На внешний рейд Зурбагана мы вышли, просочившись в узкий промежуток между наплавным молом, служившим продолжением брекватера, и берегом. Основной проход по-прежнему стерёг брандвахтенный фрегат, и хотя признаков какой-либо сторожевой активности на его палубе я не разглядел – порядки в Зурбагане царили вполне пасторальные, - Дара решила не расковать. Что ж, ей виднее: в конце концов, кто из нас учится в Морском Лицее и состоит в близких родственницах с военно-морским начальством?
Выйдя из береговой тени, «Штральзунд» принял в паруса новую порцию ветра, и весело побежал к середине внешнего рейда. Я довольно смутно представлял себе его конфигурацию, однако уже успел выяснить (на стене «Белого Дельфина» висела потрёпанная карта Зурбагана с его морскими и сухопутными окрестностями) и уже представлял, что мыс, на котором высится маяк – на самом деле относится к большому острову, замыкающему акваторию рейда с северо-востока. С севера и северо-запада громоздилась гряда скалистых островков, сливавшихся с такого расстояния в сплошной зубчатый контур; солнце же, успевшее выглянуть из-за горизонта на востоке, золотило первыми своими лучами цепочку вершин горного хребта, обнимающего Зурбаган с юга и с востока – интересно, здесь он носит то же название, что и у Грина, или то был целиком плод его фантазии? На висевшей в таверне карте, конечно, были нанесены названия городов, горных цепей, островов и разделяющих их проливов – но все надписи были сделаны на незнакомом языке, и ничего мне не давали…
Рейд постепенно оживал. На большом четырёхмачтовом барке, белый корпус которого был исполосован неопрятными полосами ржавых подтёков - настоящий «винджаммер» с железным корпусом, какие у нас ходили вокруг мыса Горн с грузами селитры, гуано и медной руды, везли из Бразилии экзотические породы дерева, джут и рис из Азии, копру с островов Океании, - пробили склянки, а вслед за этим раздались зычные крики боцмана, подгоняющего матросов на каком-то незнакомом языке, подозрительно смахивающем на испанский. Чуть дальше в Маячный Пролив вытягивался с рейда большой колёсный пароход с тремя мачтами, густо дымящий тонкой, длинной трубой. Дара махнула рукой, и я, повинуясь этому её жесту, тронул румпель, подправляя курс так, чтобы следовать за пароходом на отдалении примерно полукилометра. Лодочка по-прежнему бежала за нами, словно собачонка на хозяйском поводке; утлую скорлупку мотало на разведённых другими судами волнах, и я разглядел, что на дне, на решётках-пайолах были уложены пара вёсел, выкрашенных в ярко-красный цвет, а так же парус, намотанный на реёк.
Дара тем временем снова занялась астролябией. Она подняла её на уровень глаз, поймала в прорезь верхушку маяка и в таком положении ещё несколько раз щёлкнула лимбами. После этого вернула прибор на прокладочный столик, а я махнул ладонью, привлекая её внимание - и ткнул пальцем в узкие полосы риф-бантов, пришитых в три ряда по всей ширине грота.
На этот раз она поняла меня с сразу. Конечно, утренний бриз позволяет поставить все паруса и наслаждаться лёгкой прогулкой – но я-то помнил, какое буйство стихий встретило нас в прошлый раз на входе в Фарватер! А раз так – лучше заранее принять меры предосторожности, зарифив и грот и стаксель –по полной программе, словно ярятся за бортом волны, и срывает с их гребней клочья пены ветер, бешеный в своём бесконечном разбеге над Фарватером.
С рифами мы справились минут за пять; я закрепил румпель парой румпель-талей (помню, помню, как он вырывался из ладоней в тот, прошлый раз!) Дара, увидав это, одобрительно кивнула, встала и указала на румпель, потом на бушприт «Штральзунда», а потом на фонарь, сияющий на маячной башне. Что ж, ясно без слов: мне предлагалось править на свет маяка, уповая на то, что таинственная магия астролябии поможет мне взять верный курс, ведущий домой, на Землю. А если что-то пойдёт не так? Скажем, девчонка напутала с «навигационными расчётами», или мне не удастся пробиться через чёрный вихрь на входе в Фарватер?
Видимо, вся эта гамма чувств отразилась на моей физиономии, и Дара считала её так же уверенно, как считывала смысл моих слов с волшебной грифельной доски. Она одобрительно похлопала меня по плечу, потом, поднявшись на цыпочки (я всё же был выше её почти на голову) поцеловала в щёку, угодив в уголок губ – и, прежде, чем я успел среагировать, спрыгнула в заранее подтянутую под корму лодку. Зазмеился, плюхнулся в воду отданный буксир, прощальный взмах тонкой девичьей руки – и вот я уже один, и бушприт «Штральзунда» смотрит на фонарь Истинного Маяка, и…знать бы ещё – что за «и» ждёт меня там, за гранью этого поразительного мира? И не пожалею ли я о своём решении вернуться, а если совсем уж честно – то попросту сбежать отсюда, из пугающей, но такой притягательной неизвестности в знакомую до зубовного скрежета повседневность?
Из переднего кокпита раздался лёгкий взвизг. Я вытянул шею – так и есть, Кара! А я–то и забыл о ней, надо было спустить в лодку, пусть возвращается…
- Ну, и куда ты собралась? – осведомился я. – Я ведь насовсем отсюда ухожу, если кто-то не понял. Что делать-то будешь в чужом мире? Прыгай, вон, за борт, догонишь ещё, бестолочь хвостатая!
И махнул рукой, указывая на неторопливо удаляющуюся лодочку.
В ответ она улыбнулась, по-своему, по-собачьи, вывесив вбок влажный розовый язык, и улеглась на решётки, вытянув вперёд лапы и пристроив на них острую мордочку. Никуда прыгать она не собиралась, её и тут было хорошо…
А ведь сейчас ещё не поздно обратить всё в шутку: вернуться в гавань, пришвартовать «Штральзунд на прежнем месте… Я даже попаду туда раньше Дары, и смогу избежать нового объяснения – а потом можно будет отправиться в «Белый дельфин», в свою комнату, лечь, и досыпать, как ни чём ни бывало, ожидая утреннего визита мастера Валуэра.
..нет уж, отступать вот так, в последний момент – это не наш выбор. Попала собака в колесо – пищи, а беги…
Не было чёрного ничто; не было и бешеного штормового порыва. Может, мастер Валу и намеревался использовать меня против моей воли, но своё лоцманское дело он знал туго – как он и упоминал, при выходе на Фарватер, следуя свету одного из постоянных маяков, судну не угрожают никакие катаклизмы. Да, была вуаль мрака, через которую «Штральзунд» прорвался за какие-то секунды; да, ветер, дующий теперь в корму, заметно посвежел, но никакой реальной угрозы это не несло. Я распустил узлы, удерживающие румпель-тали и принял излюбленную позу, оседлав кормой (своей собственной, не дорки!) деревянное коромысло так, что снова мог подправлять курс фривольным движением бёдер. «Штальзунд» ходко бежит при протравленных грота- и стаксель шкотах, астролябия поблёскивает на прокладочном столике, волны нагоняют судно и игриво поддают под корму, так что меня каждый раз окатывает обильным душем из солёных брызг. Стены тоннеля-Фарватера, как и в прошлый раз загибаются вверх, сливаясь со стремительно несущимися по небу облачными полосами, но это уже не страшно – пусть сама башня Истинного Маяка и сгинула где-то в сумрачном мареве, но отсветы её фонаря по прежнему ведут меня, и остаётся только чуть подправлять курс, чтобы бушприт указывал на яркую точку, сияющую где-то в невообразимом далеке, где закручивается в единую спираль и море, тучи, пенные гребни и туманные вихри – и где для меня, надо полагать, откроется вожделенная дверь домой.
Кстати, а куда именно откроется эта дверь? До сих пор я не задавал себе этого самого в общем-то естественного вопроса, но теперь сомнения стали одолевать меня. Мастер Валу не раз говорил, что отсветы Истинного Маяка есть в любом из маяков, которые только существуют в каждом из миров, но опытный Лоцман может проложить курс так, чтобы вывести судно к одному-единственному, намеченному заранее. Так оно, наверное, и есть – но то опытный Лоцман, а мне-то курс прокладывала девчонка, только-только выбравшаяся из-за парты в этом их Морском лицее, и где гарантия, что она была достаточно внимательна на лекциях и практических занятиях по меж-мировой навигации? Чего-чего, а маяков в морях-океанах нашей планеты хватает, и это не считая тех, что стоят на озёрах и реках - и кто знает, где я вынырну из туманного устья Фарватера? Хорошо, если снова на Белом море, и пусть даже не у маячного буя в беломорском проливе Великой Салме – а если у каких-нибудь Фаррерских островов, на озере Виктория, или вообще возле Большого Барьерного Рифа? Нет, я ничего не имею против Австралии – кенгуру, недурной климат, эвкалиптовые рощи – но что я будут там делать с моим паспортом советского образца, просроченной книжкой яхтенного рулевого да жиденькой пачкой зелёных американских бумажек, которые Лёша Волков держит в железном ящике, в каюте в качестве запаса на крайний случай?
Ладно, будем решать проблемы по мере их возникновения. А пока в окружающем «Штральзунд» пространстве что-то произошло. Сначала зазвенела астролябия, и по её лимбам пробежали словно бы стремительные солнечные блики – хотя, откуда им взяться, если солнца, как и ещё каких-нибудь светил в тоннеле-Фарватере не наблюдается? Потом путеводный огонёк резко, скачком, сместился в сторону, уйдя в сторону сразу градусов на пятнадцать, и я машинально вильнул нижним бюстом, подправляя курс. Бушприт покатился вправо, грот заполоскал – теперь она шла кормой к волне при ветре в раковину с лёгким креном, и управлять ею сразу стало сложнее. Я потянулся перехватил румпель обеими руками – всё, не время расслабляться - и тут вслед за очередным пинком под корму, окатившим меня с ног до головы и захлестнувшим пеной крышу каюты на «Штральзунд» снова навалилась тьма.
…и снова отпустила. Сколько прошло времени – минуты, часты, дни – я не знал; чувство времени, на которое я привык полагаться, было словно контужено новым испытанием. Да и другим органам чувств досталось – достаточно, чтобы сразу и безоговорочно понять, что худшие мои опасения подтвердились. Мир, в котором я оказался, вынырнув из Фарватера, не имел ничего общего с моей Землёй. Разве что, море было сколько-нибудь знакомым – но не серо-стальные воды Кандалакшского залива, а, скорее, ультрамариново-голубая тропическая рябь, коей место где-нибудь на Карибах или, скажем, в Адриатике. Небо же… я чуть навзничь не грохнулся, когда увидал этого высоченный зелёный купол, исчерченный жёлтыми, оранжевыми и какими-то пурпурными полосами – вероятно, здешними облаками. Впрочем, вели они себя вполне пристойно, ничуть не хуже, чем привычные снежно-белые кучевые барашки того, нашего неба – бежали себе по небосводу, то нагоняя друг друга, то сливаясь, то расходясь, и тени их длинными полосами ложились на волны и на угадывающуюся впереди гряду островов покрытую растительностью какого-то невозможного ярко-фиолетового цвета. Нет, в мире таких красок долго не протянешь, обречённо подумал я, свихнёшься, не выдержит психика, и тогда…
…отпустило – так же внезапно, как накрыла меня эта безумная цветовая палитра. Небо приобрело более-менее привычный цвет, облака из акварельно-оранжевых и фиолетовых снова стали белыми, и даже щетина леса на склонах горы, увенчивающей ближайший остров, приобрела более-менее вменяемые оттенки зелёного с вкраплениями желтизны и бурых цветов. Что это было – попытка зрения приспособиться к иному, непривычному спектру излучения чужого светила?: Или какое-то явление позамысловатее, но тоже носящее несомненно физиологический характер? А ведь похоже, не меня одного этот мир встречает столь… шокирующе: Кара выскочила на крышу каюты, встрёпанная, шерстю на холке дыбом, вскинула лобастую башку к здешнему небу и издала длинный, заунывный, совершенно волчий вой. А потом – словно какой-то дворовый пёс шарик облаяла повисшие над горизонтом луны, числом три – то ещё, между прочим, зрелище, а я-то и не заметил сразу, отвлечённый бешеной свистопляской цветов и спектров…
Лёгкий бриз по-прежнему подгонял «Штральзунд» - теперь он задувал в раковину, в крутой бакштаг, и мне пришлось торопливо выбирать шкоты. Заодно я отдал ненужные теперь рифы – паруса приняли ветер полной грудью, дорка наклонилась и побежала вперёд со скоростью узлов примерно восьми. Я прикинул, стоит ли поставить заодно и кливер, но потом решил отказаться от этой затеи. Кто её знает, здешнюю погоду: вот налетит из-за островов рябая полоса шквала, рванёт шестибалльным порывом, накроет секущими, словно плети, струями дождя – хорош же я буду тогда…
Тем более, торопиться некуда: даже без бинокля с палубы отчётливо различалась небольшая бухта, врезающуюся в побережье ближайшего островка, того, что с горой. Вот туда, пожалуй, и направимся: надо найти удобную якорную стоянку, высадиться на берег, подняться на гору, вообще – осмотреться. И хотя бы в общих чертах понять, куда стараниями Дары и благодаря собственной (чего уж там, давайте называть вещи своими именами!) дурости и паранойе занесло меня на этот раз?
Мысок, отделяющий бухту от океана (в том, что это именно океан я почему-то не сомневался) выглядел достаточно подозрительно – узкая, длинная коса, сложенная из белого песка – такая низкая, что кое-где через неё перекатывались волны. Возможно, я явился сюда в часты прилива; в любом случае, в бухту придётся входить медленно, на мягких лапках, ни в коем случае не рискуя лишний раз сесть на мель. Всё это чем дальше, тем сильнее напоминало не бухту даже, а лагуну, характерную для коралловых островов, и кучки высоких деревьев с длинными гладкими стволами и кронами, напоминающими растрёпанные перьевые метёлки для пыли, лишь усиливали это сходство.
По хорошему, следовало бы поставить на носу матроса с шестом и ползти вперёд еле-еле, то и дело производя промеры глубин. По понятным причинам я был лишён такой возможности – кара, конечно, умная собака, но не настолько, - а потому метрах в ста мористее входа в лагуну я лёг в дрейф, убрал паруса и запустил дизель. Предварительно я не забыл проверить уровень масла; с этим всё было в порядке, а вот склянка указателя топлива показывала хорошо, если треть бака, так что имеет смысл экономить. Возможно, прикинул я, стоит даже бросить якорь прямо здесь и отправиться промерить фарватер на надувнушке – но уж очень страшно было оставить судно вот так, открытым всем ветрам в незнакомом месте, где оно – единственный залог моего выживания, и другого пока не просматривается…
Дизелёк застучал, вода под кормой вспенилась, «Штральзунд» по-черепашьи пополз вперёд. Я стоял, вытянув шею, рука на ручке газа – в полной готовности, как только раздастся под килем скрип песка. Пройдя метров пятнадцать, я дал задний, совершенно остановив судно и сбегал на нос, где заранее был заготовлен промерочный шест. Порядок, глубина достаточная, я даже не смог дотянуться его кончиком до дна – вот оно, превосходно просматривается, всё покрыто овальными, налезающими друг на друга блямбами, среди которых снуют разноцветные рыбёшки, колышутся медузы, кусты водорослей, да снуёт по ярко-белому песку всяческая донная живность.
На то, чтобы войти в лагуну таким вот неторопливым способом, у меня ушло три четверти часа. Время я засекал по наручным часам – кстати, ещё в Зурбагане я обратил внимание, что они не соответствуют тамошней временной шкале. Циферблаты их часов были разделены на двадцать шесть долей; длительность каждого часа была больше нашего на одиннадцать секунд. И уж тем более, не стоит ожидать, что здешняя продолжительность суток будет соответствовать земной, но какая-то точка отсчёта всё же необходима, и я старательно завёл все имеющиеся на судне часы – будильник, настенные, в каюте, и, конечно, свои, наручные, «Командирские».
Подходящее место нашлось почти сразу: невысокая песчаная дюна скрывала будущую стоянку от океанских ветров, шест достал дно на глубине чуть больше двух метров, дно на глаз было ровным, якоря возьмут такое легко и держать будут крепко. Тем не менее, я постарался принять все мыслимые меры предосторожности – сначала отдал один якорь с кормы, дал самый слабый ход, дождался, когда он хорошенько вцепится лапами в коралловый песок. После этого сбросил на воду надувнушку и по очереди завёз уже снова два якоря, со створом градусов в тридцать по курсу. Потом выбрался на палубу и выбрал якорные канаты так, чтобы и они хорошенько взяли дно. Один из якорей, правый, пришлось заводить целых три раза, но зато итоговый результат вполне меня удовлетворил – судно стояло по-настоящему надёжно, и если не случится тропического урагана )который в подобных местах вполне даже возможен) – беспокоиться пока не о чем.
Ну, кажется всё? Вода в лагуне спокойная, как зеркало, лишь изредка прокатывается по ней лёгкая рябь; «Штральзунд» ледит на ней, словно огромная нарядная игрушка, привязанные к вантам «колдунки» - обрывки магнитофонной ленты, позаимствованные из распатроненной аудиокассеты – лишь едва колышутся, реагируя на ленивый ветерок, долетающий со стороны океана. Однако, совсем уж расслабляться не стоит – я здесь впервые, и что ждёт меня за этим бтаким благодатным с виду фасадом тропического рая – это надо ещё посмотреть… Оставив надувнушку покачиваться у борта, я спустился в каюту и извлёк из рундука карабин – обычный, трёхлинейный, сорок образца четвёртого года, только без откидного штыка, с брезентовым ремнём. Карабин был законнейшим образом приобретён в охотничьем магазине под видом промыслового и, насколько мне известно, до сих пор единственным его применением была стрельба по консервным банкам. Впрочем, жаловаться грех – оружие в отличном состоянии, и это очень даже сейчас кстати.
Я вынул затвор, протёр его промасленной тряпочкой – все необходимые принадлежности нашлись тут же, упакованные в плоскую сумочку из-под велосипедных ключей, - вставил на место и передёрнул раза два. Так, порядок; теперь извлечь из коробки горсть патронов, вщёлкнуть их по одному в магазин, ещё десяток высыпать в карман (эх, обойм нет, чтоб уд всё по правилам, да и оптика, пожалуй, не помешала бы…) Ну вот, всё, кажется, готово – я конквистадор в панцире железном и готов отправляться покорять можно неведомые земли!
Взобравшись на крышу каюты, я встал в полный рост с биноклем в руках. Карабин висел у меня на плече; Кара устроилась у моих ног и улеглась, свернувшись калачиком – надо бы покормить зверюгу, подумал я, да и самому перекусить не мешает. Сколько я уже не ел – семь часов, десять? А не спал толком так и вовсе больше суток, и что это были за сутки… совсем скоро меня неизбежно свалит с ног свинцовая усталость, она уже сейчас медленно, но неотвратимо наливается в руках и ногах, затуманивает взгляд, мешает сосредоточиться, ведь на всплеске адреналина невозможно протянуть до бесконечности… Так что да, действительно, имеет смысл перекусить и хорошенько выспаться – учитывая стоящие погоды, сделать это можно прямо в кокпите, не спускаясь в каюту, с карабином под боком. А Кара – что ж, пусть отрабатывает свою собачью пайку, подавая голос, если появиться что-нибудь подозрительное…
Но это всё потом. А пока я поднял к глазам бинокль и с видом первооткрывателя, приготовившегося сойти на только что открытый остров, принялся осматривать берег. В общем, всё то, что было видно и невооружённым глазом – кустики, обломки странных дисковидных кораллов, торчащие из песка, купы пальм, тех самых, смахивающих на метёлки из перьев, вдали – склон, поднимающийся в гору, весь заросший густым кустарником… стоп, а это что?
Я опустил бинокль, сощурился, снова поднял к глазам. Похоже, обломки – то ли лодки, то ли небольшого судна, почти целиком занесённые песком. А может и не обломки, а скелет какого-нибудь диковинного морского зверя – вон, как торчат из песка чёрные рёбра-шпангоуты! Большего я, как ни старался не разглядел – что ж, именно этот «объект» и станет первым, который я обследую, когда выберусь на берег. И ещё кое-что подозрительное обнаружилось – дальше, по берегу, за мыском, очерчивающим акваторию лагуны. То ли скелет деревянной башенки, то ли руины здания… маяк? А что, не удивлюсь - говорил же мастер Валу, что только маяки ведут суда по Фарватерам, и только ориентируясь на их свет, можно находить дорогу – верную или обманную, это уже другой вопрос.
Нет, не уснуть мне сейчас. И кусок в горло не полезет – надо хотя бы ступить на этот берег, ощутить его твердь ступнёй, почувствовать кожей чистейший, горячий на вид песок, перемешанный с острыми кусочками кораллов и ракушками, зачерпнуть ладонью воды – и вот тогда можно возвращаться на судно и с чистой совестью предаваться отдыху.
Я вздохнул, закинул за спину карабин и потянулся к тросу, удерживающему у борта лодку. Бриз ласково шевелил мне волосы, донося с берега незнакомые тропические ароматы, палуба мягко покачивалась под ногами, брезентовый ремень успокоительно оттягивал плечо.
…Двадцать дней, как плыли каравеллы,
Встречных волн проламывая грудь;
Двадцать дней, как компасные стрелы
Вместо карт указывали путь…[1]
…Ну что, вот так он и начинается – мой путь конкистадоров?..
[1] Николай Гумилёв. «Открытие Америки».