Воспоминания ликвидатора Чернобыльской аварии на атомной станции Анатолия Ручицы.
"Едешь – пустынные места, бродят домашние животные. Кто-то уже уехал, крестьян уже посадили в машины, увезли основное количество людей. А вот бродят кони, бродят какие-то коровы, козы по полям. И вот ты проезжаешь – там люди в костюмах и обрабатывают колеса, опрыскивают это все дезактивационными. И вот это смотришь – куда ты едешь, куда тебя везут, а у тебя и маски даже нет! Мы едем людей менять, а у нас… эти в костюмах, в масках, то есть все уже одетые, подготовленные, а мы никакие".
Светлана Телуха (далее С.Т.): Мы находимся в помещении Союз Чернобыль, меня зовут Светлана Телуха, и я беру интервью у, представьтесь, пожалуйста…?
Анатолий Ручица (далее А.Р.): Анатолий Ручица.
С.Т.: Расскажите, пожалуйста, историю своей жизни.
А.Р.: Она не отличается от большинства моих сверстников. Я вырос в небольшом поселке Котельва, Полтавской области, вот. Это место знаменито тем, что наш поселок подарил миру знаменитого человека, которого знали все в Советском Союзе, сейчас конечно меньше его знают. Это Сидор Артемович Ковпак, который был главным партизаном Великой…, вернее Второй мировой войны на территории Украины, вот. То есть это… родился я в 1959-м году, родили меня в 23:30, потому, что свет был только до 00:00, поэтому роды немножко торопили, чтоб рожать при свете (смеется). Вот это тогда такое время было, вот. Учился в обычной школе и учился хорошо. Был 5-м как бы по результатам в классе. В… закончил школу, поступил в медицинский институт, тогда было, университет был один, вот. Закончил Харьковский медицинский институт и по распределению работал на станции скорой помощи, в городе Харькове. С 3-го курса мединститута я уже работал параллельно, мне хотелось иметь хорошую специальность и… но жизнь распорядилась по-другому.
Я попал на скорую помощь, о которой я в общем-то не о… не мечтал и никак не мог оказаться. Но в силу случая вот… И в… вот, скажем так, до, до моей поездки, командировки в Чернобыль, которая вот была именно в рядах скорой помощи. То есть я туда попал не один, а в составе как бы бригада… бригада – это всегда 2 человека. Это на тот момент врач и фельдшер, это была вот такая бригада, вот собственно говоря, если говорить коротко о моей жизни до этого периода. Я уже был на тот период женат, у меня было дочке 3 года. Жена у меня тоже врач, она тоже заканчивала в 1986-м году, немножко позже, вот. Вот такая вот простая жизнь. Жили на квартире, вот и была молодая семья, так вот так вот.
С.Т.: То есть на момент 1986-го года Вы уже были дипломированным специалистом?
А.Р.: Да, я уже работал достаточно долго и уже был опытным специалистом в области оказания скорой неотложной помощи. Как правило, у любого врача который приходит… или человека, который приходит на скорую помощь, в течении 3-х лет происходит все то, что бывает… случается в жизни. То есть это травмы, политравмы, падение с высоты, ожоговые травмы, кровотечения, аварии различного рода, то есть все трагедии, которые случаются с людьми, вот. И даже взрывная травма была. Вот у нас был ребенок, которого мы госпитализировали, дети нашли снаряд времен войны, вот, и вот они его пытались разобрать, был взрыв. И вот как они сидели на корточках, вот это вот ноги, руки, лицо, грудь, вот это все было поражено такими мелкими осколками, которые вот все посечено тело, просто текла вот такая вот кровь. То есть вот это вот яркие такие моменты, вот тесть, ну.
А фельдшер у меня была опытная медсестра, которая уже до меня работала 20 лет на скорой помощи и у нас была очень мощная бригада, я считаю, потому что мы могли в случае необходимости 2 человека сразу, работать. Я работал и как доктор, и как медсестра. То есть, когда есть неотложный случай, то мы делали сразу на 2 руки, на 2 вены, или рука и нога, то есть мы ищем сосуды, куда можно быстро войти. Допустим, вводить кардиозаментели, там, и так далее, то есть вот для того, чтобы быстро восполнять какую-то кровопотерю, то есть, вот мы работали очень хорошо. У нас была очень боевая такая бригада. Ну, она опытная, а я молодой, который очень быстро научился, и, в общем-то… а потом, уже когда я уже проработа… я проработал там вот, как если измерять срок на скорой помощи – 3 года, то я 6 лет, 2 срока там проработал. Вот естественно, что всю жизнь там работать не хотелось и поэтому я, конечно, так, по жизни, очень много всего поменял. Но я не жалею, жизнь прошла как бы, интересной, она еще идет. И сейчас у меня все тоже меняется. Я сейчас, тоже очень серьезно, новое вс… как бы вот так. Это не просто все, но с другой стороны, мне это интересно, то есть вот как-то вот так, вот.
С.Т.: А расскажите, а как Вы узнали об аварии?
А.Р.: Об аварии я узнал из… Вообще слово «Чернобыль» я не слышал такой город, никто его не знал, потому что мы не специалисты. А когда я пришел, я не помню, это, по-моему, случилось или в пятницу или в субботу, с субботы на воскресенье, да. А буквально уже на следующий день я пришел на работу, вот, или это было через неделю, я уже сейчас точно не могу сказать когда. Но на стене, на стенде висело объявление, что если будут беременные или роженицы из Чернобыля, то их нужно везти в какой-то… в какой-то один роддом. То есть куда-то нужно было их эвакуировать. Что такое Чернобыль, мы так посмотрели, ну, везти и везти, то есть никто не… к тому моменту уже какая-то информация шла, но никто еще не говорил с телевизоров об этой проблеме.
То есть это было уже неделя, скорее всего это уже неделя прошла, если 27-го, то это уже где-то или 1-го или 3-го мая там это было вот… ну, я работал. И буквально через 2 дня сказали, что произошла авария и что первые две бригады уезжают с каждой подстанции. В Харькове было 10 подстанций, то есть это вот 20 человек, автобус первых. И первым поехал мой однокурсник, Саша Ковалев. Вот он поехал туда 5-го числа, 5-го мая. То есть, это было вот неожиданно, мы ехали, они ехали в никуда и мы все ехали в никуда. Но я сейчас вот уже как-то пытаюсь вспомнить точную дату, когда я уехал… то ли 9-го мая, то ли 11-го мая, вот какого-то вот…
Скорее всего, что это было 9-го мая, потому что они пробыли там неделю, мы уже пробыли там 2 недели, вот. И дальше вот это срок увеличивался. Потому что первые дни там была самая большая опасность пребывание в той зоне, это высокая концентрация радиоактивного йода. И вот они поехали еще, не зная об этом, а мы уже ехали, нам уже давали таблетки. За 3 дня… нужно было 3 дня принимать таблетки йода для того, чтобы защитить свою щитовидную железу. Потому что она настолько… настолько мало вокруг нас йода и вообще, что наша щитовидка способна его улавливать из воздуха, представляете? То есть, вот с чем связана вот эта вот, допустим, оздоровление на море, да. Вот люди едут к морю и оттуда уезжают здоровыми. Они ходят по берегу, дышат вот этим морским воздухом, который насыщен брызгами, влагой и в этой влаге очень много йода, который вырабатывают вот эти водоросли, вот. И вот этот йод щитовидка усваивает и вырабатывает гормон, который как раз управляет человеком, его активностью. То есть, ему жить сразу захоче… глаза открываются, энергия появляется. Представляете, как вот все просто!
А там этот йод был в концентрациях, превышающих 200-300 раз, он… Это короткоживущие изотопы, там уже через месяц концентрация их упала в разы, проблема как таковая рассосалась по йоду, но в первый месяц, те, кто жили в Припяти, в Чернобыле, вообще кто там находился, вот кто глотанул в первые дни радиоактивный йод, они очень сильно пострадали именно по щитовидной железе. Это вот с медицинской точки зрения оценка вообще происходящего, вот. А когда… но, она имеет, скажем, границы, то есть она может вот набрать, ну как Вы, допустим, пошли на базар, скупили все, что надо. Но Вы б еще глазами купили, но руки могут унести только 5-7 кг, вот. И поэтому Вы больше не берете. Так и щитовидка, вот она набрала какое-то количество, у нее есть там, грубо говоря, материал для работы на 2 недели и все, она уже дальше работает. Но она все время работает в дефиците, вот. И поэтому… вот такая у нее способность есть, набирать лишнее. И вот это лишнее, оно как раз и сыграло злую роль для всех жителей, которые там были.
Потому, что все, вот абсолютно все, вот эти, сколько там тысяч людей, они все получили. А… а уже мы ехали туда, в Чернобыль, то уже во вторую очередь. И многие уходили на больничный, особенно те, кто постарше, поопытнее, вот, они находили причины не ехать, вот. И в первые вот командировки, ехала только молодежь. Вот из врачей ехали только молодые, самые молодые, самые, скажем так. Которые не могли отказаться, придумать причину, там пойти на больничный, то все. Бесхитростные были мы тогда, вот, мы первые попали туда. А уже потом, когда была государственная программа там, когда выяснилось, что туда поехать, за месяц можно заработать, представляете, тогда зарплата 200 рублей считалась, это ну, баснословные деньги. А тут Вы месяц там находитесь, и Вы получаете 1000, вот. И уже через 2 месяца поездка в Чернобыль была очень популярна вот среди врачей, это уже было туда не попасть, вот. Но с одной стороны, знали по обратной связи, что врачи работают, в основном с коллективами, которые там находятся. То есть мы как бы, как вот участковый семейный врач, то есть мы находились прямо в гуще каких-то человеческих масс, которые там работали на станции, вот. А непосредственно обеспечивали им здоровье. То есть помощь необходимую, ну, вот медицинскую. Поэтому руками мы куски графита не носили, но мы видели этих людей, больных, в частности, которые там заболевали, вот, все это было, вот. И… и у нас то же самое, вот, особенно в первые дни, так что вот так вот.
С.Т.: А расскажите Ваши первые впечатления. Вот Вы въехали, да, в Чернобыльскую зону, что, что Вы увидели?
А.Р.: Ну, Вы знаете, мы уезжали отсюда как бы автобусом большим, то есть, это было вот где-то, там был руководитель у нас, и уже было не 20… не 10 бригад, а было наверно 15 бригад из Харькова. Вообще Харьков один из первых откликнулся, потому что ехали не только мы. Первые из таких служб, которые были в Чернобыле, это были гаишники, харьковские гаишники, вот. Впоследствии они… их очень много умирало на наших глазах, вот. А все почему, потому что они регулировали там движение и дышали пылью. Основной источник изотопов была эта пыль. И поэтому, вот Вы говорите, первое впечатление – это огромное количество поливальных машин, которые все время ехали и поливали. А попало так, что аномальные, аномальная была… май и июнь, 2 месяца, 60 дней не было ни одного дождя. И вот эти машины едут, поднимают пыль, и гаишники их больше всех получили. Если мы ездили в командировку там… я, допустим, был 2 недели, кто-то там 3 недели, кто-то 4 недели максимально, то гаишники были там безвыездно, говорят, 3-4 месяца, вот. Тоже они работали посменно, и днем и ночью.
Ну, ехали мы отсюда как бы радостно, потому что, знаете, как в молодости, чем больше ты людей видишь, тем веселее, а все были ж молодые. Я еще раз говорю, что вот в первые поездки ехала одна молодежь, вот. И в общем-то когда мы приехали в Иванково, это Иванков это… в там, я уже не помню, 50 или 60 км от Чернобыля, это районный центр, это по сути дела, это была… на… на базе этой районной больницы была развернута госпитальная база и туда мы эвакуировали вот этих наших пациентов, если они у нас случались, то мы должны были туда везти.
Ну, я хочу сказать, я проходил военную кафедру в институте. У нас была военная медицина, и в том числе вот этот раздел ядерной войны, защита от ядерной войны, то есть мы это все проходили. И там такой приборчик был, ДП-5А он назывался, вот, который как пылесос, с такой штангой, вот, там такой измерительный прибор, ну, очень похоже на вот эту вот щетку. И вот ты приводишь, допустим, к чему-то прикладываешь, и он показывает, стрелка показывает уровень радиации. Вот когда мы еще в институте учились, то у нас даже не было эталона, вот куда приложить, что бы увидеть, что стрелка движется, у нас стрелка никогда ничего не двигалась. Только там калибровка вот если надо, то она двигалась, там калибровка. А вот чтобы она на что-то, реагировала, нужен все время фон и он был нормальный.
А туда мы приехали, кто-то взял, распаковал его и вот так вот, только к земле прислонили, она как зашкалит. А там несколько градуировок, ну, то есть как бы на понижение, допустим, там сотые, потом десятые и так далее… тысячные, десятые, сотые вот так вот. И выставили на самые мелкие – оно зашкалило. Переключили еще раз, оно опять зашкаливает, и вот как… все, кто увидели эту стрелку, вот все просто обалдели. Потому что понимаете, вот враг был вокруг нас невидимый и его нельзя было попробовать ни на вкус, ни на цвет, ни на запах. То есть опасность вокруг тебя, вот, а ты ее не видишь. И вот даже навели на нас на одежду, то есть мы вот только вышли, а уже в воздухе везде была вот эта радиация. Она там была, скажем так, ну относительно небольшая, неопасная, но она постоянная и вот она опасна для тех, кто там постоянно живет. Потому, что радиация это ж частицы, которые мы поглощаем, то есть те, которые попали нам на кожу, на одежду, это не страшно, мы можем помыться, мы можем постирать одежду. Но та радиация, которая попала к нам вовнутрь, она имеет свою специфичность. Если это радиоактивный йод, я уже сказал, он накапливается в щитовидке. Если это стронций, он накапливается в костях, если это золото радиоактивное, оно накапливается в печени. И так каждый элемент, он имеет сродство с какой-то тканью, вот, и что-то там выводится из организма, то есть ты съел, оно… вышло. Но часть всасывается и накапливается.
Сейчас, вот если говорить о использовании этого метода в медицине, он очень распространенный для лечения рака и метастазов поиска. Допустим, сейчас на Западе есть такой препарат, радиоактивная глюкоза. Ну, глюкоза это, скажем так, продукт, который потребляют все клетки, вот. Но ученые придумали, как определять метастазы. Метастазы это ответвления от раковых опухолей, которые активно растут. И чем отличается вот участок опухоли метастаза от обычной ткани? Тем, что там идут очень, в несколько десятков раз активно жизненные процессы. То есть там быстро растут сосуды транспортные, быстро растут клетки. То есть идет такая колония быстро организующая. И естественно, как… если бы Вы колонизировали там… какую-то территорию, то туда нужно транспорт, энергия, то есть это бензин, машины, то есть вот, именно бензин, то есть, то, что дает движение вот это, электричество. И вот сейчас такую функцию выполняет радиоактивная глюкоза. То есть вот человеку… допустим у человека выявили рак да, нашли опухоль, прооперировали, но опухоль уже дала метастазы. Вот чтобы их выявить, человек дает радиоактивную глюкозку, а потом специальным прибором сканируют, вот. И смотрят очаги его накопления. Так вот, метастазы размером полсантиметра уже можно легко выявить и прооперировать. То есть вот любым способом. Или пройти через ткани, через какие-то и заморозить этот участок, ну, омертвить, вот. Или обработать там температурой, горячим, тоже. Ну, суть такая, что вот эти метастазы их можно уничтожать, их главное определять. И вот сейчас их определяют радиоактивной глюкозой, очень безопасный. Там очень маленькие дозы и очень высокочувствительный аппарат. И, как правило, для этих людей, это можно сказать, единственный способ вот долго жить, имея такую уже большую проблему. Но, тем не менее, ее можно вот, раз в полгода лег, там выявили, подлечили, заморозили эти участки, оно там… как небольшая рана зажила и все, и дальше, и дальше, и дальше. И вот… вот это самая большая… и вот те, кто не учился в институте, те кто не имел этих знаний, они как бы спокойно ели, все брали с собой там и спиртное, и… и тормозочки. То есть, как бы народ уже был немножко такой веселый, вот. А те, кто понимал, о чем идет речь, конечно, им стало дурно. Потому, что, вот, ты понимаешь, что ты едешь туда, куда не следует ехать. То есть едешь в прямую опасность, вот.
И все кто тогда приехал, все были распределены в разные места дислокации народа, вот. Это было уже где-то часов в 5 вечера, это ж май… и нас посадили в автомобильчик такой Рафик, и мы поехали. Поехали менять уже наших ребят и вот. И… (смеется) приехали уже темно и что вот… Вы говорите, что потрясло? Едешь, пустынные места, бродят домашние животные. Вот они уже, кто-то уже уехал, понимаете, вот, крестьян уже посадили в машины, увезли основное количество людей. А вот бродят кони, бродят какие-то коровы, козы, вот, понимаете, по полям. Вот эти машины, вот эти дезинфекционные станции, дезактивационные, то есть на въезде… там Дитятки, по-моему, вот это село, которое там на въезде. И вот ты проезжаешь, там люди в костюмах и вот это обрабатывают колеса, вот, опрыскивают это все дезактивационными. И вот это смотришь, куда ты едешь, куда тебя везут, а у тебя и маски даже нет. Мы едем, вот людей менять, а у нас… эти в костюмах, в масках, то есть уже маски-шоу, вот то есть, как бы может по-современному можно назвать, то есть все уже одетые, подготовленные, а мы никакие.
Приезжаем туда на место, в лесу, где-то ехали по каким-то проселочным дорогам, темнота, приезжаем, нас, как увидели, все побросали. Ребятам там все есть, разберетесь, прыг в машину и ускакали (смеется) понимаете. И вот мы сидим с Васильевной, там домик какой-то, какой-то дачный и вот в нем мы расположились, поставили свои вещи и вот этот шок, смена 2 минуты без всяких там передач… «Вот там журнал, вот там все найдете, там… Вот тут распишитесь, до свиданья, все, пока»… (смеется) и уехали. И конечно стресс был такой, что вот не заснуть. И мы достали наши припасы, вот, алкоголь, и хорошенько приняли анестезию, понимаете. И она была очень эффективна, потому, что вот… я говорю, что я отключился. Да мне много вообще не надо было, вот, но, вот… это, это был жуткий стресс, это было, понимаете, вот, это как вот на эшафот тебя ведут, ты вот знаешь, что это произойдет, но когда ты не знаешь… и вот это напряжение. А утром просыпаешься, не можешь понять, где ты. В воздухе запах ландыша такой, знаете вот, просто… Я такого в жизни никогда не слышал. Просто все как вроде в ландыше, вот. Вот такие колокольчики ландышей, у нас таких нет как там, вот. Запах, птички поют, солнце светит, ну, как в рай попал, понимаете, вот такая там классная… Это ж Полесье, там природа, и это вот… красота, это запахи, буйная эта зелень, лес, кругом какие-то домики. Эти работники уже уехали на станцию, те какие-то что-то там моют какую-то технику. Но мы вот должны были обслуживать. То есть мы контроль… Работа какая, контроль питания, вот, проверять еду, ту которую им готовят. Плюс прием всех страждущих и пострадавших… травмы, раны, инфекционные заболевания, вот. Это все была наша работа. То есть вот… вот такой контраст. И утром уже проснулся, уже… уже стресса нет. То есть уже понимаешь, что уже здесь… то же самое…
С нами находились и какие-то были военные, там ну это, типа вот СБУ, я не знаю. То есть какие-то тоже службы были. То есть видимо там вот специально как-то распределяли. Они не говорили о себе, мы… но мы понимали, что они ходят в штатском, лезут во все дырки, там что-то командуют, а кто они такие, вот. А поскольку наши домики стояли рядом, мы, в общем-то, с ними все время в этом участвовали. То есть вот… Шахтеры были вот… шахтеры, они были 3 дня максимум, то есть 3 дня, вот пока мы там были 2 недели, там полностью, раз 6 сменилась вот… привозят молодых ребят. В то время как раз бурили, была опасность, что вот этот разрушенный реактор, графитовые стержни с ядерным топливом соединились, и оно разогрелось до температуры там 2000°, а 2000° это вот плавится все; земля, вот все вот, все что есть, все плавится, ничего не может. И боялись, что вот этот вот… горящий этот шар пойдет… если вот он достигнет уровня 100 метров, вот эти подземные горизонты вод, то сразу вся Украина, и даже не только Украина, а очень огромная территория заражается радиоактивными… И там была первая идея, это прокопать этот, туннель и сделать там бетонную площадку, какую-то специальную… что бы затормозить вот этот процесс. А там сверху как раз вертолетчики понабросали мешки с бором, это такой материал, который тормозил вот это горение и активность, вот.
Ну, что сказать, рядом какая-то речка там, пошли эти… рыбу ловить, давайте померяем, померили и рыба свистит, понимаете, все свистит. Вода в колодце свистит, все свистит, то есть вокруг радиация. Оказалось, что мы были в… там село таке, Рудня-Вересня… а в этом Рудня-Вересня, там несколько хат, но там достопримечательность была именно вот эта… дачные элитные по тем временам, они были совершенно не такие как сейчас, а простые, обычные домики, там ну, из дерева, там, на курьих ножках, такие всякие красивые. Потому, что там была зона, видимо, весной затопления, вот и все стояло на таких сваях, вот. Ну, это в лесу, вот, такая вот… даже сейчас не могу вспомнить, сколько там людей было, ну, наверно… человек 300, потому, что стояло 3 полевых кухни, вот, куча консервов была. Там был склад, раздача, нам форму давали каждый день, вот эту, такую… которую нужно было менять, потому, что ее там никто не стирал. И там тоннами выдавались вот эти вот… одежды. И работниками нам… вот то есть все было, вот. Я потом даже один комплект, я его не распечатывал, он был запечатан в этом, в целлофане. Я его привез сюда в Харьков с собой. И он у меня лежал… наверно года 3 где-то, я его не трогал. А потом когда уже начались последствия. Все мы лежали в институте медрадиологии, и у меня спросили, есть ли у тебя какие-то вещи оттуда привезены? Я говорю: да вот… у меня была такая шапочка белая медицинская, я тогда приехал, сейчас же есть косметички, вот эти все, а у меня тогда не было. И я вот в этой шапочке все держал, ну как бы… Потом она там стиралась многократно все, машинок не было ж тогда таких, вручную. Ну, я принес эту шапочку, и вот она как засвистела, то есть вот, понимаете, хлопок, оказывается, очень сильно впитывает. И он даже при многократной стирке не вымывается вот это вот все. И прямо там же ж открыли контейнер, давай выбрасывать. « - А что-то еще есть? – Та есть еще костюм. – Ну, приноси ». Я этот костюм принес, мы его распечатали, туда засунули – та же самая история. То есть, понимаете, то есть для этих нуклидов, для них не существует никаких… преград… вот… Вот так что…
С.Т.: Преград… То есть Вы сами себя организовывали, там быт, да вот?
А.Р.: Абсолютно. Там… там, вот, понимаете как, вот… Начальников не было. Были вот эти люди, которые там, в принципе все как бы организовывали. А мы, у нас была служба такая непрямая. То есть вот приходит человек, говорит: «Там ребятам плохо. – А что такое? Та отож – говорит, – там 5 человек с горшка не слазят там, вот ». Что, в машину посадили и в этот, в Иванков, вот. Оказывается, те, кто там где-то водички попил, кто-то где-то чего-то… рыбку поймал, вот сварил. То есть они потребляли вот эту видимо, радиацию, потому, что послабление стула было у всех. Это вот… тоже легкое действие такой радиации, даже фона, то есть у всех. Потому, что это говорило о том, что радиация попала внутрь организма, она воздействовала на кишечник. Першило в горле у всех, вот это… вот это и было вот воздействие вот той, вот тех концентраций, которые нигде было… то есть ходили, першили… ну, поначалу даже не придавали этому значения, потому, что это было так… это было не…
С.Т.: Ситуативно.
А.Р.: Не очень сильно, да, но это было. Потом, когда начали спрашивать там… вот, потом были которые, у которых, несколько человек были, которые были, ну, по всем признакам была острая лучевая болезнь. То есть… дикие боли в животе, тошнота, рвота… изменение цвета кожи, вот это вот… Их там возили по каким-то маршрутам, вот к этому реактору и все это было, вроде бы как флажками, рассказывали, вот. А некоторые там высовывались, некоторые перебегали куда-то по тропинке, оно ж не видно, понимаете, люди… не осознают.
А.Р.: Вина в том, что это невидимый враг. Там где-то лежит кусок, он излучает несколько тысяч рентген вокруг себя, вот. Поставили флажки, ну флажки и флажки. Когда-нибудь нас флажки останавливали? Нет… а человеку надо вон туда, вот. И ему надо вот так вот по флажкам оббежать 100 метров, а тут вот 5 метров и ты уже там, где тебе надо. Естественно, что это все игнорировалось, естественно, что вот этого было достаточно, вот. Они там вообще рассказывали, что работали максимально 22 минуты. То есть вот их завозили, они там шли в этот туннель, что-то там работали 20 минут… и все, их садили, привозили, они там еще ночевали, их увозили. Вот это вот… вот такой конвейер шел людей. Потому что в зонах наивысшей радиации там работали только 1 раз. То есть как бы была система такая вот продуманная защиты людей от этих всех… то есть хотели вот этим большим количеством…
С.Т.: Компенсировать…
А.Р.: Каждый получил свою какую-то дозу и уехал. Получил и уехал. Вот, и у нас были которые вот… несколько раз мы возили в Иванково вот таких вот пострадавших, ну… И мы по-наивности писали, что там острая лучевая болезнь под вопросом. А нам эту бумажку рвали, говорили, пишите, вегето-сосудистая дистония. То есть это такой… ну, откуда у здоровых, слегка выпивших мужиков таких… железобетонных шахтеров там вегето-сосудистая дистония, когда они работают там, на километровой глубине и уже много лет. Такие за… матерые, закаленные шахтеры, вот. Это вот то, что было там. А еще было там вот… еда – одни консервы ели. То есть там вот еду, которую готовили там… по-моему обед только готовили и ужин, два раза. А вот завтраки были, выдавали консервы, которых мы [я] раньше никогда не видели. То есть это было какое-то… горбуша, кета, там вот такие, понимаете, то есть мы в глаза такого не видели. Какие-то такие запасы, и, причем это было в таком количестве. Я Вам хочу сказать… эйфория была первые 3 дня, а потом просто хотелось домашнего такого жиденького супчика, вот простого, овощного… (смеется) Потому, что вроде бы… и деликатесы. Но когда эти деликатесы… они, оно ж консервы, пересолено, оно ж все соленое, ну, вот 3 дня вот это вот был дискомфорт. А так… и мы из этой зоны вот это выезжали только в сторону нашей… Иванково этого, вот. Туда, в сторону станции мы не ездили. Ну, по прямой, говорили, что это было где-то не больше 10 километров от станции. Там если можно было на отлесок подняться, так, то можно было все это… типа, лицезреть, вот. А вот рядом, там буквально в 5 километрах от нас, было вот это вот место, поселок Сказочный называется. Вот Рудня-Вересня, поселок Сказочный, где была концентрация основных сил, это тоже что-то типа поселка какого-то. И там был штаб, то есть это вот все руководство было не в Чернобыле, нигде, а здесь, потому, что это уже потом, когда какие-то дезактивацию произвели, там, вот. И вот мои коллеги ездили в Чернобыль уже… они работали непосредственно в Чернобыле. Там поликлиника, там уже эти тысячи людей, там… то есть оно работало уже как, как обычно утром просыпаешься, на работу в поликлинику, сидишь там принимаешь этих всех, кто приходит, у кого сопли, у кого кашель, у кого там аппендицит, у кого еще что-то. То есть это была обычная такая работа. Но поначалу туда вот… никто туда не ездил, вот все было вот здесь. Вот… вот такие вот…
С.Т.: А скажите, было ли у Вас свободное время, как Вы его проводили?
А.Р.: Да, свободное время было, вот… с утра до обеда, когда… Это ж пока утром их туда отвезли, они там побыли, потом назад, потом они там несколько пунктов дезактивации, вот. И потом их привозили, то в это время как бы… было время, когда мы… ну, все равно ходили что-то где-то проверяли, то, что нужно было вот по списку делать, там план уже был написан, что нужно делать. Там какие-то росписи, подписи, вот. Все что контролировалось, то есть, ну понимаете, когда Вы находитесь в незнакомом лесу, и когда ты понимаешь, что ты, шаг в сторону, шаг влево – расстрел. Ну, я имею ввиду, непонятно, что там может быть, понимаете… это…
С.Т.: Как во время войны?
А.Р.: Везде звенит, особо лазить там… потом лес достаточно такой густой, кроме деревьев еще очень много кустов, можно сказать, что его трудно даже проходить. Но вот впечатление это вот комары неимоверных размеров, они раз в 5 больше наших вот были. И вот эти ландыши, конечно. И мы как раз попали на их начало цветения и уезжали – конец цветения. То есть мы в этой красоте, в этом запахе, то есть у меня Чернобыль ассоциируется с запахом ландышей. Я когда слышу запах ландышей или просто духи «ландыши» знаете, есть такие…
С.Т.: […] Ассоциация…
А.Р.: То я сразу вспоминаю вот это… вот этот лес и у меня сразу ассоциация четкая, потому, что… вот… так что. Особого времени, что бы мы куда-то развлекались нику… мы не отлучались, мы вот это 2 недели просидели в этом лагере, мы только видели, что меняются лица, люди. Какие-то списки, какие-то… одни приехали, другие уехали. Я же говорю, очень много людей прошло через это, потому, что была вот такая… работа.
С.Т.: Туннели рыли.
А.Р.: И как раз вот это вот попало на этот период. А потом уже сказали, что от этой идеи отказались, ее там прорыли, там уже начали работать… эти, бетонировать что-то. А потом вот эта мониторинговая группа, она определила, что реактор типа на месте. То есть там же, как под реактором еще 9 метров бетона было, вот, и вот какую-то часть оно прошло, вот, и остановилось. То есть вот видимо температура немножко упала, вот эти все действия летчиков они видно сыграли свою роль, потому, что туда набросали, Вы все видели вот эти, когда вертолеты подъезжали, сбрасывали песок, вот этот бор туда. И видимо какую-то критическая масса накопилось и оно приостановилось. И вот эту идею, ее так и не закончили. Я еще помню вот эту горизонтально проходческая машина, ее там где-то от нас недалеко были, то есть вот отмывали ее. Видимо планировали, а может быть ее, и забрали назад туда где-то шахтеры. Но это такая горнопроходческая машина, которая вот в камне идет горизонтально. То есть вот такой я помню было, что там с дозиметром ходили, говорят мне ребята, не ходите туда, я говорю, там, где вода течет – туда тоже, потому, что очень большие дозы, вот. То есть вот видимо они были с этой техникой и люди, которые знакомые с ней, которые ее там обслуживали. Ну, вот эта вот такая у меня была работа.
И когда там говорят, какие мы подвиги делали… Та особых подвигов мы не делали, но всех кого нужно было отвести, мы отвезли. У всех у кого были какие-то… проблемы, мы их решали. Были люди, у которых была там паника, вот. Приходили, плакали там и все прочее, вот. Кто-то после алкоголя, у кого-то до алкоголя. У кого до алкоголя, то мы говорили, пойди выпей (смеется) вот. Ну, что мы, максимум капали валерьянки, у нас ничего не было. У нас были какие-то там пустырники, валерьянка, ну что здоровому дядьке, мужику какая-то валерьянка. (смеется)
С.Т.: В основ…
А.Р.: «Водка, водка есть? – Есть. – Ну, пойди немножко выпей, расслабишься». Вот. А…
С.Т.: В основном же мужчины были, да?
А.Р.: А?
С.Т.: У Вас в окружении были в основном мужчины, да, женщин не было, да?
А.Р.: Женщин, была у меня… женщины были…
С.Т.: Ваша напарница…
А.Р.: Моя напарница и женщины, которые готовили еду, вот это вот и все женщины. Женщин там было Васильевна моя, Виктория Васильевна… Вита Васильевна и женщины, которые на этой полевой кухне там готовили, все, женщин больше не было. Так болезненно… причем там же ж все это было на улице, эти такие из досок построенные столы, ну представьте, приезжают сразу, а там человек 100 наверно посадили, покормили, они пошли по домикам, кто по палаткам. Палатки стояли, в домиках только… ну, наверно не все жили в домиках, я сейчас уже даже не могу сказать, сколько их там было, вот, как-то очень долгое время я не вспоминал это период, как-то… никто не спрашивал и… понимаете. Вот почему и собственно говоря, ни фотографий, ничего, вот. Потому, что мы… мы ехали туда на неделю, а пробыли там 2.
А еще ж потом случилась история целая, понимаете как. Государство ж начало… то что оно и сейчас делает и тогда это… Началась такая вот возня с подменой документов, понимаете, как, вот. У меня случилась вообще ситуация, когда в мае мы съездили, вернулись, перекрестились, слава Богу, вернулись все. А потом… в сентябре приходят ко мне с повесткой из военкомата явиться. А потом и эти ребята на пороге уже, вот, пожалуйста, завтра обязательно придите. Прихожу в военкомат, вот путевка на 6 месяцев в Чернобыль, езжайте. Я говорю: « - Я уже там был. – Принесите справку ». Я иду (смеется) в больницу, это вот наша 4-я… скорая помощь тогда была не отдельная структура, она и сейчас вот в структуре вот этой больницы скорой помощи. Это все было одно объединение. Я иду туда, говорю, ребята, дайте мне справку, что я был. Они мне дают справку, а там написано, что я был в Иванкове и ни сном, ни духом, что я был вообще там, в зоне, понимаете. А это совсем… и получили мы там двойной оклад, там, вместо 150 дали 300, вот, но мы и этому счастливы были. Но сам факт, что вот произошел подлог, вот, нам поменяли эту… а почему так произошло, потому, что на весь автобус была одна путевка, выписана. Ни на каждого человека, а на весь коллектив, который ехал.
И вот эту путевочку, написали так вот тихонько, вот. С одной стороны деньги сэкономили, не дали, с другой стороны началась проблема. И… а в то время вот была проблема с кадрами на скорой помощи, вот жесточайше, никто не хотел туда идти там. Или это было наказание вот Божье, вот. Или кто-то где-то что-то проштрафился на скорой помощи, ну, вот как… почему-то вот такая вот была ситуация, но для молодых это было спасение, потому, что там можно было работать на 1,5, даже на 1,75, почти на 2 ставки, там сутки через сутки работаешь. И молодому человеку, который… тогда у меня зарплата была 110 минус все там налоги, то есть 92 рубля я получал на руки. А здесь я в больнице поработал, получал такие деньги. А здесь… когда 2 ставки, то есть ты на руки получаешь 165 – 170 рублей, а 5 гривен, это были деньги, представьте себе, если вот полноценно поесть в столовой, так что бы вот от пуза, можно было на 70 копеек. Сюда входило еще и 2 стакана сметаны, понимаете, как, в чистом виде. То есть вот представьте себе… эти деньги. То есть мы полностью жили реально на вот эти деньги без там… самостоятельно. Оплачивали еще квартиру, то есть это были большие деньги, вот. Поэтому конечно встал вопрос, а что ж делать. Я пришел к главврачу, я говорю: «Вы знаете, или Вы меня потеряете на 6 месяцев или давайте я поеду еще раз туда, уже на месте решать вопросы, искать там эти справки, доказательства ». Потому что потом же ж…
Это притом, что еще, как бы темы Чернобыля вообще нет в обществе. Ну, есть там авария, она как-то ликвидируется и все. А здесь уже очередь на 2 месяца вперед. Здесь уже бизнес, здесь уже не попасть в Чернобыль, уже… уже очередь занимают. Некоторые едут по второму разу, по третьему разу, это к октябрю месяцу, понимаете, как, вот. И я главврачу говорю, так и так, смотрите, на полгода, единицу я работаю у Вас на 1,5 ставки, я закрываю Вам там… извините, прекрасно, плюс я молод и вот… И он говорит, хорошо, я тебя включу в эту следующую поездку. Я поехал уже с 15-го октября второй раз туда, вот. Второй раз, именно потому, что, что искать вот эти доказательства моей… а понимаете, как вот… Путевка или как, путевой лист или как-то или командировка, она была общая, а каждый должен был потом сам индивидуально решать эту проблему. Вот как-то так получилось, вот. И… вот так вот я второй раз туда попал. Но уже второй раз я поехал и, вот все уехали в Чернобыльскую зону, а там было одно место, буквально одно место это на Киевском водохранилище, там на том, на левом берегу, там такая очень курортная зона, много санаториев всяких было. Я потом, когда попал, уже узнал, что они есть для кого-то. А там как разные, скажем, промышленности имели свои санатории. И там было такой санаторий, 4 корпуса таких 9-этажных прямо возле Киевского моря и там разместили огромное количество тоже, около 400 человек рабочих…
С.Т.: Переселенцев.
А.Р.: И там тоже должна была быть, стоять вот эта вот бригада. И уже я поехал… вот все из 30-ти человек, 28 поехали в Чернобыль, вот, зарабатывать, а я один поехал уже не в Чернобыль, но это тоже… там недалеко…
С.Т.: Филиал, да…
А.Р.: Да, вот. И уже там мы то же самое, вот все те же функции, то есть приезжает там несколько автобусов, 4 или 5, я уже не помню, то есть вечером. А 1-я смена, 2-я смена в эти автобусы садится, уезжает. И вот, как правило, мы работали, когда вот эти смены приезжали то ли… у кого-то пневмония, кого-то надо в больницу везти, кого-то геморрой обострился, у кого-то там какие-то травмы, у кого-то панариций там вот эти вот. То есть все, что случается в жизни у людей вот, все вот эти проблемы мы обслуживали. То есть вот второй раз я уже там был месяц, но это уже не квалифицировалось как в Чернобыльской зоне, но это вот командировка была та. И, знаете, вот мне повезло, потому, что вот эти журналы, в которые нас расписывали, кто куда едет, а какой вот… они сохранились. И тогда я попросил, мне сделали выписку из этих журналов, с печатями, вот. И благодаря вот этим документам, когда в 1996-м году была вот эта вот чистка от всех кто… И тогда, кстати, очень многие не смогли, и реально они там были, но части вот военные, особенно те, кто, они организовывались на 3 месяца, а потом уничтожались. И люди вот как бы были и… и не были, понимаете, ничего не осталось, нигде ни архива, ничего, то есть. Вот, а мне повезло, я нашел вот эти документы, подтверждающие, что я там был, я их привез, мне доплатили за ту командировку. Я принес в военкомат, показал, это показало, что действительно я там был и что… этого было достаточно, что бы меня уже не привлекали через… по линии военкомата на полгода туда тоже военным врачом, вот поэтому… Ну, вот такая моя история.
С.Т.: А скажите, был ли у Вас какой-то особый случай, в медицинской вашей практике, да, который вот Вам больше всего запомнился.
А.Р.: Ну, вот этот случай вот с этим молодым человеком, которого… их было несколько, я не могу сказать, что это было много. Может быть там или 4 или 5, может быть 6, которых мы возили за эти 2 недели, у которых были… были несколько случаев острой хирургической патологии. То есть там было несколько случаев аппендицита, был случай панкреатита острого, это когда дикая боль и было, человека наверно 3-4, может быть 5, не могу сказать точно, у которых были, которым мы писали вот этот диагноз, острая лучевая болезнь. Но мы все время его переписывали. Потому, что там, в Иванкове вот этот госпиталь, он действовал как… закрытая зона и там вот что бы туда въехать, нужно было через КПП, на КПП сидели там вот эти охранники, они вот эти бумажки сопроводительные наши проверяли. Они говорили, что с этой бумажкой они нам не пустят, переписывайте новый. Но когда у человека были явные симптомы вот этой болезни, а тогда только 28 человек признали те, которые в Москве были, у которых есть лучевая болезнь. И больше случаев лучевой болезни не признавалось. А… у меня ж есть глаза, в голове знания и… потом, так волею судьбы случилось, я еще работал в институте медрадиологии, вот в этом нашем год. Это было в 1990-м году после скорой помощи.
Кстати, там один доктор… он почему-то так проникся моей судьбой. У них было отделение функциональной диагностики. Там была ставка, никто не хотел туда идти, потому, что это такая ну как бы объемная… Нужно было много выучить материала, потому, что это функциональная диагностика, это скажем, выявление болезней под нагрузкой. Ну, в частности, там велограмметрия, там потом дорожка беговая. Потом различные там тесты, там и так далее. По неврологии там вот эти вот. И вот он очень сильно приложил руку, он меня все время уговаривал, что ты там на скорой помощи сидишь? Давай у нас интересная работа есть. Собственно говоря, он меня переманил, я потом год работал, я видел те случаи бытовых облучений, когда люди по незнанию попадали в такие ситуации. Один случай, ну, я вот Вам рассказал про случай там, что это был молодой человек, у которого была острая диарея, у него была вот эта тошнота, рвота, выраженная температура. Вот у него все болело и… кожа была такая красная, вот, то есть он… он сверху был как вроде бы, как простуженный и в то же время вот эта рвота, которая неукротимая, она говорила о том, что вот он где-то облучился. И в то же время вот никто не признавался из них, что он там… Я спрашиваю, вы там нарушали какой-то режим, куда-то выходили, высовывались, вы где-то может быть там, у вас была какая-то работа такая? Никто не признавался, что они там делали, то есть.
Но эти ж потом рассказывали, те, кто были у них начальниками постоянно, они говорят: «Та, - говорит, - кто там слушается ». Говорит так, вышли, построились, бегом вот туда все, вот. Туда, а оттуда вот туда, то есть по сути дела там вот как бы возле станции были, когда взрыв произошел, вот эти куски попадали, ну, это графитовые там такие стержни, они по 200-300 килограмм. И когда взорвались, эти куски, где-то 5 килограмм лежало, где-то 10, где-то может 50 кус… И в зависимости от величины этого куска, он излучал соответственно… Ну, те, кто прокладывали эти дороги, им же там надо было как-то пробираться, это были такие непростые тропинки с флажками, вот. Ну, все как овцы идут туда, а вот один самый умный, он напрямик. И вот эти ребята в основном и страдали. То есть это было, скажем так, рукотворная, мне кажется, проблема, потому, что ну система работала вот четко, понимаете как.
Я потом знаю этих людей, которые чернобыльцы, мы ж общались, я работал с ними как врач уже здесь в Харькове. Как они рассказывали, как организовывалась вот эти вот… во-первых, добровольцы, ну, с крыши, помните вот эти кадры, когда просто эти все роботы, они останавливались от этой высокой… и просто простые ребята с лопатами в этих специальных свинцовых щитах, вот они по крыше бегали и куски эти сбрасывали. То есть, конечно, они там за эти 5-6 минут хватали несколько десятков доз радиации и соответственно вот, понятно, что… вот. Многие и сейчас вот не понимают, кто такие чернобыльцы, понимаете. Вот людям кажется, что это вот, ну уже были, уже ж столько лет прошло. Ну, то есть вот как бы для многих проблема вот если человеку говоришь, что такое автомобиль, все представляют, что это вот такая железная коробка. Если им говоришь, что бутылка воды, то это все знают, что такая пластиковая бутылка… что… или стеклянная, вот. А кто такой чернобылец? И вот… очень много задавали вопросов, особенно когда я был вот… в Германии, в Италии, вот. Им было непонятно. И я как-то для себя, вот… тоже думал, ну как охарактеризовать этого человека, который вот там был. А потом вот оно как-то сформировалось. И вот с моей точки зрения, вот как, как я сейчас вижу, вот это поколение, как оно взрослеет и как, допустим, какие проблемы возникают. То можно четко охарактеризовать, что эти люди, которые были там, поглотили в себя радиоактивные нуклеотиды, которые осели в тех или других тканях, вот. И в небольших дозах они много лет оказывают свое влияние на окружающие ткани.
Это очень маленькие дозы, но постоянные. И которые либо ослабляют этот орган, вот, либо приводят к его каких-то катастрофическим заболеваниям. А если говорить в целом, то это, скажем, люди, которые, они просто раньше стареют, раньше умирают от каких-то раньше возникших болезней. То есть вот ничем чернобылец не отличается от любого другого человека. Просто все те проблемы, которые возникают у человека, допустим, там, в 70-80 лет, у этих наступают в 50-60 лет. То есть понятно, что каждый проживет свою жизнь. Может быть, среди чернобыльцев тоже будут какие-то там столетние. Потому что если брать, вот, казалось бы, группа риска у нас, это рентгенологи, да, вот они все время работают с этими лучами, вот. И у них там и льготы есть по выходу, и у них там есть и добавка на питание, всегда было молоко, им выдавали на работе в таких пакетах синих, вот, кипяченое, 3,5%, которое в магазине было не купить. А это вот выдавалось, так они живут намного дольше, они работают лет до 70-78 и живут до 90.
С.Т.: И живут…
А.Р.: То есть, если говорить о малых дозах облучения снаружи, так оно даже полезно. Потому что это своего рода легкий стимулятор, как, как… кофе там, чай, понимаете, как, вот. А вот когда эти же нуклиды попадают вовнутрь и святят, ну вот, откуда берутся, допустим, болезни крови? Ну, тот же стронций, вот он, ну, возьмем какую-то точку, вот оно попала в кость и пусть это излучение не γ, не метровое, и даже не β, дециметровое, а α, это миллиметровое. То есть она светит всего где-то на 10-15 миллиметров у нее радиус, ее затрагивает. Но как раз на этом расстоянии находится костный мозг. То есть это кровяной росток, где формируется новая клетка. А что такое рак, рак это измененная клетка, которая в силу каких-то обстоятельств начала, стала не такой, как она планировалась, вот. И дальше она начинает порождать, делиться и порождать себе подобных, несоответствующее задуманному Богом дизайну, понимаете как, вот. И те же проблемы у кого-то в голове, у кого-то там во внутренних органах, у кого-то в мышцах там. Ну, то есть вот… и вот отсюда и возникают проблемы. Мой друг вот этот, который Саша, он умер, когда ему было 45 лет. Он умер от острого панкреатита, понимаете, то есть, ну можно предположить, что часть клеток попали в поджелудочную железу. Там где-то осели в соединительной ткани, вот. И в какой-то момент у него проявилось это в виде острого панкреатита. Причем прямо на работе, прямо в больнице, когда он привез пациента. Он умер через 2 дня, понимаете. У него на фоне, на совершенно… ну, 45 лет, здоровый мужик, казалось бы. Да, он там считался чернобылец… но на него глянешь, у него было вот такое круглое лицо, он был полноват, он излучал здоровье, понимаете, как. То есть вот… а человека уже нет. И вот он тоже чернобылец, понимаете, как.
А теперь я смотрю, у нас так получилось, я живу на Северной Салтовке. И там очень много в то время вот как бы давали квартиры. И я как бы отслеживаю вот эту категорию людей и по больнице и по… и просто вот, по, я их знаю многих вот, очень много уходит от онкозаболеваний, очень много. Очень много сосудистой патологии, причем это люди, не достигшие возраста 60 лет. Вот поколение, вот мне 57 и вот все поколение, которое там вот я знаю, оно такое же, вот где-то вот плюс-минус. Кто-то моложе был, мне тогда было 25, вот, но кто-то был моложе, кто-то чуть постарше, но таких откровенных стариков я там не видел. То есть брали трудоспособных, нормальных. И вот многих уже нет, и вот то попадаешь в какой-нибудь город в той же в моей Котельве, там тоже есть это… чернобыльский памятник. И вот каждый год там 2-3 фамилии добивают, добивают… и это люди вот как раз 60-х годов рождения. То есть это вот такие вот… или чуть старше или 50-х… то есть 60-х вот. И вот они уходят, уходят, уходят, то есть, как бы… вот это есть проблема.
На самом деле, что сказали итальянцы (смеется), говорят, вы знаете, вы герои. Я говорю: «Да какие мы герои»? Он говорит: «Вот если у нас случится, то у нас никто не пойдет ». То есть, понимаете, ценность жизни у них настолько высокая, уровень жизни настолько высокий, что вот никто даже мысли не допускает, что осознано пойти на риски и укоротить себе эту жизнь. В Италии я узнал вообще… на севере Италии был район, регион, куда выпали в течении 2-х недель после Чернобыля радиоактивные осадки. И там было несколько сот гектаров рекультивации, то есть грунт толщиной 10 сантиметров после этих дождей снимался, вывозился туда где-то в горную местность, в какое-то ущелье, в карьер, где там ее утилизировали, представляете, то есть вот. И как раз буквально… и у них в то время строилось 4 атомных станции. И вот они провели государственный референдум, сказали, ребята, энергии своей нет, электростанций нет, только атомная. Если не построим, значит, будем все покупать втридорога электричество. Народ проголосовал втридорога покупать, но не строить на территории Италии. Я не знаю, успели они построить или нет, но те 4, которые планировали… наверно нет ни одной станции. Но с другой стороны они осознали, что там же ж зона риска, там трусит все время. Вот как раз землетрясения было в той зоне, где был я. Это вот по линии Рима, только Рим с этой стороны… сюда, на Мальту смотрит, а это на Хорватию, на этой стороне.
С.Т.: Угу.
А.Р.: И вот как раз вот в этой области было землетрясение в… это в прошлом году, вот буквально через несколько месяцев, как мы оттуда уехали. То есть там трусит постоянно, там нет места, которое не трусит, это… это ж вылезла эта Италия, это ж вот бывший вулкан какой-то, я знаю, там. То есть вот они вот отказались, у них нет, они все закупают, полностью, все дорого. Но они живут за счет другого, мозгов хватает, они делают автомобили, вон Ferrari, все эти Lamborghini, все это Италия, итальянские… котлы, газовое оборудование, то есть они трудоголики, у них такие дороги, у них такие… вот. Ну, больше всего это то, что они вот 100 лет живут уже в… в суперизобилии еды, они все очень добрые, они не злые, знаете, как… как… как они относятся. Я просто увидел, встречались с людьми, которые регулярно вот после этой трагедии они брали белорусских детей из вот этих… деревень, которые попали… Тогда ж на север понесло, если б на юг, то это на Киев, а понесло облако на север, там Гомельская область, всю ее накрыло. И там есть вот это ж, в лесах такие деревни, которые… и на карте наверно нет. Туда ни дороги нет, ничего, там беспробудно бытовое пьянство, там дети голые - босые и как маугли, вот. И вот итальянцы организовывали, значит, свой транспорт. Сначала на уровне правительства посольства организовывали себе вот эту поддержку с политической частью, добивались разрешения. Приезжали автобусами, забирали вот этих детей грязных, которые живут на улице, у которых папки нет, а мамка пьет или наоборот, мамка пьет, а папка где-то на заработках или еще что-то. Ну, то есть это вот эти дети, вот этих чумазых привозили на 3 месяца на каникулы, целое лето. Одевали, откармливали, отпаивали, приучали к культуре, изучали там язык.
И на протяжении 10 лет вот этих детей туда возили, то, конечно они… Знаете, вот показывают, вот смотрите, какой был, а вот какой мы сделали. То есть… и это чужие люди, но они вот как к своим. И вот эти дети, ну, понимаете, у них, у многих сложилось очень хорошо, потому, что с детства итальянский язык. Сейчас мир открылся, многие туда уехали, там живут и там строят свою жизнь. И они продолжают это делать. И там целые села, поселки, вот один кто-то взял, вот и я хочу bambini, и я хочу bambini. Там отношение, там bambini это святой человек, понимаете. И там вот это, значит, мы были в семье, не помню, как звали эту женщину, у нее взрослые, значит, сын журналист неженатый, дочка взрослая… им уже где-то около 40, они еще семьи не заводят, то есть они еще такие инфантильные какие-то. Живет мальчик такой в семье с ограниченными возможностями, ну, такой слегка дцпешно-слабоумный. И вот, понимаете, они просто, им веселее так жить, они уже пенсионеры. И мальчика этого берут на несколько дней, вот так он живет так в этом… как…
С.Т.: В приюте… Ну, в центре наверно каком-то …
А.Р.: Типа интернат или… они берут его на несколько дней, вот это вот он с ними, они его куда-то водят, социализируют. Он учится как-то есть, пить, то есть, понимаете вот, они такие вот все реабилитологи вот этих наших этих… детей из Беларуси. Они им никто, но просто для них это bambini и все, понимаете.
С.Т.: Этого достаточно.
А.Р.: И они настолько этим гордятся, и вот точно, точно так же мы были, была встреча на вилле, они говорят, на вилле. Приезжаем, действительно такая вилла старинная, знаете, где-то построена вначале прошлого века, вот такие все вот закругленные, огромные. Тоже фотографии, и вот там вот эти фотографии вот этих, во-первых, этих домов, этих детей, которые вот там вот в грязи, в пыли с собачками, с кошечками, в таких ситцевых платьицах там… в это самое. И потом какие-то дети, уже цветные фотографии, вот какие вот они здесь, когда их провожают, уже они везут там чемодан вещей, игрушек, понимаете. И на вот этой контрасте они получают бешеное удовольствие, то есть там конечно, что Вам сказать. Я… мы ее вообще не знаем эту Италию, но это совершено вот…
С.Т.: Другой мир.
А.Р.: Другой мир, то есть… И понимаете, вот я думал, почему они вот такие, такие добрячки, они все легкие в общении? Они, у них нет каких-то межчеловеческих барьеров, то есть они вот как вот такие все друзья, знакомые там, все они… все так у них складно. Они не закрепощены, у них нету комплексов, они вот этих детей, они рассказывают, привезли, вот показываем унитаз, а ребенок оттуда умывается. (смеется) То есть понимаете, он не знает приспособление. И, говорит, языка ж не знает, мы, говорит, не могли его помыть. Ну, не можем придумать, в ванну он боится, не лезет, значит, унитаз он увидел, воду, значит, лезет туда умываться. Я, говорит, только, говорит, додумались, набрали воды теплой, в тазик, поставили тазик. И ребенок взял и помылся, то есть вот понимаете, нашли… С ним трудно было понять, как вот ребенка можно было помыть. В ванну не лезет, на горшок не может, говорит, ходили по большому в уголочек, туда, в этот. Вот заходит, вот… говорит… учим несколько дней, несколько дней вот он ходит, посадили на горшок, он сходил. Потом проходи какое-то время, ребенок забыл, ну, то есть он не… не понимает…
С.Т.: Не приспосабливается…
А.Р.: И он прибежал… ему захотелось, он прибежал в уголочке сел, покакал и побежал дальше, понимаете. И вот это… и я думаю: «Господи […] зачем вот это была головная боль, вот эти все ». Но оно потом проходит время… И вот была, как раз были в Милане и там была выставка мебели и приехала девочка, я думаю, что такое… на нашу похожа, но ходит, по-итальянски разговаривает, такая высокая блондинка. Потом один подходит, мне что-то говорит, и… там переводчица переводит, говорит, что это… Вот он говорит, это моя вторая дочка с Украины, вот сейчас выставка, она приехала, значит, переводчиком на эту выставку и ко мне в гости. Вот девочке 20 лет, живет там где-то на Боярке в Киеве, вот. Тоже у нее как бы жизнь такая простая, она где-то там, в киоске работает что-то там, какая-то ну, совсем простая жизнь без образования, без… ну, видимо ее, как бы не позволяли ей возможности. Ну, она красивая, высокая, язык знает и там ежегодно выставка в Милане проходит и требуется массово вот для наших же ж бизнесменов, которые приезжают закупать русскоговорящие люди. И вот это повод, значит, поехать. Стоим в метро с вот этим же ж Владимиром, он с Белоруссии, мы с ним разговариваем, вот, он говорит: «Та, у нас в Белоруссии…» Хопа, поворачивается девочка: «Здравствуйте, а я из Белоруссии. – А откуда? – Та я из (оттуда-то) ». Он: « Оооо! Так мы ж это самое. А что Вы здесь делаете? – Та я вот, была ребенком, меня брали сюда несколько раз, я попала в семью, вот. Мне понравился язык, я потом самостоятельно занималась. А сейчас я вот здесь работаю. – А что ж ты делаешь?» Она говорит, сейчас в Европе очень массово идет новый вид бизнеса. Это когда компании устраивают жильцов не в гостиницы, а в частные квартиры. То есть я не помню, как это называется, но это […]. И сейчас вот, допустим, набирают базу данных проверенных таких людей, у которых есть квартиры, есть там возможности. Во-первых, это в вполовину дешевле или даже в 2 раза дешевле, во-вторых, это возможность для тех, кто приезжает попасть сразу…
С.Т.: В семью
А.Р.: Как правило, жизнь вместе с хозяином. То есть там тебе дается комната и пользование всей вот… И вот она говорит, я сейчас вот работаю, здесь развиваю этот проект, уже год здесь работаю. […] И по-итальянски с нашими же итальянцами ля-ля-ля, то есть ребенок, девочке 20 лет, у нее… уже, понимаете, как, она уже вот… человек, человек Европы. То есть она уже в Италии, очень интересно, конечно. А так они, они все говорят: вы герои, вы герои. Та, какие мы герои? Мы каждый делал… там Владимир, он молодец такой. (смеется) Я… никто ж ничего нам не подготавливал, вот как мы ехали, вот и каждый рассказывал свою историю вот, что он там был. А Владимир, он… значит, он там котельной заведовал. Ему вообще трудно что-то рассказать, [...] технические возможности, там, что нужна горячая вода там, вот. А он, значит, взял вот эту маску, шапочку, вот эту куртку, значит, потом какой-то дозиметр. И он начал вот это им показывать, этот…
С.Т.: (смеется)
А.Р.: [...] как посмотрел, конечно. Понимаете, они – во. «А знаете, вот когда была авария, все ходили вот в таком виде ». Одевает маску, значит, шапочку… этот белый сюртук, этот. Прищепка, значит, дозиметр: «Вот здесь измерялось, значит, все». О, дайте попробовать. Я понял, какой Владимир предприимчивый (смеется) то есть понимаете…
С.Т.: (смеется) Из ничего сделал, да…
А.Р.: Вот кроме слов еще и картинку…
С.Т.: Визуализация…
А.Р.: Визуализация, да, то есть он, он настолько классно, молодец. И вот мы вдвоем все время, всю командировку были. Только вот до Италии, в Италии мы поехали… уже во тут […] на этот, побережье, и там вот нас разлучили. Он поехал еще на 2 дня в один город, а я в другой. Я попал на встречу с нашей украинской общиной, которая там живет в Италии. Женщина – голос вокзала Львова, вот были у нее в семье. Вот тоже она, и дочка уже туда все, то есть, понимаете, судьба не позавидуешь. То есть они согласны на любые самые неинтересные работы, вот, то есть там со стариками там, стирки-уборки, то есть все, что итальянцы не любят, вот это все наши люди. Там вот голос вокзала, 20 лет она была вот голосом вокзала, вот сейчас, пожалуйста, она там живет. Вот, и небольшой городок… Но, понимаете, вот там не имеет значения, большой он или не большой, вот это вот поражает изобилие, изобилие всего.
Глина такая, что вот солнце светит, становишься на глыбу этой глины, она не рассыпается. То есть это, это земля страшная, вот. Сами итальянцы рассказывают, что буквально они 100 лет только как нагрелись. Оказывается, в Италии было запрещено разжигать костры, Вы представляете? Вот этим бедным людям нельзя было разжигать костры. Грелись исключительно… А там особенность такая, что… летом жарко… ну, то есть днем жарко, а ночью холодно. И особенно это, это когда у них зима, вот эта сырость, которая залазит в любые щели, то есть это 100% влажность. Вот по сути, это ж остров, полуостров среди моря. И вот эта сырость, которая залазит, ну не с… от нее не спрячешься. И вот эти люди, и все дома вот старые, они построены однотипно. Значит, первый этаж, помещение для животных, вот, и в котором жили вот эти бедные люди, ну прислуга, все вот эти, как бы, вот.
И они в вечером грелись и жили, спали вот там, в соломе с животными, представляете. Наверху уже жили хозяева, то есть тепло отсюда поднималось и обогревало им потолок, и соответственно и помещение нагревало. Ну, у тех еще была и печка, могли топить. Вот я не знал такого факта, говорит, это вот 100 лет назад только нам разрешили типа дома обогреваться. Остров пустой, может быть, не было деревьев, может быть там только кусты, я не знаю, почему, но это рассказывали про вот область, которая называется Тоскана, это сюда, ближе к Франции. Вот в этом районе, говорит, запрещены были эти… костры. Нельзя было греться вот теплом костров, то есть вот только теплом животных. То есть ты мог между ног (смеется) этих бычков ложиться и там греться с ними. То есть ужасно…
И вот это вот я жил в этом доме, которому 200 лет, у которого все сделано из камня, то есть вот этот, вот ихний ракушник, там вплоть до того, что даже вот корыто из… куда свиньям наливали вот еду, вот оно сделано из вот этого камня, то есть все вот эти постройки… В доме уже никто не живет, один только заробитчанин Валентин из Западной Украины, который обрабатывает 50 гектаров земли один. Ему помогает итальянец. У него 7 тракторов разных предназначений, на этом участке, а это… вот таких 3 холма, там я просто теперь вижу, как 50 гектар у них выглядят. Вот очень интересно… виноградник, 400 кустов… оливкового дерева и все остальное пшеница, ячмень, вот это вот, эти самые… 3 дома вот таких. Все разъехались, хозяину, хозяин доктор, которому уже 85 лет, горбатый такой, вот. Дочки тоже врачи разъехались в городах, никому это не нужно. И вот это вот он работал, 2 итальянца старых, по 70 лет, и один уже стал совсем плохой. Там же ж оливковые деревья, так и специальные такой трактор, который вот так вот… обтрушивает эти деревья, механизировано. Но чтобы оно не росло, все равно там ручная работа, надо на дерево залезть и вот эти ветки, которые вот так растут, их всех срезать. Только остаются те, которые вниз. И нужен, что бы молодой, и вот это вот… этот заробитчанин работает… тоже. И вот это мы в этом доме в холодном вдвоем. Я на втором этаже, он на первом, кровать такая, вот этот запах старой Италии, вот, одеяло такое пуховое. Там никакой, естественно, холод не страшен. (смеется) Топят или нет, ты когда под него залазишь в спортивном костюме, потом…
Это вся экзотика, конечно, Италия это вот именно вот, знаете, то, чего мне хотелось, именно почувствовать, как живет простой итальянец, да, вот там где-то самые-самые простые люди. То есть это… вот…
С.Т.: А скажите, если вернемся к теме Чернобыля, кто из людей Вам больше всего запомнился во время пребывания там? То есть человека, которого Вы вспоминаете может чаще или… образ…
А.Р.: Мой фельдшер, это Васильевна… Вита… Вита…
С.Т.: Расскажите что-нибудь…
А.Р.: Вита Васильевна, потому что она, знаете, вот когда… вот мы попали так, что мне было 25 лет, а ей было 43, то есть это разница, получается, 18 лет, вот, то есть вроде и не большая, то есть она еще как бы… вот…
С.Т.: Она жива?
А.Р.: А?
С.Т.: Жива она?
А.Р.: Знаете, вот, я конечно, может, и сам виноват, но я не знаю, как ее судьба после того как мы расстались, как я ушел. Просто у меня потом пошло-поехало, я год в медрадиологии, потом я пошел в фармакадемию преподаватель. […] Там вот, на базе студенческой больницы работал, преподавал. Потом у себя в поликлинике там где я сейчас, на Северной Салтовке, потом я уходил медпредставителем работал 15, то есть как бы я очень резко менял свою… И у меня очень много людей, ну, как бы, менялось, и когда одни приходили вот в окружение, другие забывались. И я полностью вот как бы… ту категорию… но из тех чернобыльцев, которые вот ездили со мной, из молодых умерло 3 доктора, которых я знал, молодыми. То есть один умер вот буквально от гипертонии, от инфаркта, Саша вот от острого панкреатита, вот. Очень много людей, которые болели, были люди, которые уходили в психологические травмы. То есть люди как бы оценивали, что вот они побыли там, вот. Но, понимаете, как-то вот, те, кто меньше знает, вот эти вот как бы… которые не вкладывались в это понятие, каких-то смыслов, они вот живут и… и ничего, понимаете, то есть здесь конечно это большая психотравма.
О чем, собственно говоря, вот и больше всего и говорят на Западе, потому что люди примеряют к себе, вот если случится такая катастрофа, кто готов пожертвовать вот тем благом, которые они живут действительно. Еда прекрасна, еды полно, еда ничего не стоит, солнце, красота, цветы, вода, ну, понимаете, вот… Ну, жить в комфорте и потом вдруг этим пожертвовать и поехать и получить где-то болячку. И постоянно на каждой встрече звучало, что вот, ну как же так, вот если у нас случится, то у нас никто не поедет, кто ж будет делать? Я говорю, ничего страшного, я говорю, всегда есть экономически ориентированные люди. То есть если не поедут итальянцы, поедут турки, поедут украинцы, то есть тех, кому нужно заработать. Ну, и потом, если это правильно к этому подходить, то можно минимизировать эти как бы проблемы. То есть наверняка есть такая тактика, мы это просто увидели уже непосредственно там. Почему вот Вита Васильевна мне помогала, потому что у нас с ней было вот понимание с полуслова. То есть надо, никогда не было никаких возражений, вот, день, ночь, кто б когда не пришел, там, вот, как правило, это было все ночью, потому, что… Почему-то вот я помню, что мы все время в потемках по этим. А там еще едешь по дороге, стоит заправка, вот ты подъехал, вот непривычно, да, налей мне полный бак, раз, тебе налили, ни талонов, ничего. То есть вот он стоит и вот всем, кому надо, он наливает, он обеспечивает максимально вот это движение, вот. И вот это конечно, особенно ночные пейзажи вот эти вот, эти люди в масках все время, что б с зоны выехать, тебя там 10 раз помоют, колеса, все. Мы выходим, нас обязательно промеряют, мы опять садимся, колеса промыли, днище помыли, переехали, еще раз померили, до свиданья. В зону въезжаем и тут это вот… конечно это…
Я много лет об этом не вспоминал, я просто вот вчера лежал, думал ну что ж, что… что я запомнил? Я помню потолок, этих комаров, этот запах вот это конечно это, то, что въелось под кожу. И вот эти ночи, когда поездки все, Вы представьте себе, когда там какой-то живот острый и это среди ночи, ты берешь этого, едешь. Едешь по… целый час, это ж ехать до Иванкова час и ты едешь по совершенно пустой дороге, никого нет, где-то подъезжаешь к перекрестку, стоит какой-то с маской там гаишник. А кстати, по поводу вот этих гаишник… почему я так акцентировал внимание, потому, что я обратил внимание где-то года через 3 началось много проблем, именно приезжаешь или в форме или без формы, но каким-то образом выясняется, что он милиционер или гаишник, очень много было проблем с сердцем. Причем не те сердцем, которые ишемическая болезнь, это вот как бы… то, что стенокардия там, а именно нарушение ритма, то есть это когда вот эти клетки, которые в сердце проводят импульсы, вот они погибают и тогда неритмично идет импульс и сердце не может там сократится в нужном вот… вот эти аритмии… их было очень много.
Я еще тогда помню Васильевне говорю, что такое за напасть, вот это вот с гаишников, чем они провинились перед Богом. А потом, когда ты попадаешь один раз, второй раз в эту семью, то есть вот несколько раз на вызов, случайно, выявляется, что он был в этом самом. Потом пока там вводишь ему лекарства, спрашиваешь, а как вот, где Вы там были. Та вот там-то был. А сколько были? Та вот 4 месяца были. А чего ж Вас не меняли? Та, дело в том, что всех собрали, вот, весь там отряд, бросили туда, некем было поменять. То есть пока там договорились с другой области там, ну как-то у них вот с ротацией не получилось. Получилось так, что вот эти люди простояли там дольше… ну, это ж военная структура, понимаете, там приказ есть и ты уже тут… Если гражданский, у тебя есть хоть какая-то еще возможность повозмущаться, а там даже возмущаться нельзя, понимаете как. И поэтому вот эти вот…
Так что Вита, она попадала хорошо в вену сразу, то есть вот… это самое важное, потому, что когда есть больной человек, и вот у него какая-то проблема, важно контролировать его сердечнососудистую деятельность. А деятельность это связано, если у него потеря крови, то нужно ее восстановить, для того, что бы довести, то есть. А что бы вести, нужно сначала стабилизировать, все сделать, а потом уже транспортировать. Когда ты привозишь… и вот конечно, то, что она там была со мной, это мне было и такое спокойствие, и в то же время уверенность, что мы там, действительно мы там не накосячили ни разу. То есть мы все сделали как надо, свою работу, вот, ну… Естественно, после того как бы… все мы проходили эти… госпитализации, практически все, вот кто на скорой помощи работал. Мы тогда лежали в институте медрадиологии, нас всех обследовали, у каждого там понаходили кучу каких-то хронических болячек, но одно дело…
Суть-то в чем, вообще в принципе, вот как здоровье. Можно быть больным с детства, но прожить дольше всех. В чем суть. Суть в том, что человек, которые рано получает какую-то проблему, он воспринимает это как свою жизнь и к этому правильно относится. И тогда вот… проблема многих, чернобыльцев, вот которых я знал, которые там… многие спились, там все… то есть они все время вот кружили вокруг вот этой темы, они от нее не вот… Вот они как бы стали заложниками вот психологически. И чего не было с нами, ну, сейчас это ж уже все поняли, сейчас уже есть армия психологов, все, вот этим всем, то есть людям нужно, ну, дать в руки такой инструмент, с которым бы они могли дальше ну, исправлять свою жизнь. То есть не валить все на Чернобыль там, вот, ну, что ж валить, ну, так получилось. Вот кто-то там зарабатывал, а кто-то подставлялся, понимаете, ну, правильно это воспринимать. И вот многие просто… не, не смогли… вот, ну, как правило, больше всех пострадали те, у кого были скрытие какие-то неврологические проблемы. Вот они с… прогрессировали, я просто знаю, вот, очень много людей. Я работал в студенческой больнице, там целое отделение было для чернобыльцев, тогда была определена вот больница по Обкомовской, институт медрадиологии, вот и 20-я студенческая, вот, я там 5 лет работал и как раз вот этих я тоже их очень много видел раз. Там были и аггравации. Плюс вот это ж… как бы еще… совковый подход, что нигде в мире нет, есть социальная защита, это одно, медицинская защита, это другое. У нас эти вещи не разделены, у нас степень социальной защиты зависит от медицинской проблемы. Естественно, что это и дает свой перекос, люди понимают, что… они видят, что там есть каких-то больше благ и все хотят туда. И вот это, понимаете и это проблема на века. Хотя если бы тогда адекватно, вот скажем, закрыли этот вопрос, ну, грубо говоря, вот всем, кто был, всем дали там талончики, и в течении 5 лет получить какой-то автомобиль, типа запорожец и тема закрыта. И она б закрылась навсегда, это психологически было… да. Но, а так, конечно, эта тема, она вышла за рамки, и все уже вжились в роли чернобыльцев. Есть такие герои у нас, которые вот просто.
Я вот в Италии столкнулся там просто… герои большие, герои меньшие, понимаете, вот так вот сидишь и думаешь, а… а какой я там среди них? (смеется) Герой, представляете, то есть… Ну, это огромная проблема, когда такие катастрофы вот… итальянцы, они… пробудили вот мне вот эту мысль, и я думаю, ну как вот действительно… Ну, на самом деле, если грамотное общество, оно найдет способ любую проблему решить. И мы видим, что вот… я сейчас в интернете слежу за Фокусимой. Вот как раз было у нас в Италии, это Фокушима была 15 лет или 10, сколько там сейчас Фокушима…
С.Т.: 3.
А.Р.: 5 лет…
С.Т.: Да…
А.Р.: 5 лет Фокушима… да…
С.Т.: Нет, ну да, это ж вот совсем недавно…
А.Р.: Так Фокушима, они вот тихо-тихо потихоньку… хотя тоже все засекретили, понимаете, но сейчас люди возвращаются в свои… Но там другая ситуация. Вот как люди ушли, вот так вот у них, как кофе стоял, он так и стоит, понимаете. Там никто ничего нигде не взял, это вот совсем тоже вот другая страна. Сейчас они вот на зараженные территории уже возвращают людей. То есть они вот эти все эти годы работали на вот… И через 5 лет, ну им выбирать-то нечего, у них остров, понимаете, как. И они сейчас вот… возвращаются к жизни гораздо быстрее. И там же ж столько людей погибло, была ж это… цунами, то есть там погибших несоизмеримо больше. И заражение там, зона большая, и… Ну, понимаете вот, смотришь, они ту же проблему переживают немножко как бы по-другому. Немножко все более… то есть прагматизм, он должен быть. И каждому человеку, да, ты попал, но ты должен понимать, что за тебя никто не будет ничего делать. Ну, да, если там онкология, тут, понимаете в чем проблема, то есть… Хотя с другой стороны вот… и этот центр тоже это хорошо, что есть, какая-то для чернобыльцев Мекка, куда можно нам прийти, пообследоваться, то есть это. Тема и плюс отношение общества к этому. Я же говорю, было приятно то, что они там так… это. Причем это ж не в одном месте, в разных местах разные люди, но они одинаково реагировали, то есть, и для них это больно, они интересно, они примеряли это на себя и они думали, ну как же, как же быть. А… и они страшно этого боятся. А с другой стороны немцы тоже ни одной атомной станции не построили. И у них экология на первом месте. Причем у них тоже были периоды, когда они не знали, как, куда двигаться. А сейчас у них и переработка вся, то есть вот, Вы знаете, сколько эта бутылка стоит, вот эта пластиковая? Знаете в Европе?
С.Т.: Я не знаю.
А.Р.: Не знаете?
С.Т.: Нет.
А.Р.: 0,25 евро. ¼ евро, это на сегодняшний день…
С.Т.: Ну, евро это…
А.Р.: 8 гривен.
С.Т.: Угу. Ну, да, дороговато, как для нас.
А.Р.: М?
С.Т.: Дороговато, или это дешево считается?
А.Р.: Эти деньги закладываются уже, когда она продается. И для многих, вот я был в Германии и вот если едешь там какой-то на 2-3 дня и смотришь, а в дороге ж там воду покупаешь, и смотришь, никто не выбрасывает, все везут. И самое важное, что она не должна быть помята, то есть вот ее можно назад продать. Такие аппараты, вот заходишь в супермаркет, стоит аппарат, дырка такая. Ты вот так бросаешь, он только раз, покрутил, посветил это… этим самым такой, раз, проглотил и вот это туда бросаешь, маленькие, большие, оно все проглатывает. Потом выдает чек и вот это по чеку, там ты можешь его отоварить в этом же супермаркете. Причем стекло стоит 0,08, то есть если это…
С.Т.: Дешевле на…
А.Р.: В 3 раза дешевле, чем пластик. То есть стекло более безопасно естественно для природы, нежели вот этот пластик. И соответственно цена. Ну, стекла мало продается…
С.Т.: А у нас все наоборот.
А.Р.: А?
С.Т.: А у нас все наоборот.
А.Р.: Все наоборот. И поэтому огромная река Эльба, ширина 2 километра, смотрю, специально на кусты, на очерет там, на этот камыш, где-то, где может мусор собираться, нету нигде во всей Германии, ни в Австрии, ни в Италии. Ни одной нигде бутылки не валяется, представляете. А представьте если украинцу 8 гривен, у нас и в Италию поедут собирать, куда угодно. (смеется)
С.Т.: Угу. (смеется) Скажите, можно еще вопрос Вам по поводу того, вот Вы вернулись, да, с ликвидации, как Вас общество восприняли? Как на работе, друзья… в городе вообще…
А.Р.: Понимаете, вопрос… я Вам хочу сказать, это был 1986-й год и вот те, кто понимали вот, я не хотел туда 2-й раз ехать. И я бы не поехал, потому, что я понимал, настолько это чужеродное место, я очень осознавал это. Я пережил сумасшедший стресс, я Вам говорил, я его только токсической дозой алкоголя смог в себе подавить. То есть это, ты задаешь себе вопрос, тебе 26 лет и что тебе делать дальше? Вот ты уже это поглощаешь, ты это вдыхаешь, ты это пьешь, ты это кушаешь и оно в тебе и оно в тебе навсегда, оно тебя не покинет, вот. И… приехали и на работу. И ничего, просто проходит 4 месяца, приходит повестка, тебе говорят на полгода по военкомату. У меня были однокурсники, которые съездили туда на полгода по военкомату, вот. То есть абсолютно общество к этому относилось как к обычному явлению. И потом, когда в 1990-м году был принят вот этот закон, который дал возможность многим им пользоваться этим законом, естественно, что и мы им воспользовались. То есть мы все пролежали в этом центре, вот. Мы связали свое пребывание с какими-то своими проблемами, вот. Они, так или иначе, у каждого были, просто у кого-то они больше выражены, у кого-то меньше выражены. Но я еще раз повторюсь, чернобылец, это человек, который получил определенное количество радионуклидов с воздухом, с едой, водой и пищей и он эти… это все пронесет через всю жизнь. Кто-то проживет и будет столетним, а большинство, конечно, уйдут раньше, потому, что вот… чудес на свете не бывает. Хотя… наверно, здоровый образ жизни для чернобыльцев как ни для кого более важен…
С.Т.: [...]
А.Р.: … чем что либо. Потому, что я говорю, основная масса, это герои, которые недооцененные страной и которые, к сожалению, вот все свои проблемы запивали коньяком, таких очень много. Потому, что это в основном мужчины, а женщины, женщины они более живучие, они более прагматичные, правильные, под более правильный образ жизни. Поэтому… мне интересно конечно, где моя сейчас Вита Васильевна и чем она занимается. Но если мне сейчас 57, прибавьте 18, сколько это получается?
С.Т.: 60+20=70 – сколько там, 5 лет, 65. А нет, подождите, +18, 75.
А.Р.: Да, 75 лет, то есть она глубокая старушка.
С.Т.: Угу. А скажите, как семья Ваша отнеслась к Вашей командировке в Чернобыль и как она Вас восприняла, то есть и были ли…
А.Р.: Семья сказала, что рожать больше не будем, эксперимента ставить не будем, поэтому у нас одна дочь и у нас из-за этого больше нет… то есть мы не размножались, только по этой причине. Ну, так вот жена восприняла мою проблему. «Вот ты там был, теперь мне… Я не хочу этих самых, рожать уродов », вот так.
С.Т.: А… то есть она с пониманием отнеслась к Вам, да и…
А.Р.: С полным пониманием, но вот, вот так вот.
С.Т.: А повлияло вообще как-то Ваше участие, да, в ликвидации на семейную жизнь?
А.Р.: Нет.
С.Т.: То есть…
А.Р.: Нет, нет, не повлияло, на семейную не повлияло. Просто когда вопрос заходил о детях, еще ребенка, она сказала категорически нет, вот, то есть это вот ее реакция на эту происходя… Ну, нет так нет, значит, будем так.
С.Т.: А обговариваете ли Вы в семье вообще тему Чернобыля? Тогда, сейчас?
А.Р.: Нет, ото… (смеется) Помыли немножко и все, и больше не обмываем. То есть, конечно, когда приходит какие-то годовщины, это ж вот в декабре у нас там годовщина, в мае годовщина, какие-то, по рюмке мы выпиваем, там всех вспоминаем, поминаем, кого уже нет. Но особых каких-то проблем по этому поводу в семье нет и… и, понимаете, даже среди родственников я особо не афишировал. Я так предполагаю, кое-кто даже и не знает.
А.Р.: И не знает. Хотя наверно все знают, потому, что у нас же ж по закону мы на пенсию должны выходить в 50 лет, вот. И в 50 лет я оформил пенсию, но в отличии от многих чернобыльцев, которые вот получили там помощь от государства и ушли в безделье. Я ни одного для не…
А.Р.: Без работы сидели. Потому, что я, я понимаю, что вот любая деятельность, она для человека очень важна. То есть когда он в каком-то процессе, это, это не заменит никакие… никакие как там отдыхи, поездки, пребывания где-то, то есть занятость, это занятость. Человек занят, он делает какое-то дело, ему интересно или неинтересно, он устает, то есть, понимаете, цикличность, она самая… самая ценная, если вот циклы ты правильно выбираешь, чередуешь, то тогда все хорошо, вот.
С.Т.: Скажите, что по Вашему мнению стало причиной аварии? Задумывались…
А.Р.: Знаете, вот, очень интересной была вот эта последняя встреча с украинской диаспорой в Италии, вот. Я был, мне было даже несколько дискомфортно на ней находится, потому, что… вот все встречи, они проходили однотипно, то есть там… приходил активист, который показывал слайды, вот. Как правило, это с… телепрезентацию, аниме, да. Стандартную вот эту вот, когда случилось, сколько людей пострадало, куда пошло облако, вот. Вот это ж как бы все… все встречи были вот в таком ключе, то есть активист нам рассказывал. Потом предоставлялась возможность послушать историю участника. А потом вопросы. То вот с украинской диаспоры все было совсем по-другому. Мы были в такой в школе в какой-то, вот, они там… ну, как правило, вот оно тоже проходит однотипно и среди итальянцев, и среди наших, видимо наши уже переняли у итальянцев, то есть. Суть такова, что когда собирается какое-то сообщество, каждый приносит что-то свое, какую-то выпечку, какие-то изделия. Как правило, это сладкое что-то вот, коржички, там пирожные, там тортики, там какие-то кренделечки, ну то есть вот, ш… рукоделие, вот. Все приносят, на стол ставят, ставят стаканчики, чай, соки, трали-вали вода, вот. И тут зал, люди сидят, это, как правило, это человек 30-40. Вот такая вот компания, вот, все тесно, узко, рядом, близко. И… докладываем мы, показываем свои фотографии, там слайды что-то, но у меня особо не было, у Владимира больше было. Был уже не в мае, он был где-то или в августе или в сентябре, то есть через полгода, когда уже там, собственно говоря, я же говорю, возле станции ходили, в Чернобыле люди жили, то есть уже жизнь как бы, она сузилась вокруг объекта, вот.