот был готов атаке и уже наметился на цель, Антошка обернулся к кухне, как он забыл про лаз, не помня себя и не помнимая как, он рванул вперёд, через разваливающуюся дверь в предбанник и узкий прямоугольник лаз в трескающейся стене. Орудуя локтями и глотая клубы пыли, он полз вперёд на свет, его голова цепляла края лаза, царапающие кожу, а колени скользили в саже и пыли, но он полз. Сзади послышался гул и мерзкое повизгивание. Чёрт спешил догнать его в узком лазе, в другой ситуации он бы мигом схватил Антошку, но сейчас он извивался израненный острыми стёклами и лепниной.
Антошка что есть мочи заработал руками, лаз осыпался и свет в конце тускнел, он во что бы то не стало хотел выбраться и это придавало сил. Ещё один рывок и он почти у выхода, но в эту секунду за ногу его схватила крепкая рука. Чёрт больше не мог ползти, и он не был готов отпустить Антошку, он просто держал его за ногу не давая двигаться вперёд и ждал пока их погребёт обрушающийся дом. Антошка сделал рывок, безрезультатно, ещё один, ещё, но сил не хватало, в отчаянии он попытался отцепиться за камень руками и подтянуться, но руки сорвались, скользя по-старому, тонущему в слое золы кирпичу. Он почти сдался, заревел и уже услышал сзади знакомый довольный лающий напоминающий кашель смех, как вдруг впереди, он услышал мамин голос:
Давай малыш, попробуй ещё раз, у тебя точно получится, я верю в тебя. – в узком проёме лаза мелькнула мамина фигура.
Такой он её давно не слышал, этот голос был ему знаком давно из раннего детства, его первые шаги, первая самостоятельная ложка кашки за столом, первый рисунок. «Ты мой Пикассо!» —тогда сказала мама этим самым голосом, полным любви, иронии и бесконечного терпения. Он вспомнил как она качала его на руках, как читала яркие музыкальные книжки как носила гулять, показывая и называя всё то, что было вокруг и называлось Мир. Как же он захотел сейчас опять услышать этот голос, прижаться к маме, обнять её и снова ощутить её тепло и любовь.
Собрав все силы в кулак, Антошка перевернулся на спину упёрся в потолок руками представил мамину улыбку и замахнувшись, что есть духу врезал держащему его за ногу чёрту в свистящий свиной нос. Тот взвыл и получил ещё и ещё, Антошка бил, не щадя сил и лишь почувствовав, как ослабел захват перевернулся и собравшись сделал рывок. Он выскочил из лаза в тот самый момент, когда остатки стен обрушились и растаяли в клубах пыли превратившись в жёлто-зелёные маты и узкий мягкий тоннель в кабинете ЛФК.
Антошка, полулежа у мамы на руках, плакал и без умолку лепетал, что любит её, что хочет в парк, гулять, конфету и что устал и его прерывающаяся всхлипываниями речь впервые за долгие годы была по-настоящему понятна не только ему. Мама гладила его, отвернув голову, и тихонько успокаивала, по её улыбающемуся лицу ручейками текли слёзы. Рядом на коленях, сидел Герман и с усталой улыбкой посмотрел на них, подмигнув он протянул Антошке леденец.
Спасибо. Сказал Антошка, протянул руку и взял сахарного петушка.
Пожалуйста. – Улыбаясь ответил Герман.