На его долю, долю разведчика, выпало счастье первым в полку ступить на землю Украины. Это был маленький хуторок с ветряком на юру. Крылья ветряка были сломаны, бессильно повисли. Это была пядь украинской земли, первая пядь, взятая с бою, отвоеванная кровью и потом.
"День в день 80 лет назад". Переворачивая листы истории невольно ловишь себя на мысли, что история развивается по спирали.
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 25 августа 1943 г., среда:
На украинской земле
Когда ночью в разведке он увидел залитые лунным светом хатки, ветряк на юру, узкую тень двора и глечики на столбиках плетня, что-то вдруг разом обожгло его огрубевшее на войне сердце. Он остановился, точно вкопанный.
— Ты чего? — удивился второй разведчик сержант Гладких.
— Украино-маты, — тихо проговорил Лиходько.
На его долю, долю разведчика, выпало счастье первым в полку ступить на землю Украины. Это был маленький хуторок с ветряком на юру. Крылья ветряка были сломаны, бессильно повисли. Это была пядь украинской земли, первая пядь, взятая с бою, отвоеванная кровью и потом. Большими запавшими глазами Антон Илларионович Лиходько медленно окинул хатки, ветряк, серебристый явор, вытянувшийся к небу. Оба разведчика тяжело дышали от усталости, оба были потные и пыльные. Лиходько наклонился к сержанту и шепнул ему:
— Все блыжче до дому! Пишлы робыть.
Разведчик, а в прошлом колхозный бригадир, он и на войну смотрел, как на работу, тяжкую, но крайне нужную. Это было в сорок первом. Шел уличный бой под Запорожьем. Немецкий пулемет на перекрестке держал всё под огнем. Лейтенант, командир роты, оставил Лиходько у перекрестка, а сам с группой бойцов стал обходить огневую точку с фланга. С боем он пробился через две улицы, нацелился к броску на третью, когда вдруг кто-то тронул его за руку. Лейтенант обернулся — это был Антон Лиходько. Лейтенант побагровел от гнева. Бросить перекресток, забыть о долге!
— Вже зробыв, — баском сказал Лиходько.
— Що зробыв? — бешено крикнул лейтенант.
— А ту огневую точку забросав гранатамы, — спокойно, чуть флегматично пояснил Лиходько. — Улыця свободна. Що теперь будемо робыть?
Он сказал это таким тоном, каким, бывало, говорил у себя, в Червоной Яруге, в колхозном правлении, когда выполнял норму сева со своей бригадой.
Воевал он уже третий год, дважды был ранен. Но по-прежнему, получив боевое задание, любил поразмыслить, прикинуть умом и затем уверенно и спокойно бросал: «Зроблю!» И спрашивал своего приятеля сержанта Гладких: «Що, Ваня, зробымо?» В полку о Лиходько с уважением отзывались: «Цей дядько зробыть». Так говорят о мастере, искусно ведущем свое дело.
Он долго ждал этого часа — часа возвращения на Украину, в край родной. На заре или глубокой ночью они вдвоем входили в хутора и сёла — два разведчика: большой, грубо скроенный Антон Лиходько и маленький, коренастый сибиряк, шагавший вразвалку. Народ, истомившийся по своим, встречал их ласково.
Когда за первым хутором пошли большие сёла, его еще сильнее потянуло вперед, к Червоной Яруге. Теперь он не знал покоя, искал опасности, весь был в движении. «Блыжче до дому!» Лиходько не говорил: «до хаты, до жинки». Это было его самое больное место, которого он не касался. И только однажды, за Грайвороном, перебрасывая свое тело через бруствер, он спросил хриплым шопотом:
— Де мои диты, де воны теперь?
Только старые солдаты разведывательного взвода знали причину его молчаливости и даже некоторой отчужденности. Прошлой зимою, в пургу, когда наступающий полк ворвался в Червоную Яругу, Лиходько бросился к хате близ ставка, к голубой хатенке с камышевой крышей. Он не променял бы ее ни на один дворец, столько горестей и радостей, столько доброго веселья было связано с нею. Но хата стояла полуразвалившейся, пустой, сиротливой. И жены не было — она куда-то укрылась. И детей не было,— говорят, их угнали в Германию: старшую — Тосю и младшую — Маню. Он поднялся на крыльцо, потом круто повернулся и, нащупывая ступеньки, сошел медленно, точно слепой. Осипшим, чужим голосом он сказал:
— Зруйнувалы!
С того дня Лиходько стал угрюмым, молчаливым. Единственной отрадой в его жизни была маленькая итальянская губная гармошка, с которой он никогда не расставался. Когда тоска сжимала его сердце, он уходил в сторонку и тихонько наигрывал старые песенки, обрывки мелодий, тянувшихся из далекого детства. Он играл, и душа его переносилась в Червоную Яругу, к хате, крытой очеретом, к трем яворам на усадьбе, посаженным давным-давно, еще прадедом.
В августе сорок третьего года характер Лиходько круто переменился. Он ничего не забыл. Но, видно, земля родная, которой он коснулся, пробудила в нем новые силы. Антон Лиходько оживился, его глаза заблистали.
Всё раскрывалось перед ним: зло, творимое немцами, и первая радость встречи людей с Красной Армией. В селе Стрелечье Харьковской области в саду больницы ему показали траншеи, где были зарыты трупы 435 мирных жителей, расстрелянных немцами. Возле Черемошного на хуторе жители встречали двух разведчиков — Лиходько и Гладких, встречали Красную Армию.
Счастливая звезда вела Лиходько по пыльным степным шляхам. Степь, опаленная горячим дыханием августа, с крестцами хлеба до горизонта, курганы, поросшие полынью, голубое марево с далекими ветряками и кобчик, повисший в знойном воздухе, — всё было ему по душе под небом Украины, на отвоеванной у немца земле. Но немец еще был в Харькове, в Полтаве, в Киеве.
Лиходько бился с немцем под Харьковом. Светлой августовской ночью он лежал в секрете — в узком окопчике, сверху обложенном травою. Он видел Харьков и слышал голоса батарей, дравшихся за Харьков. Шла пехота. К Харькову устремлялись танкисты. Начинался штурм Харькова. (Борис ГАЛИН)
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1943 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.