В дом к его деду то и дело наведывались едва знакомые люди, которым нужна была крыша над головой или иная помощь. И тот всегда с готовностью впускал их. Таким же постояльцем стал и Эдгар, страдающий от рака и не имеющий возможности оплачивать больницу. Каким он был человеком и как сложилось его пребывание в этом доме?
Читайте рассказ Эриха фон Неффа «Эдгар» — о жизни, смерти и чувстве облегчения.
Когда позвонили в двери, мой дед сидел в своём любимом большом кресле, задумчиво курил трубку и читал «Опыты» Монтеня на французском. Недовольно чертыхнувшись, Уолт стиснул трубку вставными зубами и неторопливо побрёл открывать. Я пошёл следом за ним. Звонок прозвенел снова. Уолт открыл дверь. На пороге стояла седовласая женщина довольно почтенного вида.
— Здравствуйте, мистер Робб. Помните меня? Я Флоренс Бет из Манилы.
Уолт почти не медлил с ответом:
— Ну разумеется. Прошу вас, входите.
Водилось за моим дедом такое. Стоило сказать ему: «Помните, мы встречались в Маниле?» — и Уолт с готовностью впускал вас в дом, чтобы разделить кров, стол и несколько бутылочек филиппинского пива, и позволял задержаться на несколько дней, даже если прежде видел вас один-единственный раз, где-нибудь возле соседнего писсуара в туалете манильского бара «Бронкс».
— Мистер Робб, вы помните моего сына Эдгара?
— Как будто припоминаю.
— У него диагностировали рак.
— Печально слышать, сочувствую.
— Дело в том, что у меня недостаточно средств, чтобы оплатить его пребывание в больнице. Но я готова отдать вам всё, что у меня есть, чтобы Эдгар пожил у вас, пока не придёт его время. Хотя бы несколько месяцев. Вы ведь сдаёте комнату, верно?
Мы с Уолтом переглянулись. Он в явной растерянности пыхнул своей трубкой и ничего не ответил, только пожал плечами. Седая матрона вышла и вскоре вернулась, приведя сына за руку.
Эдгар мало походил на большинство обычных людей. Его гротескная внешность складывалась из искажения не одной, а сразу нескольких черт. Он заметно горбился, и шея его была вытянута вперёд под таким необычным углом, будто Эдгар старался высмотреть что-то недоступное. По причине столь странно изогнутой шеи и склонённой головы, во взгляде глаз Эдгара, прятавшихся под выступающими надбровьями, было что-то неандертальское. Первобытный облик дополняли чёрные, кустистые брови. Обе щеки Эдгара были украшены большими бородавками, из-за которых он не мог толком побриться. Эти уродливые наросты и неухоженная борода придавали ему вид измученного, раненого зверя, которого на протяжении долгого времени преследовали жестокие охотники.
Моя комната находилась на цокольном этаже дома; Эдгару отвели комнату на втором. Через пару дней я снова увидел его, когда зачем-то поднялся наверх. Эдгар был одет в голубую больничную пижаму и направлялся из своей комнаты в туалет. Как и в большинстве домов в Сан-Франциско, ванная и туалет у нас были раздельные. Все последующие месяцы, когда я встречал Эдгара, это было на пути либо в туалет, либо в ванную. В тот раз Эдгар кашлял без остановки. Я подумал, что он хочет откашлять кусок своего лёгкого. По крайней мере, так это слышалось через дверь туалета. Когда Эдгар вышел из туалета, вид у него был измученный донельзя. Как будто он только что смыл в унитаз жизненно важную часть организма. Причём он словно был даже рад избавиться от неё, только это потребовало чересчур много усилий. Эдгар прошёл мимо и вернулся в свою комнату. На меня он не обратил ни малейшего внимания. Не то чтобы он меня не заметил, просто проигнорировал, как совершенно незначительную вещь. Впрочем, незначительными Эдгар считал абсолютно всех.
Я редко видел Эдгара. Думаю, так получалось скорее случайно, нежели по какой-то причине. Не похоже, чтобы ему непременно требовалось в туалет или ванную всякий раз, как я оказывался рядом.
Как выяснилось, моя бабушка Долли некогда была знакома с Флоренс Бет. Долли готовила Эдгару обед и ужин, ума не приложу, как ей на всё это хватало времени. Она уже не учительствовала в школе, но продолжала вести дневные курсы кройки и шитья в колледже. Придя с полным подносом к комнате нашего постояльца, Долли останавливалась перед закрытой дверью и громко вопрошала:
— Эдгар, ты там?
Разумеется, Эдгар был там в час обеда или ужина.
— Да, — слышался его утробный голос.
Иногда поднос с тарелками приносил я, но возле двери передавал его бабушке. «Эдгар, ты там?» — спрашивала она. В ответ доносился голос, который полностью соответствовал внешности, он был похож на рычание раненого животного. Через мгновение после ответа, после этих звериных звуков, Эдгар открывал дверь. Долли заходила в комнату и ставила поднос на тумбочку. Я слышал слова благодарности Эдгара, произнесённые низким, грубым голосом. Тихий ответ Долли был едва слышен. Затем бабушка выходила, и Эдгар снова запирался в своей берлоге.
Думаю, что болезнь Эдгара, пожиравшая его изнутри, была следствием выпавших на его долю невзгод. Он медленно умирал, гнил заживо, но убивавший Эдгара канцероген находился вовне. Это было человеческое общество.
Порой я задумывался: а чем занимался Эдгар до того, как появился в нашем доме? Ему было где-то под сорок, наверняка он кем-то работал раньше. Несомненно, физически он был достаточно силён, чтобы заниматься тяжёлым трудом. Я не представлял, кем он мог быть — водителем грузовика, докером, военным? Также Эдгар обладал острым умом, пускай и несколько своеобразным. Может, он был инженером или управленцем средней руки, или кем-то ещё?..
Вскоре я привык к присутствию Эдгара в нашем доме, и даже стал считать, как многие несмышлёные дети, что он жил с нами всегда. Словно какой-нибудь кролик или морская свинка.
Голос Эдгара должен был дать мне верную подсказку. Эти нотки ярости и страха имели под собой причину. А причиной, несомненно, были люди. Эдгар говорил низким, грубым голосом, который меня откровенно пугал. То был голос чистой ненависти. Враждебная реакция в ответ на тысячи оскорбительных слов.
При всём при том, полагаю, что Эдгару доводилось заниматься сексом. Может, глухой тёмной ночью, потому что не представляю себе такую женщину, что легла бы с Эдгаром в постель при свете дня. Разве только уломал бы проститутку в полутёмном переулке.
* * *
Однажды вечером я пришёл на кухню как раз в тот момент, когда Роб и Долли отмывали большой котёл от остатков жира и пригоревшей пищи. Накануне бабушка готовила особое блюдо по рецепту, передававшемуся из поколения в поколение.
На одном краю кухонного стола стоял поднос с ужином для Эдгара. На другой край стола Роб взгромоздил котёл, который в данный момент скрёб особой деревянной лопаточкой. Как обычно, дед ворчал и чертыхался, когда ему приходилось делать тяжёлую и грязную работу.
— Эрих, — сказал Роб, — нужно отнести Эдгару ужин.
Бабушка кивнула мне, показывая, чтобы я подержал котёл вместо неё, а поднос с ужином она отнесёт сама. Дед, однако, был не согласен.
— Бери поднос, Эрих, — сказал он, — и тащи наверх.
Мне не особо хотелось прислуживать Эдгару ужин, но я был послушным ребёнком.
Я взял поднос и пошёл на второй этаж. Подойдя к комнате Эдгара, я поставил поднос на столик с телефоном и постучал в дверь.
— Да? — рыкнул Эдгар, как будто знал, что это именно я стою за дверью.
— Ужин, — сказал я.
«Ужин» короткое слово, может даже слишком. Я хотел прибавить что-нибудь ещё, только не успел. Дверь внезапно распахнулась; я стоял на пороге, чувствуя себя по-дурацки. Затем взял поднос с телефонного столика и перенёс его на тумбочку в комнате. Очень быстро я огляделся по сторонам, я чувствовал, что Эдгар хочет, чтобы я убрался из комнаты как можно скорее. Комната походила на монашескую келью. Там были кровать, тумбочка и стул, больше ничего. Ни книг, ни газет, ни телевизора, ни радио. Жалкое, одинокое жилище. Впрочем, у меня сложилось впечатление, будто Эдгар привык жить именно так.
Он стоял возле двери и молча таращился на меня. Я был нежеланным гостем. Он так и не сдвинулся с места, пока я не вышел вон.
* * *
Примерно через месяц после того визита в комнату Эдгара, я поднялся наверх, чтобы принять вечерний душ. Подходя к ванной комнате, я слышал шум льющейся из душа воды. Я открыл дверь и увидел Эдгара, лежащего на полу. Его рот был широко открыт, словно он собирался закричать; его остекленевшие глаза взирали на меня обвиняющим взглядом. Душ хлестал по его телу, поросшему густым волосом. Эдгар был похож на промокшую насквозь зверушку. Кровавая лужица смешивалась с водой, закручивалась воронкой и быстро убегала в слив. В трубе слива хлюпало и булькало. Я был ужасно напуган. Впервые я стал свидетелем чьей-то смерти.
И всё же, должен признаться, было в Эдгаре нечто такое, что, увидев его мёртвым, я почувствовал, как мне стало легче на сердце.
Перевод с английского: Олег Кустов
Редактор Катерина Гребенщикова
Корректор Дарья Ягрова
Другая современная литература: chtivo.spb.ru