Семён был человеком весьма осмотрительным и потому старался незнакомых попутчиков не брать, особенно — смазливых пигалиц, беззаботно голосующих вдоль шоссе, ведущего от хлебозавода и до дома, и как раз с заворотом к новой школе. Что может быть в головах у девиц, смело садящихся в машину к сорокалетнему мужчине, он и представлять не хотел, а сразу покрывался испариной от смутного испуга и здоровой брезгливости.
Он всегда проезжал мимо и ловил в зеркале заднего вида презрительные взгляды, мол, трус и слабак. И твердил себе, что он-то не купится на их дешёвые уловки. А за ужином, в вечном одиночестве сидя перед приглушённым телевизором, Семён снова и снова мысленно возвращался к нахалкам и качал головой, мол, ну и нравы. Была бы мама жива, он бы с ней обсудил плохое воспитание, ну а так оставалось только пожимать плечами и молча ковыряться в невкусной и уже остывшей еде вилкой.
Ту девочку он заметил издалека — тощая и чуть сутулая фигура в короткой юбке выделялась на фоне темнеющего неба. Она стояла на вершине холма и даже не смотрела на дорогу, но что-то кольнуло Семёна и он замедлил ход, чтобы получше присмотреться. Нет, подбирать незнакомку он пока не собирался, просто захотелось понять, что с ней не так.
Почему она очутилась здесь, совсем уж далеко от города? Потерялась в лесу? Но тогда откуда столько безразличия, даже не повернулась на звук мотора?
Семён сам не заметил, как съехал на обочину и остановился в паре десятков метров от неё. Та наконец лениво поправила плюшевый розовый рюкзачок и уставилась на водителя огромными прозрачными глазищами. Выражение их он не разобрал — что-то среднее между равнодушием и пониманием. Но что могла понимать молоденькая девушка в нём, обычном бухгалтере, обросшем привычками, но не близкими друзьями?
Он почувствовал себя ужасно глупо — в самом деле, зачем вмешиваться? ловить ненужные приключения? — но девочка снова поправила рюкзак и деловито направилась к машине, с хрустом наступая на камни.
Семён занервничал. Теперь выходит, что он сам пригласил какую-то девицу с ним прокатиться.
Девчонка остановилась напротив пассажирского окна, медленно наклонилась, показав юное курносое лицо с ярко и неуклюже накрашенными губами, и вопросительно замерла.
Пришлось опустить стекло, хотя ему уже нестерпимо хотелось ударить по газам и умчаться прочь. Липкое чувство обречённости заползало внутрь, давило на грудь, но Семён вдруг решил, что сумеет без последствий выпутаться из этой нелепости, и уверенно раскрыл рот:
— Что-то случилось? Я смотрю, вы стоите тут одна…
— С чего вы взяли? — она надула пузырь из жевательной резинки и кончиком языка втянула обратно лопнувшие ошмётки. Пухлые губы шевелились в такт дыханию.
— Ну… не знаю… школа далеко, — как последний аргумент, бросил Семён. Он уже начал потеть и мысленно проклинал свою опрометчивость.
— С чего вы взяли, что я школьница?
— А кто тогда? — он ещё разок оценил вроде бы невинный облик. Пожалуй, больше четырнадцати, но точно не старше двадцати. С современными девушками не разберёшь, а красная помада вообще серьёзно путает карты. Трикотажная кофта тесно облегала грудь третьего размера, но в остальном она была очень худой и какой-то… беззащитной.
Семёна разрывали прямо противоположные желания — избавиться от ненужной попутчицы и помочь «даме в беде».
Девчонка не удостоила его ответом, но как-то слишком шустро открыла дверь и уселась рядом, сверкнув голыми коленками.
— Гм… Куда едем? — сумел выдавить Семён и отчаянно обхватил руль обеими руками.
Она удивлённо изогнула левую бровь, а потом проговорила с усмешкой:
— Куда-нибудь вперёд. Туда! — и показала на расстилающееся перед ними пустое шоссе.
История с чёртовой удачей и домовыми: "Алиса и её Тень"
— Ладно, — малодушно сдался Семён и они поехали.
Эти коленки всё время лезли в глаза, мешая сосредоточиться на чём-то нейтральном, и Семён ткнул в радио, но девушка немедленно выключила звук и строго заявила:
— Не надо. Лучше пообщаемся.
— Э-э-э… На какую тему?
— Например, о том, чего не хватает для счастья красивому одинокому мужчине.
Семён рефлекторно уставился в зеркало, а потом обмер — до него дошло. Девица хотела подзаработать и выбрала странноватое место, где будет искать клиентов. Ну конечно! И как его угораздило? Загадка испарилась и стало немного тошно.
С внезапно обретённой уверенностью он прошёлся почти хозяйским взглядом по тонким ногам и спросил свысока:
— Давно этим занимаешься?
Перейти на ты показалось самой естественной вещью в мире, но девчонка поморщилась и выдала длиннющую резкую фразу на языке, вроде бы похожем на итальянский. А потом прибавила по-русски и без акцента:
— Ты ошибся.
Семён смутился и на всякий случай уточнил:
— А ты из Италии?
Девчонка презрительно расхохоталась и сквозь зубы всё-таки объяснила:
— Это латынь.
Он забыл про коленки и вытаращился на красивый и сердитый женский профиль. Девица, лихо ругающаяся на мёртвом языке, пробудила в нём такие глубокие пласты, о которых он даже не подозревал до этой минуты.
— Откуда знаешь латынь?
— Ещё в детстве выучила, — просто ответила девушка и опустила стекло, подставляя лицо встречному потоку воздуха.
— Так что насчёт счастья? — вспомнил Семён. Теперь он был по-настоящему заинтригован.
В его душе нашлись давно забытые паруса, вопреки всякой логике вдруг наполнившиеся мощным ветром несбыточных надежд.
— Ах да, — опомнилась девушка, — счастье. Где твой дом?
— Тебе негде жить? — Семён зачем-то подумал о неприбранном диване и грязной посуде в раковине.
— У меня нет дома.
— Ясно. Ко мне ехать минут пятнадцать. Живу один.
Голова приятно кружилась.
— Давно один?
— Лет шесть уже. Мама долго болела. Сердце.
— Совсем отчаялся?
— Н-н-не понял.
— Говорю, давно ли ты перестал верить в людей? Вот так боишься всего?
— Не боюсь. Просто… не доверяю. Как-то не встречал тех, кто вызывает доверие. До сегодняшнего дня, — быстро поправился Семён, но незнакомка лишь слегка подняла уголок рта.
— Зря.
— Так вот зачем ты села ко мне в машину? Поверила, что первый встречный мужчина сразу же предоставит пищу и кров? — он хотел сказать «постель», но в последний миг передумал.
— Но ты не первый встречный.
И это было похоже на удар гонга. Оглушающий. Семён снова посмотрел в зеркало и задумчиво прикусил нижнюю губу. Смутная тревога прорастала сквозь жаркое волнение.
— Мы знакомы?
— В каком-то смысле. Вряд ли ты помнишь, раз сразу не узнал.
— И откуда я должен тебя знать?
Девушка не походила ни на одну из его знакомых, по большей части состоящих из неприятных визгливых женщин и совсем уж древних старух из числа бывших маминых подруг — он был поздним ребёнком. А столь молодая девушка вообще никогда не залетала на его орбиту, разве что мимоходом или очень давно. Семён варился среди ровесников или людей постарше.
— Я была в тебя влюблена, — просто сказала она, всё так же глядя вперёд через лобовое стекло.
Машина вильнула и чуть не слетела с дороги, но Семён выправил руль и испуганно покосился на попутчицу.
— Правда? — недоверчиво прохрипел он, когда чуть-чуть отдышался.
— Ага. По уши.
— А почему тогда не сказала раньше?
Семён лихорадочно вспоминал любую подходящую особу, когда-либо обойдённую вниманием. Таких не находилось.
— Раньше ты тут не ездил, Семён.
Он даже не сообразил, что попутчица назвала его по имени, а он до сих пор не представился, так его возмутила столь явная несправедливость.
— Да я тут езжу уже лет двадцать!
— Да, но раньше меня здесь не было.
— Ты путаешься в показаниях. Влюблена, не влюблена, меня здесь не было, тебя здесь не было. Ерунда какая-то! — досадовал Семён. Близость чего-то непонятного, неуловимого, но весьма притягательного будоражила и пьянила кровь.
— Помнишь, как тебе нравилась девочка из младших классов?
Семён нахмурился. Конечно, он не забыл. Но тонкая и угловатая Люська, во-первых, превратилась в бабищу с грубым голосом, и, во-вторых, обзавелась семьёй: муж и трое детей. Двое от последнего. Ничего общего с этой девицей с латынью, кроме помады.
И почему этот кроваво-красный оттенок кажется таким знакомым?
— Ты явно моложе, — оскорблённо поведал Семён.
— О, я куда старше, чем ты можешь себе представить, — проворковала девушка и сладко улыбнулась — в точности так, чтобы ему страстно захотелось заглушить двигатель и наброситься на чокнутую пассажирку с поцелуями и прочими глупостями.
— Но выглядишь едва ли совершеннолетней, — тяжело задышал Семён. В глазах плыло и он уже почти не различал дорогу. Мысли путались, утекали ручьями.
— Я уже не ребёнок, если ты об этом, — пропела она, — и тебе не надо бояться своих желаний. Счастье рядом, только руку протяни.
И он протянул. Свернул с шоссе, закатил машину прямо на луг, в примятую чужими шинами траву, и бережно коснулся горячей кожи на её локте. А потом осмелел и притянул к себе мягкое девичье тело.
Она была везде. Воздуха не хватало, но набрать полные лёгкие Семён отчего-то не мог и забился в судорогах, а потом затих на сиденье — почерневший и иссушенный рот, впавшие глазницы, похожая на пергамент оболочка того, что недавно было живым человеком.
Девочка отряхнулась и неторопливо облизнулась, запоминая все оттенки нового вкуса. Одиночество, скука, разочарование и снова одиночество. Никогда ей не наесться этим блюдом, но что-то свежее всегда находится.
Девчонка вылезла из машины, ревниво проверила отражение на стекле, поправила волосы и тихо сказала пару слов на древнем языке. Люди перестали на нём говорить, но она любила провожать их души так, как привыкла, с тех самых пор, как избавилась от всего человеческого в себе.
Прощай, одиночество. Надолго ли? Голод никогда не проходит полностью. Одиночек так много, и у каждого есть своя Люська.