Был февраль 1980 года. Года високосного и олимпийского. Впервые Страна Советов принимала Олимпиаду на своей территории, заслужив провести этот праздник спорта и молодости своим неоспоримым авторитетом. Но как всегда наши «благочестивые партнеры» подложили нам накануне Игр «свинью», ввязав в маленькую «войнушку» на Востоке. Из которой так быстро выпутаться не удастся.
Стояла скованная льдами великая русская река Волга. В Саратовском высшем военном командном училище имени Железного Феликса продолжался учебный процесс и отбор лучших курсантов на обеспечение первой в мире социалистической Олимпиады. Такого счастья не обломилось ни одному из пяти военных училищ, расположенных в Саратовском гарнизоне. И не то чтобы сказать, что другие курсанты сделали неправильный жизненный выбор. Нет. У каждого он был свой. Но повезло только нам, как и в том, что в недалеком будущем именно от нас будет зависеть судьба нашей Родины.
Единственное, что нас сближало и объединяло – общий праздник. 23 февраля – День Советской Армии - к которой все мы имели конституционную принадлежность. Кто-то больше, кто-то меньше. И если считать меньше, то - это явно не про нас. Войска ВЧК – гвардия пролетариата, были образованы на 41 день раньше Красной Армии и по сей день сохранили самую высокую боеспособность и безупречную репутацию.
Кому-то из гарнизонных «политрабочих», в честь Праздника захотелось поставить «галочку» в проведении массового гарнизонного культурного мероприятия, не учитывая некоторые противоречия, которые иногда проявлялись между военными училищами гарнизона. Выбрали Саратовский театр им. Карла Маркса и собрали там от всех училищ по курсу - для интеллектуального развития и наслаждения шедевром мировой классики - оперой «Севильский цирюльник».
Это сочетание слов и до сих пор редко кому удается выговорить правильно с первого раза. А представьте, как было ребятам из юго-восточных республик? Надо было видеть их глаза при выполнении первой попытки… Где там эта Севилья и кто такой цирюльник - вообще мало кто имел даже «зеленое» понятие.
Не исключаю, что эта благая мысль родилась у кого-то в местном Обкоме, и даже, отдав им должное, реализована была на самом высоком организационном уровне. Но никто не смог бы предсказать, чем закончится это представление. Даже самая крутая гадалка столетия бабка Ванга не дала бы вам внятного ответа.
Итак... В субботу, 23 февраля, все шло по распорядку. В 6.10, организованно, с голым торсом «группа Белкина» совершила «пробежный» круг снаружи по периметру училища. Ровно километр. Если бы не перчатки – замёрзли бы… Шутка. Но перчатки тоже были. И если бы не минус десять, то три… Три круга. Оно и понятно - холодно… февраль… Поземка… Для рано проснувшихся обывателей это было как бесплатное шоу в стриптиз клубе. Представьте, мерзкое холодное и снежное утро… мужики и тетки кутая свои носы в шарфики и кашнэ от противной снежной крупы, идя на остановку трамвая, вдруг видят, как надвигается на них в клубах пара полуголая масса мужиков в перчатках. Увидев такое у многих из них греющая изнутри урина инстинктивно становилась на пару градусов горячее.
Дальше было все по плану. Заправка коек, уборка территории, завтрак, личное время, занятия в учебном корпусе и… обед, который наравне со словом «отбой» входил в первую пятерку самых почитаемых курсантами слов.
После обеда начали готовиться к театру. Гладиться-утюжиться, чиститься, Те, у кого по графику было увольнение, - также оказались в списках на культурное мероприятие. А значит, прервав праздное шатание по городу, к началу представления должны были прибыть в театр.
Делаю пояснение для всех, кто не знаком с системой обучения в военных училищах. Понятно, что военное училище и гражданский институт различались как бычий кончик хвоста и северное сияние. В большинстве училищ Советской армии был свободный выход в город после второго курса. К отбою курсанты должны были вернуться на вечернюю поверку. «Женатики» вообще ночевали дома в объятиях суженых и возвращались только к утру. Но это были не мы и это было не у нас...
Таких правил никогда не существовало в учебных заведениях войск Железного Феликса. Все четыре года – казарма и забор, за которым протекала мирная и беззаботная гражданская жизнь, где ходили симпатичные девочки с модельными фигурками. Прямо через дорогу, напротив нашего училища, располагались мединститут и университет.
Первые три курса проживались на двух ярусных кроватях с мечтой поспать на минуту дольше и еще имели другую радость - прием пищи за столом на десять человек, что способствовало сплочению крепкого и дружного воинского коллектива. Увольнение в город - по графику очередности. Примерно один раз в три недели на шесть-семь часов. На четвертом курсе, чтобы почувствовать радость приближающихся офицерских погон, кровати в казарме превращалась в один ярус, а питание осуществлялось за столиками на четыре человека в Зеркальном зале курсантской столовой. Если бы имел склонность с халдейству - открыл бы ресторан и назвал бы его – «Зеркальный зал». Эта приятная ассоциация навсегда осталась в памяти у всех нас.
Ощущение скорого производства в офицеры умножалось усиленным вниманием обслуживающего персонала - попасто-сисястых официанток, чья девичья судьба могла решиться просто щелчком трех пальцев, как по мановению волшебной палочки… Раз и на… Кавказ или на Воркуту… Но никто пока не знал куда будет распределение. Рубиновые звезды Кремля светили одинаково и для Яваса, и для Сыктывкара, для глухой тайги и сыпучих песков, и для всех других городов и весей и мелких, населенных расконвоированными зэками, пунктов страны. И лишь столица нашей Родины Москва была уделом для немногих избранных..
Пока Москва ждала избранных, актеры саратовского театра томились в ожидании военных.
Оттирая замёрзшие носы, потому что все добирались «пехом», разделись в гардеробе театра. Вертолетчики и мы «жили» ближе всех, в полутора километрах. Зенитным ракетчикам пришлось маршировать из Энгельса через продуваемый февральским ветром трехкилометровый мост над Волгой – самый длинный в Европе. Меньше повезло химикам и артиллеристам. Тем пришлось «переть» километров шесть. Кстати, о ветолетчиках. Они квартировались в бывших конюшнях нашего училища. В те почти былинные времена называвшейся Пограничной школой. Четвертой по счету.
Особо отмечу, что через несколько лет эти ребята-вертолетчики, имея за спиной по 2-3 ходки в Афган, будут добросовестно и бесстрашно «возить» нас на выполнение боевых задач в «горячих точках». Среди них будет Коля Майданов – ЕДИНСТВЕННЫЙ БОЕВОЙ ДВАЖДЫ ГЕРОЙ в истории нашей Родины. И Советского Союза, и Российской Федерации.
Наконец все собрались в одном месте и с небольшим «ефррейторским зазором», в полчасика, представление началось. Будем считать, что почти вовремя.
Мало чего понимая в опере, а тем более на языке «Ла Скалы», большинство из присутствующих сразу удалилось в глубокий сон. Никакие высокие альты, низкие басы и нежные сопрано не могли никак этому воспрепятствовать. Все дружно воспринимали это культурное мероприятие, как возможность дополнительно «кемарнуть» и тем более после длительного передвижения по февральскому городу.
Силясь понять смысл испанской местечковой культуры мучились и мы, но бог Морфей своевременно свалил всю «группу Белкина» в здоровый богатырский сон.
Красивых девушек на сцене не было, поэтому курсантская советь могла спокойно расслабиться. Имела на это полное право.
Первый акт пролетел незаметно. Заключительная катавасия первого акта слегка встряхнула заспавшийся военный люд. Медленно зажигающиеся свечные люстры намекали, что мы должны расправить члены и, при наличии средств, испробовать напитки и легкие закуски в буфете театра.
Видимо, организаторы мероприятия даже теоретически не предполагали, что состоящий из легких алкогольных напитков ассортимент в корне претит продуманному до мелочей меню курсантской диеты, а также такому серьезному понятию как воинская дисциплина, а употребление оных - является грубейшим нарушением службы. В нашем училище за пьянку, если попался, выгоняли сразу и с треском, и без лишних на то объяснений.
Кроме кофе, ситро и боржоми, в большом количестве присутствовали шампанское, белое, красное, розовое, сухое и крепленое вино, и три-четыре наименования пива, которого в городе обывателю трудно было отыскать «днем с огнем». В буфете товар отпускался как голодным студентам – при наличии платежеспособности - немеренно.
Тысячи полторы военных ринулись, как на ужин, в маленький буфетик театра, чтобы «обсудить» за чашечкой кофе и бутербродиками с сервилатом, осетринкой и черной икоркой сюжет первого акта оперы Джузеппе Верди.
Но самые умные уже давно в этом буфете сидели и на первый акт вообще не ходили. Употребляя - «гарсон, на все!» - сухое и крепленое, и полируя вышеперечисленное «пивасиком». Умными оказались около десятка наших - из группы курсового офицера лейтенанта Пети.
Первый конфликт случился в буфете. Но мы его не видели, потому что пробраться туда не было возможности. Даже если бы сильно захотели...
Когда колокольчики-бубенчики вежливо и настойчиво пригласили нас занять мягкие кресла для просмотра второго акта, а дежурный электрик театра медленно-медленно вытаскивал вилку из розетки – эффектно гася свет в зале, - на выходе из буфета и в фойе уже случилась какая-то возня, похожая на мордобой с артиллеристами. Но присутствующим от училищ офицерам удалось быстро локализировать начинающийся конфликт.
Второй акт начался в легком возбуждении. Гудел партер, где сидели химики с артиллеристами. На балконе также живо обсуждалось происходящее. Мерный гул водопадным паром стелился по всему театральному залу. Толстые тетки и дядьки на высоких нотах пели на итальянском в надежде хоть как-то привлечь к себе внимание. Да куда там! В воздухе уже витал тлетворный дух предстоящей веселой бойни, а в клетках крови уже булькал выделяющийся из надпочечников адреналин.
Согретые Бахусом в буфете курсанты группы курсового Пети, с разбитыми носами «посылали» через весь зал не скупясь на эпитеты, своих обидчиков, сидящих в партере.
На сцену уже давно никто не обращал внимания. Когда до занавеса оставались считанные минуты, офицеры нервно замаячили в проходах между рядами, давая указания на очередность выхода из театра.
Мы сидели тихо и в уме уже прикидывали предстоящий расклад сил, который явно не был в нашу пользу, и оттого еще больше возбуждал сознание. От предвкушения предстоящей драки хрустели первые фаланги пальцев и сводились коленки. А то, что будет именно так – ни у кого уже не оставалось ни малейшего сомнения.
Дядька с крашеными волосами кнуром довел последнюю ноту цирюльника. Откланявшись, артисты быстро скрылись за занавесом, даже не пытаясь выйти на бис во второй раз.
Первого «биса» тоже не было.
Офицеры через разные выходы начали экстренную эвакуацию подчиненных. Но… Прррр!!!... шинели… Шинели-то были в гардеробе…
С нами был только Евгений Петрович – замполит нашего батальона – человек добрейшей души, настоящий воспитатель будущих офицеров. Никогда мы не слышали от него ни одного слова из каталога ненормативной лексики, которые напрочь отсутствовали в его словесном репертуаре. Он был единственным в лично моей жизни замполитом, который полностью соответствовал этому призванию. Больше за свою службу подобных ему воспитателей я не встречал.
Евгений Петрович с мольбой в глазах попросил нашу группу организовать порядок при выдаче шинелей. «Всегда пожалуйста», - сказали мы. И в этот момент какой-то рыжий двухметровый детина в черных погонах с сержантскими лычками толкнул в спину нашего замполита.
Ну… это было как-будто маму обидели..
Наглая рыжая харя с нескрываемой агрессией двинулась уже и на меня. Отжавшись двумя руками сзади от стойки гардероба, двумя ногами в упор чуть ниже ремня и где-то на уровне ширинки, завалил наглеца на гранитный пол фойе. Только зубы щелкнули. «Товарищ.. сержант.. Что Вы..» сведя ладони, как в приветствии «рот фронт», хотел было что-то сказать мне с укором замполит, но опять получил толчок в спину, что аж «мявкнул». А шапка с лысеющей головы отлетела метра на три. И это стало последней каплей… Дальше - понеслась душа по кочкам.
…Рядом, в воздухе, на уровне выше головы, уже мелькали чьи-то ноги – это Рафа Яппаров брал на самбо налетающих артиллеристов со скоростью три броска за пять секунд. Слева, на выходе из театра, с огоньком и задоринкой бились с превосходящими силами «врага» подчиненные младшего сержанта Луценко, а справа, сбивая противника с толку украинской смекалкой, - мочила нападающих химиков, как стаю киплингских бандерлогов, третья штурмовая группа сержанта Келипа.
Сколько продолжалась битва - точно не запомнил никто. Когда фойе театра было очищено, делегаты от училищ выгребали из гардероба шинели и штабелями выносили их на улицу, где стуча зубами от холода наспех одевались участники этого культурно-массового похода в саратовский театр оперы, балета и кордебалета.
А мы, как могли, успокаивали находящегося в прединфарктном состоянии замполита.
Теперь, внимание! На нашем третьем курсе было два батальона и никаких там факультетов, как у химиков с артиллеристами, и прочих полустудентов. Порядковые номера были чисто военные – пятый и шестой. Пятый Бат готовили к лесной службе в конвое, а наш – шестой – считался «голубой кровью», потому все промышленные объекты, которые мы готовились охранять, находились в более менее крупных городах страны. В 1979 году в училище создали первую в стране группу для подготовки офицерских кадров для службы в спецназе. Этой группой, по имени куратора подполковника Белкина, и являлись мы, - 30 человек, отобранные из трехсот с лишним курсантов нашего курса.
В этот вечер на опере были и курсанты нашего пятого батальона в полном составе. В отличие от нас - они оказались более продуманные и практичные, и вместо тонюсеньких солдатских ботинок были обуты в добротные яловые сапоги. Зима же… А вообще, наш курс жил очень дружно и различие на «конвойников» и «промышленников» особо не делал. Но программа обучения отличалась кардинально. Если в конвое учили тому, чтобы зэк не убежал из-под стражи, то у промышленников – чтобы вражеский диверсант не проник на охраняемый объект.
Тематика дисциплин в подготовке спецназа была пока экспериментальной.
Не будем углубляться в эти дебри учебного процесса, а вернемся лучше на центральную площадь Саратова, и в осененный вековыми елями театр, носящий имя «могильщика» мирового капитализма Карла Маркса.
Пока мы зачищали фойе и успокаивали замполита, на улице произошел еще один инцидент, но уже с зенитчиками. Пятый батальон тоже решил наказать обидчиков и разбил колонну зенитчиков из Энгельса, думая, что это артиллеристы. А где их разберешь? Погоны тоже черные и тоже две скрещенные палки в виде пушек на петлицах. При этом они сами спровоцировали наших сокурсников, обзывая их «рэксами». Для конвоя это сравнение было ощутимо оскорбительным.
Химиков в спешном порядке удалось отвести на безопасную от наших дистанцию. Но все равно, кто-то из группы курсового Пети умудрился вытянуть из строя запомнившихся участников избиения для совершения справедливой расправы.
Взяв в плотное кольцо колонну зенитчиков и выдергивая из толпы наиболее активных и горластых, Пятый Бат хладнокровно наказывал обидчиков.
То и дело отлетали словно бильярдные шары обратно в бесформенную толпу, некогда похожую на строй, спущенные с «носака» конвойного сапога незадачливые зенитчики.
Разборки продолжались еще минут тридцать, пока не развели на достаточно безопасное расстояние от нас всех участников непредвиденного конфликта…
Выстроившись в походную колонну, с песней Василия Агапкина «Прощание славянки», положенной для исполнения исключительно выпускному курсу и переделанной на училищный лад, по улице Ленина мы двинулись домой.
К слову, легендарная песня, написанная Агапкиным еще в 1912 году, при отправке русских добровольцев на Первую Балканскую войну, по праву принадлежит к историческому и культурному наследию войск НКВД. А сам автор - почетно закончил службу в должности военного дирижера нашей прославленной дивизии имени Феликса Дзержинского.
...Эхо от песен разлеталось на километры. Мерно отбивался четкий строевой шаг от холодных стен зданий опустевших вечерних улиц. В хвосте колонны плелись поддерживая друг друга, с разбитыми носами и опухшими от гематом губами и фингалами под глазами, и все еще прилично поддатые, зачинщики сегодняшнего инцидента из группы курсового Пети, не в такт подпевая многоголосому и монолитному курсантскому хору.
Боли они пока не чувствовали. По-настоящему раны начнут болеть, когда алкогольная анестезия попустит. Их курсовой лейтенант Петя вообще «ни ухом ни рылом» пока понятия не имел о случившемся и спокойно себе закладывал «за воротник», расслабляясь со своим дружком с кафедры физподготовки в этот праздничный, субботний вечер. Вот завтра «обрадуется», когда с утра обо всем посыльный расскажет. Да так, что просыпаться не захочет – сохраняя лишние пару минут умиротворенный душевный балланс…
Серьезный шорох прошел по силовым министерствам. Докладывали Леониду Ильичу о случившемся или нет – достоверно не известно. От наших войск на разборку конфликта был снаряжен генерал-лейтенант Сидоров Александр Георгиевич.
Воскресенье ушло на внутренние разборки и зализывание ран. Из других училищ поступали данные о более, чем сотне изрядно побитых курсантов: с переломами и серьезными ушибами мягких тканей.
В это же время, с «вечерней лошадью», т.е. московским поездом, в «деревню, в глушь, в Саратов» убыла комиссия Главного управления войск. Узнав, что едет Сидоров, командование училища судорожно закупало, в зависимости от физиологического возраста и срока службы, мыло, вазелин, валидол и корвалол, и готовилось к крутой раздаче пряников, на которую в войсках был способен только этот лихой генерал. Непричастные к театральному походу офицеры, на всякий случай, посылали жен за валерьянкой.
Понедельник – день тяжелый. Эту выведенную из практического опыта формулу знали все. Даже дети старше семи лет. Но понедельник с генералом Сидоровым – это как пролет кометы Галлея. Летит один раз почти в сто лет - и кого не зацепит хвост этой кометы – зависело только от личного везения и лотерейной удачи...
Развод проходил по распорядку. Ненужные батальоны были отправлены на учебу. А мы томились на легком морозце в строю на плацу в ожидании прибывающего около 9.00 московского поезда.
Черная генеральская «волга» начальника училища скрипя тормозами остановилась напротив нашей группы.
Начальник училища Юрий Фёдорович с какой-то озабоченностью спешно направился в парадную дверь штаба. Из задней двери машины, медленно высунулась нога в сапоге и с генеральскими лампасами…
Через несколько секунд фигура генерала Сидорова появилась полностью… Мы стояли не шевелясь и почти не дышали… Все в окружающем пространстве намекало на то, что «раздача» будет очень крутой и серьезной.
Начальник училища, видимо, уже получивший по «самые помидоры» еще при встрече высокого гостя с поезда, вытолкнул вместо себя на плац начальника учебного отдела Бориса Соломоновича, чтобы дипломатично «развести» ситуацию. У начальника учебного отдела этот врожденный из-за происхождения дар, обычно срабатывал. Но только не в случае с генералом Сидоровым.
Услышав фамилию и отчество, генерал первым делом спросил:
- Где твоя портупея, полковник?
- В кабинете, товарищ генерал-лейтенант, - мягко ответил Борис Соломонович, и скромно-вежливо отвел в сторону свои совьи с поволокой глаза.
- А почему ты здесь, а портупея в кабинете? Бегом за портупеей!
На животе слегка раздобревшего начальника учебного отдела портупея уже года два как не сходилась. Во всяком случае, лично мы его в ней уже давно не видели.
Остатки планируемой спасительной дипломатии, с выдыхаемым паром, быстро улетучивались на легком февральском морозце.
Полковник понуро побрел в сторону дверей, ведущих в штаб.
- Стоять!!! Ко мне!!! Бегом!!! Не знаешь как выполняется команда «бегом»??? Руки согнуть в локтях и в вприпрыжку - Марш!
Со второго раза у Бориса Соломоновича получилось очень резво, почти как у курсанта первого курса и даже с предварительным наклоном корпуса вперед.
«Зверь» явно начинал просыпаться внутри генерала Сидорова. Мы, стоящие от него в нескольких метрах, тоже на всякий случай, почти перестали дышать.
Сидоров сурово окинул взглядом курсантский строй. Чуть сзади стоял, выдвинувшийся для доклада, комбат. У Александра Ивановича, от нервного напряжения, дергалась правая рука и тикало правую щеку. Сидоров пока на него не обращал внимания.
- Вот ты, сержант, что делал, когда была драка?
- Обеспечивал выдачу шинелей в гардеробе театра, по распоряжению замполита батальона, - ответил я.
Стоящий, словно проглотивший кол, в строю недалеко от нас, Евгений Петрович, качал легкий - взад-вперед - маятник, явно еще не отойдя от субботы. Его неморгающий взгляд твердо уперся в пятно на плацу в метрах пяти впереди от него. При слове «замполит» слегка вздрогнул, но взгляда от пятна на асфальте не отвел.
- В драке участвовал??? – прорычал генерал.
- Никак нет!!! – уверенно отрапортовал я.
- А ты???
- Так точно - никак нет!!! – отчеканил стоящий рядом Луценко.
- Никак нет!!! – отлетело от Келипа, который даже не стал дожидаться генеральского вопроса. Просто, под силой переведенного на него взгляда.
- Да-а-а-а… Ну-ка старшин сюда со списками вечерней поверки!, - генерал пристально вглядывался в лица стоящих в строю курсантов, пытаясь обнаружить следы позавчерашнего побоища. Но не находил даже косвенных… Настоящие же виновники были надежно спрятаны в укромных местах по всей территории училища и для верности замаскированы под курсантов второго курса.
Пока старшины усердно открывали замерзшими пальцами красные папки и отцарапывали ногтями слипшиеся страницы списков вечерней поверки, генерал с заложенными за спиной руками медленно двигался вдоль строя шестого батальона.
По какому-то наитию, генерал остановился напротив курсового лейтенанта Пети, уперев в него свой долгий недобрый взгляд. Петины уголки глаз сразу опустились вниз и лицо приняло скорбное иконное выражение. Дар речи при этом у Пети пропал полностью. Но Сидоров спрашивать лейтенанта ни о чем не стал. Видимо, жалко стало.
Да-а-а-а…, - повторил генерал Сидоров и двинулся дальше вдоль строя.
Курсовой Петя все еще находясь под гипнотическим генеральским взглядом незаметно дотрагивался до погон, проверяя на месте ли.. Ох, и крут был генерал Сидоров!. За серьезный «залет», но желание служить, мог, конечно, простить, но в знак верности службе, мог заставить сжевать собственные погоны.
Перед строем батальонов, словно халдеи с меню, услужливо замерли со списками вечерней поверки старшины батальонов.
- Начинайте… И чтобы без шуточек! – рыкнул генерал.
Старшины рьяно начали исполнять свой, можно сказать единственный, кроме составления графиков суточного наряда и уборки территории, служебный долг.
Стоящие сзади комбаты зорко оглядывали вверенных себе подчиненных. Заметно нервничал только Александр Иванович. Комбат же пятого батальона был спокоен как удав, после случайного приема пищи. А у нашего тикать начал уже и правый глаз. Согревающая душу в нагрудном кармане, где-то под сердцем, путевка советника в Афганистан, могла смениться письменным приказом куда-нибудь в суровые места службы, и где-нибудь в Колымском крае, с сопутствующим разменом одной большой майорской звезды на четыре маленьких. Перспектива «советовать» афганцам как сажать райские мичуринские яблочки на скалах Гиндукуша была явно приятнее, чем откалывать ломиком примерзшую дверь приколымского сортира, для исправления естественных человеку надобностей. Сколько мыслей проносилось в голове у комбата – одному Богу известно.
- Да-а-ааа….
При этом генерал не скупился на дополнительные комментарии, которые в его исполнении были наравне с фолиантами мудрости Конфуция и Сунь Цзы. Но приводить их не буду. Вдруг этот рассказ будут читать несовершеннолетние дети.
Продефилировав перед шеренгами пятого бата, Сидоров вернулся на правый фланг, т.е. опять к нам.
Старшины закончив вычитку списков вечерней поверки сложили папки и замерли в ожидании последующих команд.
Наш старшина Копылов при зачтении списка умышленно опустил все фамилии битых в субботней разборке курсантов. Из строя доносилось бодрые «я»… Сидоров, интуитивно понимая, что его где-то обманывают, никак не мог понять - где.
Старшина сильно рисковал дослужить срочную где-то на мордовских лесоповалах, а заодно и сжевать свои курсантские погоны с покрытыми золотом двумя узкими и одной широкой сержантской лычкой, пропущенных вдоль погон. Но ситуацию старшина все-таки спас. И комбата тоже. У того правый глаз все еще продолжал свой мерный нервный тик...
Сидоров поверил на слово по-джентельменски. Еще бы! Трудно даже представить, что было бы, если бы обман вскрылся.
- А ну-ка суточный наряд на плац!!! Чтобы через минуту были!!!!
Посыльные пулей рванули в расположение батальонов и такой же пулей, придерживая руками слетающие от скорости шапки, обратно прилетели суточные наряды. Но и среди них с битыми лицами никого не было….
Рыскавшие по училищу офицеры Главка вернулись пустыми. Ничего не нарыли и перевернувшие вверх дном санчасть, входящие в комиссию медики. Кроме обычных натертостей, растяжений, температуры и зубной боли с чем обычно ходят в санчасть курсанты, чтобы «откосить» от занятий, никаких других обращений за медицинской помощью не было. Особенно в последние два дня. Молчал, как рыба об лед, и училищный особист.
- Да-а-ааа… Морды у всех целые… Вы что на этом Цирюльном севильнике не были??? – сокрушался генерал. – Почему же сто тридцать человек бытых в других училищах? А у наших ни царапины???
- А ну, перчатки снять и показать руки!!!
Первое, что увидел генерал – это набитые до мозолей, бурого цвета – от применяемого йода – кулаки, поголовно у всех курсантов нашей группы.
- Это группа спецназа, - доложил комбат. – Куратором которой в войсках являетесь Вы, товарищ генерал-лейтенант.
- Не морочь мне мозги, майор! Сам знаю.. Да кто же тогда перемочил полторы роты химиков с артиллеристам и прочими красноармейцами??? – генеральский рык уходил на спад.
- А это они между собой из-за воровства шинельных хлястиков передрались, - раздался где-то за генеральской спиной вкрадчивый голос вернувшегося в портупее Бориса Соломоновича, со свежепробитыми гвоздем дырками на самом кончике ремня. Хромовые сапоги в «гармошку» налезли только до начала икр, и поэтому были похожи на те, в которых исполняется популярный кавказский танец «лезгинка».
Сидоров, окинув взглядом с ног до головы начальника учебного отдела, вдруг озаренно скомандовал: «Кру-гом!»
Хлястики… Но и хлястики, при беглом внешнем осмотре, оказались на месте у всех, стоящих в строю курсантов…
Ничего не понимая, генерал отправился в кабинет к начальнику училища, который уже раза три дрожащей рукой вытряхивал из пузырька по двадцать капель корвалола, и периодически закладывал под язык таблетки валидола.
Понимая, что версия «хлястиков и мордобоя между собой красноармейцев» сработала, Борис Соломонович ослабил портупею, - в смысле снял ее вовсе, - и с чувством выполненной дипломатической миссии направился в сторону учебного корпуса на контроль учебного процесса. Заложив за спину руки в лайковых перчатках и, то и дело, оглядываясь на задники своих сапог… Подальше от штаба, где еще минимум до обеда должен был находиться генерал Сидоров. Подальше от самого генерала Сидорова, и подальше от греха, так сказать...
Заметно пришедший в себя комбат, двинул курсантский строй в том же направлении – продолжать грызть гранит военных наук во имя защиты нашей общей Родины.
Эпилог.
Чтобы служба «не казалась медом», и чтобы не нагнетать и до того сложную обстановку в Саратовском гарнизоне, все курсанты нашего училища были лишены увольнения в город «до зеленой травки».
Да и хрен с ним! Что, в первый раз что ли? Зато через три с лишним месяца нас ждала Москва, Олимпийская деревня и незабываемый фестиваль молодости и спорта. А что может быть значимее, чем участие в таком празднике жизни!!!
6-9 мая 2016 года. Гуантанамо. Куба.