Из моей беседы с НСМ:
– Знаете ли вы, что вас часто сравнивают с Львом Толстым? В каком смысле? В том смысле, что считают, что вы = женоненавистник. Что у вас все женские образы негативные, отрицательные. Смотрите, ведь в бунинском «Солнечном ударе» героиня тоже бросает фактически героя, исчезает, попользовавшись им.
– Нет. Ну, скажите, а что Люся Гурченко в «Пяти вечерах», это какой образ? А «Раба любви» Лена Соловей?
– Ну, «Раба любви», может быть, да, исключение, которое подтверждает правило.
– Ну почему же, ну почему же? А Бадэма в «Урге»? Нет, я – не женоненавистник. Но, мне кажется, я думаю, что я знаю женщин для того, чтобы быть откровенным по поводу них.
– Хорошо, принимается. Вот вы упомянули фамилию Гурченко. Я сразу вспомнил роль, где вы с ней играли вместе, и вместе с Басилашвили – в «Вокзале для двоих». Скажите, почему вы, прекрасно зная, что зритель массовый часто ассоциирует актера с персонажем, все время выбираете для себя роли таких прожжённых мерзавцев? Вот как в «Вокзале для двоих» – просто подонковатый, такой хитроватый?
– Это же как корабль загоняют в док счищать ракушки…
Вы правильно говорите, что человека ассоциируют…
– ...Актёров почти всегда.
– Дело в том, что когда тебя ассоциируют, скажем, с доктором Трилецким в «Механическом пианино» («Неоконченная пьеса для механического пианино» – фильм Никиты Михалкова, снятый по мотивам произведений Антона Павловича Чехова «Безотцовщина», «В усадьбе», «Учитель словесности», «Три года», «Моя жизнь» и др. – Е.Д.), то после этого невероятно интересно сыграть вот такого мерзавца, но я вам должен сказать, что как в возмещение этого убытка потом был снят «Жестокий романс», о герое которого женщины писали: «Ну, и подлец, – писали мне, – но хоть бы денёк с таким пожить». Дефицит мужского начала уже тогда сказывался.
– Да, но вы никогда не выбирали себе роли романтических героев, таких абсолютно 100-процентно положительных?
– Ну, как я могу выбрать себе роль 100-процентно положительного героя?
– Почему нет?
– Я бы лгал (смеётся).