Осенью 1827 года родители поместили старших сыновей в частный пансион в Москве, который содержал немец Вейденгаммер. Заведение, где братья провели примерно два с половиной года, все ещё остается terra incognita. Теперь на основе вновь найденных документов можно заключить, что это было небольшой пансион домашнего типа, открывшийся в 1822 году (ЦГИАМ, ф.203, оп. 747, ед. 1088,л.131). Он располагался на углу Гагаринского и Старо-Конюшенной (дома 8 и 10).
Оба здания не сохранились (Указатель жилищ и зданий в Москве, или адресная книга с планами. Составлена В.Соколовым. М.1826, с. 90; Архив Глав. АПУ Москвы. Пречистенская часть, 5-й квартал. Дело 499. Дом Вейденгаммера по Гагаринскому пер., N 86). Два рядом стоящих дома (ЦГИАМ, ф.156, оп.1098, л.10 . Оба не сохранились, хотя один из них снесён совсем недавно. В 1827 году у содержателя пансиона постоянно жило всего два иногородних воспитанника, да имелось несколько приходящих детей из семейств, живущих в Москве. В числе последних - братья Тургеневы. Кроме посторонних пансионеров на уроках, по-видимому, присутствовали и сыновья самого Вейденгаммера, их сверстники. Всего же - не более 10-12 учащихся.
Тургенев не раз признавался, что почти вся его биография заключена в сочинениях. К воспоминаниям писателя о пансионе Вейденгаммера, о своих учениках-сотоварищах и их судьбах несомненно восходит его рассказ «Яков Пасынков». Преподавание в младших классах вели Вейденгаммер и его жена. К обучению старших учеников привлекались приглашенные педагоги - студенты и недавние выпускники университета, преподаватели из Воспитательного дома, где Вейденгаммер занимал тогда должность инспектора. В «Якове Пасынкове» представлена выразительная картина этого учебного заведения, содержатель которого назван автором рассказа Винтеркеллером. Этот добродушный немец, под видом сострадания к одному из осиротевших учеников, закабаляет его, расплачиваясь нехитрой одеждой и едой за уроки, которые тот должен был давать младшим воспитанникам (С.5.62). Весьма характерная черта, относящаяся не только к личности реального Вейденгаммера, но и к принятым в его заведении правилам, согласно которым преподавание доверялось не всегда лучшим наставникам.
Невольно задаешься вопросом: что же привлекло родителей, почему Тургеневы из трех десятков московских заведений подобного типа избрали именно этот? Прежде всего, надо полагать, привлекло обещание Вейденгаммера сосредоточиться на изучении языков. Кроме русского и латинского, здесь обучали трем европейским. Содержатель брал в основном детей из состоятельных фамилий. Отчасти, и в этом заключалась его привлекающая тактика. Плата была высокой - свыше 2-х тысяч в год. По-видимому, предусматривалось и индивидуальное обучение, иначе говоря - дополнительное репетиторство, что сближало условия пансиона с режимом семейного воспитания. Кроме того, Вейденгаммер допускал сокращение сроков подготовки до полутора лет, и даже - до одного года. Это тоже обеспечивало пансиону предпочтение перед другими учебными заведениями.
Мальчиков старшего возраста нередко требовалось наискорейше подготовить к поступлению в полк или юнкерскую школу (ЦГИАМ, ф.156, оп.1098, л.10). Между московскими частными пансионами 20-х годов, такими как Кистера, Чермака, Галушки, Петрозилиуса, существовала конкуренция. Некоторые из них были вынуждены вступить на путь специализации, когда обучение велось целенаправленно, в расчете на тот, или иной тип дальнейшего образования. Вейденгаммер готовил юношей к поступлению в военные школы. Именно такой выбор сделал тогда С.Н.Тургенев. «Зачем отец посадил Николая не в свои сани (т.е. в военную службу)? - сетовала впоследствии Варвара Петровна. - Вас поместил отец, начальник семейства», - писала она Ивану.
«В учебное заведение, - оповещал Вейденгаммер в официальной программе, - принимаются дети благородных родителей, равно и других почетных сословий. Воспитанники не могут быть отпускаемы из заведения домой, или куда бы то ни было, без особенного на то письменного дозволения родителей. Дети, находясь в пансионе, ведут себя сообразно с предписанными для того от содержателя правилами, которые для общего сведения будут прибиты в одной из зал, занимаемых пансионом. Воспитанники встают в 6-часов, ложатся спать в 9-ть часов, вставши и отходя ко сну, вместе молятся Богу. Завтракают в 7-мь часов, а ужинают в 8-мь часов. Перед обедом и ужином один из питомцев читает громко приличную молитву. После обеда и ужина определяется один час на отдохновение, или на благородные забавы. Питомцы разделяются на два класса - первый и второй, в коих по приложенному у сего расположению часов преподаются следующие предметы: закон Божий, священная история, языки – российский, латинский, немецкий, французский и английский, история всемирная и российская, география всемирная и российская, чистая математика и рисование. Сверх сего дети будут заниматься чтением из четырех Евангелистов и деяний апостольских и чистописанием. Что же касается до искусств, музыки, танцования и фехтования, я, не принимая на свою ответственность, предоставляю на усмотрение родителей. Для образования в слоге дети будут заниматься переводами с иностранных языков на русский, равно и с русского на иностранные» (ЦГИА М, ф.156, оп.1, ед.302, лл.13-18).
Объявленная программа конечно в значительной мере рекламная. По многим признакам видно, что заведение устраивалось так, чтобы обходиться небольшими затратами. И в этом смысле сцены в пансионе немца Винтеркеллера, изображенные Тургеневым в «Якове Пасынкове», весьма убедительны. Далеко не все надежды, возлагавшиеся С.Н.Тургеневым на обещания Вейденгаммера в конечном счете оправдались. Мы не располагаем исчерпывающими данными о составе педагогов у Вейденгаммера в 1827-30 годах. Приглашались московские частные преподаватели и профессора. В пансионе жил тогда 60-летний коллежский асессор Василий Стефанович Глаголевский. Быть может, он и читал воспитанникам роман Загоскина «Юрий Милославский», о чем вспоминает Тургенев (С.11.72). Известен некий Тамырдин, Иван Ильич. Была 17-летняя Агафья Алексеева, недавняя питомица Воспитательного дома. Еще одна учительница – Александра Константинова, 21-го года. Все они, видимо, из числа тех, кто помогал присматривать и ухаживать за детьми (ЦГИАМ, ф.203, оп.747, ед.1064, л.65).
Среди основных педагогов следует прежде всего назвать Платона Николаевича Погорельского. Его с признательностью вспоминал потом Тургенев (С.11.203). Погорельский начинал учительскую карьеру вместе с Вейденгаммером в Благородном пансионе. И в дальнейшем следовал по путям служебного продвижения своего сотоварища: преподавал в Воспитательном доме, в Александровском институте, когда инспектором там был Вейденгаммер. Уроки Погорельского неизменно вызывали интерес. Благодаря ему, математика в раннем возрасте стала любимым предметом у Ивана. Лишь позднее, по его собственному признанию, это место заняла поэзия. Особым почтением в пансионе пользовался Григорий Ефимович Щуровский,
впоследствии видный русский ученый-естествоиспытатель. Щуровский был тогда молод и беден. Неясного происхождения. Из Воспитательного дома он поступил в Московский университет, изучал медицину, был практикующим врачом. Похоже, считал себя чем-то обязанным Вейденгаммеру. Позднее Тургеневы взяли его к себе в качестве домашнего учителя. Будущий писатель получил от Щуровского первые представления об основах философии, не говоря уже о специальных предметах - физике и естественной истории. Тот был к тому же прекрасным педагогом в латинском языке. Не стоит недоумевать, что, перечисляя в 1868 году учителей своего отрочества (П.XIII 2. 210) Тургенев не назвал Григория Ефимовича. Забывчивость тут не при чем. Щуровский - уже европейская знаменитость. Из деликатности Тургенев не решился напоминать о его бедной юности.
В числе учителей пансиона Сергей Николаевич Тургенев однажды назвал Калайдовича (Сб. «Посев». Одесса, 1921, с.38). Всего вероятнее, это - Петр Федорович, преподававший тогда в ряде учебных заведений российский язык и словесность. Педагогическая репутация его была достаточно высокой. Он издал «Опыт словаря русских синонимов» (М.1818 г.), печатался в «Сыне отечества» и «Вестнике Европы». П.Ф.Калайдович был наставником юного Т.Н.Грановского в годы пребывания того в московском пансионе Кистера. Один из их соучеников вспоминал: «Из класса Калайдовича мы выходили не умнее и не намного ученее, чем приходили, но зато выходили добрее духом, проникнутые прелестью поэзии, с сознанием человеческого достоинства» (В.Е.Чешихин-Ветринский Грановский и его время. М.1897, с.11-12). Обремененный уроками в разных заведениях, Калайдович часто пропускал занятия. Это не нравилось С.Н.Тургеневу и вскоре вместо него был приглашен Д.Н.Дубенский. Тот, который называл Пушкина «змееей, одаренной искусством соловьиного пения».
Вейденгаммер Иоганн-Фридрих (в Москве его именовали Иваном Ивановичем) был «российским подданным из иностранцев». Родился в 1787 году, умер в 1838-м. Обучался в гимназии в Москве, потом в университете. Курса не окончил из-за событий 1812 года. Выходец из неимущей, нечиновной семьи (О дворянстве рода Вейденгаммера. Рос. Гос. историч. архив (РГИА, бывш. ЦГИАЛ, С-Пб.). Фонд 1343,оп.18, ед. 1197)). Уехал в Пензенскую губернию, где поступил в дом к богачу и вельможе А.Н.Бахметьеву. Вскоре женился на его гувернантке Христине Зильхмиллер. История этого брака, скажем так, не вполне ясная. Старшие сыновья Вейденгаммера считались незаконнорожденными, он долго потом хлопотал о причислении их к своей фамилии. Вернувшись в 1820 году в Москву, Вейденгаммер - всё ещё по документам «студент» - становится в одночасье обладателем двух домов, а позднее приобретает имение в Рузском уезде. Благодаря чьему-то сильному покровительству получает престижное место учителя в Благородном пансионе, служит в Коммерческом училище и Воспитательном доме (Формулярный список, ЦГИАЛ, ф.1423,оп.18, ед.1197, л. 5-6). Впоследствии имел чин коллежского асессора.
Рассказывая в «Якове Пасынкове» о пансионе немца Винтеркеллера, автор повествует о трех своих соучениках. За этим реальные лица. Таков обычный для Тургенева приём автобиографического повествования. Имена не названы, но их нетрудно угадать. Об одном из пансионеров сказано, что в молодости он «слыл за красную девицу, но оказался впоследствии человеком вовсе незастенчивым» (С.5.49). Другой, как выразился Тургенев, «князёк, бывший предметом особых попечений содержателя пансиона» (С.5.59). И, наконец, третий юноша, чья судьба очевидно послужила автору в качестве исходной точки основы для истории несчастного Якова Пасынкова. В том же порядке и мы сообщим сведения о прототипах-однокашниках писателя.
Первый, судя по всему, - Николай Васильчиков, сын генерал-майора и племянник председателя государственного совета Иллариона Васильевича Васильчикова («Всемирная иллюстрация». 1878, N 471, с.50-51). Тоже воспитанник Вейденгаммера. Тремя годами старше Тургенева. Выйдя из пансиона, поступил в юнкерское училище, оттуда - в Конную гвардию. Именно он явился соблазнителем жены М.И.Глинки, тайно обвенчавшейся с Н.Н.Васильчиковым, не расторгнув прежнего брака (Глинка М.И. Полн. собр. соч. М., 1973 г., т.1, с.438). Эта скандальная история получила широкую гласность в Петербурге в начале 40-х годов. Она стала одной из причин глубочайшей личной драмы композитора. Васильчиков и впрямь оказался «человеком вовсе незастенчивым». В результате случившегося, его, несмотря на заступничество дяди, перевели из гвардии в Вятку, в отдаленный гарнизон, с понижением в чине, где он и скончался в 1847 году.
«Князек» в рассказе Тургенева, это - Владимир Яшвиль,
сын одного из памятных современникам участников убийства Павла I. На пять лет старше Тургенева. По окончания пансиона Яшвиль поступил в артиллерийское училище, служил в гусарском полку. Имея влиятельных покровителей, и будучи известным при дворе, молодой Яшвиль мог рассчитывать на успешную карьеру. Если бы не трагический случай. В 1842 году у него произошла дуэль с недавним приятелем Лермонтова, участником «кружка шестнадцати» Александром Долгоруковым (Лермонтовская энциклопедия, с.142, где он именуется Долгоруким). Тот был однополчанином Яшвиля. Долгоруков погиб. Дело замять не удалось. Штабс-ротмистра Владимира Яшвиля разжаловали, послали солдатом в действовавший против горцев Куринский пехотный полк (Русский архив.1900, N 12, с .617-621). Вскоре за храбрость он был произведен в унтер-офицеры, а потом пожалован корнетом. Через два года его вернули прежним офицерским чином в свой гусарский полк, которым впоследствии он командовал.
В.В.Яшвиль (1813-1864) благополучно достиг генеральства. Э.Г.Герштейн считала, что в дуэльном убийстве он был невиновен, так как Долгоруков, по ее мнению, перешел границы в насмешках (Герштейн Э.Г. Судьба Лермонтова. 1964, с. 369-370). Притом сам явился к Яшвилю, но не для извинений, а чтобы заставить его драться. Тот, как уверяло следствие, выстрелил в землю, но пуля, отскочив рикошетом от камня, сразила Долгорукова. Такова официальная версия, поручиться за которую рискованно. Тургенев, вне сомнения, хорошо знал о дальнейшей судьбе своего соученика. Яшвиль был женат на Анне Михайловне Орловой, дочери генерала-декабриста, в доме которого позднее бывал И.С.Тургенев (Модзалевский Б.А. Род и потомство Ломоносова. С-Пб. 1911; Письма Я.П.Полонского к Н.М.Орлову. В кн. Новые Пропилеи, под ред. М.О.Гершензона. М-Пгд. 1923.Том 1, с.40–41).
У Лескова, в «Мелочах архиерейской жизни», есть иронический очерк о Яшвиле-генерале, о Яшвиле-старике. В нем, между прочим, говорится, что это был замечательный человек по складу ума, складу привычек и складу фигуры; он даже обладал красноречием, притом таким, какому в наше стереотипное время нет подобного. Он был большим, сутуловатым, нескладным и неопрятным человеком. Лицо имел самое некрасивое, монгольского типа, хотя, дескать, происходил из татар. По службе считался хорошим генералом и шел в повышения, но в отношении образованности был очень своеобразен: литература для него не существовала, светских людей он терпеть не мог и на этом основании избегал даже родственников по жениной линии (Лесков Н.С. Собр. соч. В 11-ти томах. М.1957. Том 6, с.524 – 525).
О третьем своем соученике по пансиону, Николае Рейнгольде, Тургенев мог бы сказать как Пушкин о Никите Всеволожском: «лучший из минутных друзей». Н.Рейнгольд поступил к Вейденгаммеру годом позже. По возрасту был ровестником Ивана. В пансионе Рейнгольд именовался сыном отставного полковника. Но о судьбе его отца, Евгения Рейнгольда, ничего неизвестно (вспомним, что отец литературного героя, Якова Пасынкова, был отставным майором, утонул в Иртыше). Вдвоем с братом, моложе его на два года, Николай Рейнгольд считался наследником отцовских 89 душ в Вологодской губернии. Но, кажется, средств у них никаких не было. После окончания пансиона Николай еще долго жил у Вейденгаммера, непонятно на каких основаниях. Аккуратный содержатель, судя по всему, приспособил Рейнгольда для своих целей, как это и случилось с литературным героем у Тургенева. Знакомые Рейнгольда жалели, ему сочувствовали. В 1834 году Сергей Николаевич упрекал своего старшего сына, что тот из шутки писал Рейнгольду «вы» и очень церемонное письмо, которое поставило Рейнгольда в тупик. «Он не знает на каком тоне к тебе отвечать» (Тургеневский сборник. Под ред. А.Ф.Кони, с.138). Студент Иван Юрьев, живший у Тургеневых в качестве репетитора Сережи, в ноябре 1834 года писал Ивану в Петербург, тоже с упреком, что тот ничего не сообщает о несчастном Рейнгольде: «Райнголлер, ах! Как я его жалею, уверьте его, что никто больше жалеть не может. Вы догадаетесь от кого я всё это знаю, от вашей тетеньки Ф[едосьи] Н[ико-лаевны], я ее видел не далее тому с неделю...» (РНБ, рукописный отдел, ф.795, ед.103, л. 7 оборот).
Рейнгольд ездил в Петербург в надежде на устройство своей судьбы. Но ему пришлось служить в Москве канцеляристом в комиссии «для составления свода запрещений и разрешений». Слово «несчастный» сопровождало Рейнгольда всю жизнь. Здесь, опять- таки, невозможно сдержаться, чтобы не сделать анналогии с приключениями литературного героя - Якова Пасынкова. В 1838 году Николай Рейнгольд уехал в Тобольск, где поступил в канцелярию генерал-губернатора Западной Сибири. Есть его формулярный список, из коего видно, что он употреблялся в разных должностях: в земском суде, в администрации пограничных округов, был в Акмолинске «начальником сибирских киргизов», наконец – городничим в Каинске. Последние сведения о нем относятся к 1857 году (Государственный архив Томской обл. Фонд 3, оп. 2, ед.568, лл.367-374). Дальнейшая судьба неизвестна.
Литературный Яков Пасынков, как известно, тоже служил в Сибири. И однажды на границе был ранен стрелой контрабандиста (С.5.72). В послужном списке Рейнгольда есть поразительная подробность, которую, надо полагать, знал Тургенев: вместе с отрядом казаков Рейнгольд участвовал в стычке с мятежными киргизами (в данном случае речь идет о казахах. Н.Ч.), коими предводительствовал Кенесары Касымов, личность историческая. Вследствие чего Рейнгольд «подвергся расстройству здоровья». Об этом, равно как о Касымове, есть упоминание в формуляре Рейнгольда (л. 372). Когда перечитываешь повесть «Яков Пасынков», думаешь о добросовестности автора, заставившего своего героя ехать в Сибирь, на самую окраину, чтобы быть раненым стрелой аборигена. Разумеется, последняя деталь не вызывалась художественной необходимостью. Это - память о Рейнгольде.