А вы бы согласились стать непосредственным свидетелем событий прошлого, если бы представилась такая возможность? Решились бы заглянуть в расстрельную яму в оккупированной Польше? Прятаться на чердаке вместе с дрожащими от страха жителями в захваченном Нанкине? Наблюдать, как огонь поглощает Дрезден после бомбардировки? Или очутиться на нарах в одном из сталинских лагерей на Крайнем Севере? (вместо предисловия)
Печально известный Отряд 731 запомнился крайней жестокостью даже на фоне Второй мировой войны. Японцы проводили варварские «медицинские эксперименты» над живыми людьми, в результате которых погибло множество китайцев. Считается, что никто из пленных не смог спастись.
По оценкам историков, жертвами исследований и разработок в области биологического и химического оружия: сибирской язвы, холеры, бубонной чумы, здесь и в других сопутствующих лабораториях стало от 200 000 до полумиллиона китайцев, практически все – мирные жители.
Место этих экспериментов в оккупированном Японией Китае прозвали «Азиатским Освенцимом». Для многих простых китайцев эта тема остаётся болезненной. Стремление узнать все подробности и желание забыть, похоронить прошлое переплетаются в общественном сознании. Ситуация осложняется тем, что в Японии, видимо, отсутствует консенсус относительно той страшной страницы истории. Виновные в большинстве своём не были наказаны. Суд над ними не был в интересах генерала Макартура в сложившейся после мировой бойни обстановке. Уже в наше время далеко не все готовы признать во всей полноте вину императорской Японии. Некоторые сомневаются, ответственна ли современная демократическая Япония за действия той империи, которая считала себя вправе порабощать другие народы Азии. Ведь «любое государство, кроме временного измерения, имеет пространственное». Несут ли современные простые японцы ответственность за действия предков, которых они, вполне возможно, никогда не видели? Стоит ли различать юридическую и моральную преемственность?
На таком фоне доктор Вэй, американский исследователь-историк китайского происхождения, решает привлечь внимание широкой общественности к ужасам, творимым Отрядом 731. Он хотел бы освободить прошлое от гнёта настоящего и, проведя очную ставку с историей, установить истину, которую крайне трудно будет оспорить. Но не слишком ли хрупка истина и не слишком ли сильны предубеждения? Можно ли переубедить убеждённых, даже показав им прошлое воочию? В его работе Вэю помогает супруга, физик японского происхождения. Наиболее продвинутые разработки науки готовы послужить установлению исторической правды. Одна из возникших сложностей связана с непростым отношением к личному опыту. Дело в том, что инновационная технология изучения истории позволяет показать эпизоды из прошлого, но не задокументировать их каким-либо образом. То, что увидел один свидетель, не увидит больше никто. Потомки жертв могут увидеть, что происходило с их замученными родственниками, словно они оказались внутри документальной хроники. Тени прошлого неожиданно обретают плоть, голоса становятся различимыми. Однако с последним кадром леденящая кровь магия, погружающая человека в море истории, исчезает, будто её и не было. Как бы ни были важны эмоции и частный опыт, можно ли на их основе вынести окончательный приговор истории? Каких результатов добился отважный исследователь со своими экспериментами по недолгому воскрешению прошлого? Можно ли говорить о конце истории, если удалось посмотреть на неё своими глазами?
Рассказ, на примере жуткой истории об Отряде 731, вновь напоминает, что не следует заниматься лобовыми сопоставлениями жестокостей, а тем более взвешиванием страданий. Недовольство китайским коммунистическим правительством, осуждение его преступлений против уйгуров не должны уменьшать сопереживание китайским жертвам японской оккупации.
Опыты доктора Вэя высветили уязвимость международных законов, которым иногда выгодно молчание. Восприятие прошлого, как и текущего, было и остаётся неравномерным и селективным. Сопереживание угнетаемым распространялось и распространяется неравномерно. Устами одной из героинь, по семье которой прошёлся каток Большой Истории, автор предостерегает против порой соблазнительных разделений людей на нормальных и иных.
Назвать кого-то чудовищем – это значит обвинить его в том, что он принадлежит другому миру, не имеющему никаких сходств с нашим. Это означает оборвать привязанности и страх, убедить себя в нашем собственном превосходстве, но при этом ничего не поняв и ничего не обретя. Это просто, но и трусливо.
Любопытно замечание об интеллектуалах, которых использует пропаганда. Иногда они могут искренне верить, что несут правильную повестку.
Подводя итог, рассказ Кена Лю поднимает важные темы и делает это в достаточно оригинальной манере. Эта мрачная история заставляет вновь задуматься о связи прошлого и настоящего, о роли истории и памяти, о вине и ответственности. Не становятся ли забвение, попытки отрицания или преуменьшения преступлений прошлого новым преступлением перед жертвами? Если действия людей, поставленных в экстремальные и в чём-то уникальные обстоятельства, можно в определённом смысле понять, то как быть с теми, кто в ситуации нормы отрицает прошлое, дискредитирует свидетельства жертв и ищет оправдание палачам? Можно ли двигаться вперёд, не признав эти преступления и ошибки, не освободившись от груза недоговорённостей, замалчиваний и полуправд?.. Думаю, нет смысла добавлять, что рассказ актуален.
P.S.Рассказ есть в русском переводе. Входит в сборник «Бумажный зверинец».свернуть