8 сентября - одна из скорбных дат в истории нашей страны. В этот день в 1941 году был взят в кольцо Ленинград - осада города длилась 872 дня. Блокада Ленинграда - пример величайшей трагедии и, вместе с тем, величайшего подвига, стойкости и мужества сотен тысяч людей. Это и те, кто помогал друг другу в голодном, замерзшем городе; и те, кто прорывал окружение, чтобы спасти ленинградцев; и те, кто потом спасал вырвавшихся из осады людей.
С каждым годом остается все меньше свидетелей и участников событий тех лет - и тем драгоценнее каждый рассказ, который позволяет сохранить память. И тем удивительней, когда, спустя десятилетия, все же удается находить имена, восстанавливать истории; разыскивать связанные с ними места.
Одним из них таких мест стала и Рязань. А героями истории - вывезенные в наш город в 1942-ом из блокадного Ленинграда одиннадцатилетний Леня и полуторагодовалая Люда, которые более восьмидесяти лет искали свою маму.
"Это моя мама?"
...Вокзал в Рязани в последние дни зимы 1942 года был страшен. С промежутком в несколько часов шли эшелоны со стороны Ленинграда - первыми в них заходили врачи. С поезда снимали тех, кто был слишком истощен, чтобы продолжать путь. Иногда выносили тела тех, кто не пережил дороги.
Из рапорта начальника рязанского эвакопункта Степана Михайловича Каляшина известно, что таких эшелонов с конца февраля до конца блокады было 110, они везли 217 тысяч ленинградцев. Ещё 13 656 блокадников прибыли «неорганизованно».
Самых слабых распределяли по больницам - но часто им уже не могли помочь: голод, который они пережили в блокаде, не оставлял сил для борьбы.
В числе тех, кого сняли с очередного поезда, была и Вера Самойловна Нахмансон. Ленинградка везла сына и дочку к бабушке, в Ульяновскую область. Семье удалось выбраться из блокады по льду Дороги жизни.
Сейчас многие рязанцы знают здание на Полонского как бывший роддом. В войну здесь был госпиталь. За одним из окон здания, мимо которого мы проходим каждый день, весной 1942-го года умирала совсем молодая женщина. Улицу освещало апрельское солнце, Вере Нахмансон было всего 35 лет, и всего год отделял этот день от ее мирной жизни, в которой она гуляла по набережным Ленинграда с подрастающим сыном и новорожденной дочкой и не могла и представить оглушительного голода, крошечных пайков, извещения о пропавшем без вести муже, черного льда Ладожского озера, грохочущих эшелонов, госпитальной палаты.
Вера Самойловна Нахмансон смогла спасти детей, но сил выжить ей не хватило. Она умерла в Рязани 26 апреля 1942 года. Каково ей было понимать, что маленькие сын и дочка остаются в чужом городе на незнакомых людей? Может быть, последние мысли матери были полны надежды на то, что - не бросят; помогут вырастить; и война кончится, и дети вернутся в город, где родились...
Умерших ленинградцев хоронили на Скорбященском; позже этот участок так и назвали - Ленинградским кладбищем.
..спустя годы выросшая Людмила приедет в Рязань и будет бродить между крестами и памятниками, но не сможет найти родную могилу. Спустя еще несколько десятилетий узнает, что на Скорбященском появился мемориал блокадникам - и приедет снова, чтобы наконец найти маму.
Останется только один вопрос - она ли это?
"Я не знаю, как мы выжили"
Вера Самойловна Нахмансон родилась в Витебске - как и ее будущий муж, Мендель Израилевич Гутман. "Отец приехал в Ленинград в 20-х годах на учебу. Он закончил механический институт и работал старшим инженером на заводе « Красногвардеец», производящем медицинское оборудование. У меня есть фотография отца, где он назван лучшим изобретателем и рационализатором завода, - рассказывает их дочь Людмила. - Папа имел бронь от военной мобилизации, как специалист и отец малолетних детей, но записался на фронт добровольцем по партийной мобилизации. Его призвали в сентябре 1941 года, а уже в октябре мама получила извещение о том, что он пропал без вести. Позднее мы с братом нашли частное письмо 1946 года от однополчанина отца, который был свидетелем его гибели. В этом письме было указано место гибели нашего отца, и мы с братом, а потом и с нашими детьми каждый год 9 мая посещаем братскую могилу на Невской Дубровке".
Семья осталась в Ленинграде - надеялись на возвращение отца. Но вскоре последние пути к городу были отрезаны. Начался голод: "Я не знаю, как мы выжили, потому что мама не работала, и мы имели минимальные нормы хлеба. Брат признавался, что ему не всегда удавалось полностью донести до дому эту норму. По рассказам старших я знала, что воду брали из реки Фонтанка, берега которой покрывались льдом и создавали дополнительные трудности для ослабленных людей. Зима 1941-1942 года была очень суровой, и тем, что мы с братом выжили, мы обязаны нашей маме, которая отдавала нам часть своего пайка. Мы смогли оставить блокадный город только в марте 1942 года, когда завод дал нам машину-полуторку, и мы по льду Ладожского озера добрались до Большой земли. Лед был уже слабый, и брат вспоминал, что машина, шедшая перед нами, ушла под лед".
До бабушки семья не добралась, и новым домом для детей стала Рязань - здесь умерла истощенная мама; Леонида отправили в детдом, который размещался в Пронске, в зданиях бывшего монастыря. Людмила попала в дом малютки.
Сохранилось письмо, которое мальчик написал сестре отца - своей тете.
Родственница разыскала оставшихся сиротами малышей - и они вновь вернулись в Ленинград, который уже был освобожден от блокады: "Тетя Гися, сестра моего отца, приехала за нами примерно через год. Здесь надо сказать, что она жила в Блокадном Ленинграде и похоронила этой страшной зимой 1942 года своего мужа и двухлетнюю дочь".
Тетя забрала осиротевших племянников из Рязани и стала для них второй матерью: "Многие уговаривали ее не брать нас с братом, оставить в детском доме, но она поехала в Рязань. У нее были большие трудности с возвращением в Ленинград, и она оформила опекунство над нами. Мы вернулись в разбитую комнату моих родителей в большой коммунальной квартире. От меня тщательно скрывали, что она неродная мать, но «добрые люди» не могли молчать, и, я, конечно, догадывалась. Но я всегда буду признательна этой достойнейшей и благородной женщине, которая отдала нам свое сердце и душу. К сожалению, она умерла рано, в возрасте 48 лет, сказались годы блокады и потери близких".
Впереди была целая жизнь: Людмила закончила Технологический институт, стала инженером-органиком; работала в НИИ Нефтехимических процессов научным сотрудником, принимала участие в пуске заводов синтетического каучука. Вышла замуж за коллегу, родила сына. "Посещаю театры, музеи, люблю путешествия," - рассказывает она о себе. Сын занимается физикой, работает в Канаде, сам уже давно стал отцом.
Ленинградский мальчик Леонид из Пронского детдома ушел из жизни в 2012-ом: "Судьба брата сложилась по-другому. К началу войны он закончил 3 класса, школы, дальше - блокада, детский дом, переезды, ремесленное училище, переходный возраст. И только после армии он пошел в вечернюю школу, в 6 класс. Ему было трудно, но я ему помогала, так как училась в старших классах. Он закончил школу и автодорожный техникум, работал руководителем на автопредприятии. Он был очень общительным человеком, с большим чувством юмора, душой компании. Леня был дважды женат, у него сын Михаил и два внука".
Леонид так и не успел узнать, что могила его мамы будет найдена. Но его сестра уверена: ему это было бы важно.
Буквы на памятнике
Чем же закончилась история поиска ленинградской семьи в Рязани? Людмила Менделевна, уже ставшая бабушкой девочка из блокадного эшелона, узнала, что на Скорбященском мемориале открыт памятник. Она приехала, чтобы увидеть своими глазами мемориал - и оставить цветы маме.
На плитах здесь - несколько десятков имен. Читая их одно за другим, Людмила Меделевна увидела фамилию, похожую на мамину - Нахманская. Совпадали и инициалы.
С просьбой помочь и выяснить - совпадение ли это? или действительно спустя восемь с лишним десятков лет найдена родная могила? - Людмила Меделевна и обратилась в нашу редакцию.
Сложно искать человека через годы, еще сложнее - когда речь идет о десятилетиях. Документов в ЗАГСе не сохранилось, но у "Ритуала", который делал плиты, записи нашлись. Выяснилось, что ЗАГС передавал более полные сведения, чем те, что отражены на мемориале - и совпали не только инициалы, но и полные имя и отчество, возраст и день смерти. Вероятность таких совпадений ничтожна - стало понятно, что речь идет об одном человеке. Окончание фамилии, скорее всего, исказили при попытке разобрать рукописную чернильную запись военных лет.
Ответ найден - но оставалось еще одно: исправить надпись. Казалось бы - дело в нескольких буквах, но на деле это не так просто - речь идет не о частном захоронении, а о крупном городском мемориале. Документы, согласования, время - все это могло затянуться очень надолго. А надо ли заставлять ждать семью, которая искала близкого человека более восьми десятков лет?
Воспользовавшись случаем, мы рассказали историю блокадной семьи, судьба которой оказалась связана с Рязанью, губернатору Павлу Малкову - и попросили помочь. Глава региона откликнулся, и спустя считанные дни мы получили фотографию. На снимке - та же плита, вот только надпись на ней уже верная: Нахмансон В.С.
"У меня нет слов, чтобы выразить нашу благодарность за неравнодушие, чуткость и отзывчивость к проблеме незнакомого человека, к давней истории его семьи, за решение этой проблемы до конца. Спасибо вам огромное, спасибо вашему губернатору!" - таким было ответное сообщение из Санкт-Петербурга.
...5 сентября 2023 года, за несколько дней до памятной блокадной даты, Рязань получила звание "Город трудовой доблести". "Наш город по праву заслужил это почетное звание. В годы Великой Отечественной войны сотни тысяч рязанцев, не жалея себя, работали в тылу. Плечом к плечу ковали Победу", - поздравил рязанцев Павел Малков. Только медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны» в Рязанской области награждены 256 тысяч человек.
Может, в их числе и врачи, которые пытались спасти 35-летнюю блокадницу Веру Нахмансон; и нянечки Дома ребенка, где выхаживали маленькую ленинградку Люду; и воспитатели детдома, где оказался 11-летний сирота Леня. Это - дань их памяти тоже.
И еще одно напоминание о том, что память нужно хранить - и что даже спустя десятилетия есть возможность все же найти след тех, чью жизнь перевернула та далекая война.
