В тот день мне на работу позвонил отец. Прежде он никогда этого не делал.
– Миша, приезжай: у нас сгорела квартира. Из-за телевизора. Мы – погорельцы!
Сгорела? Не может быть: о таких пожарах только в газетах порой страшилки публикуют… Но, похоже, что дело плохо.
Бегу к начальству: отпустите срочно. Я работал в «ящике»: просто так не войти и не выйти. Мало того – сегодня особенный день: хоронят генсека. В стране траур, все вокруг перекрыто, транспорт не ходит. Февраль 1984 года.
Получаю увольнительную и выскакиваю на Варшавское шоссе. До метро очень далеко. Вижу какую-то «Волгу», машу руками. Машина тормозит – похоже, что она из какого-то серьезного ведомства. Сбивчиво что-то объясняю, мужик кивает – поехали! Мчимся по опустевшей Москве так, что уже минут через 15 оказываемся на улице Чернышевского (ныне – Покровка).
Мужик все понял раньше меня и комментирует: «Бл…!» Вверху на доме зияет страшный черный провал – тут не перепутаешь. Денег с меня он тогда не взял. Спасибо ему за это.
По лестнице пропихиваюсь на 7 этаж – здесь суета, гарь и вонь. Под ногами там, где была комната с телевизором, какой-то культурный слой примерно в полметра высотой. Позже понимаю, что это рухнула шумозащита с потолка. Позже ее заменили каким-то поролоном, после чего стало слышно шарканье стульев наверху.
Постепенно начинаю понимать, что произошло. Дома была только старенькая бабушка – остальные на работе. Она включила телек посмотреть фильм «Коммунист» с Урбанским – репертуар траурного дня понятен. Чувствует: что-то горит. Пошла на кухню – куда еще может пойти хозяйка? Нет, вроде все в порядке. Выглянула на лестничную клетку – тоже нормально. А когда в комнату вернулась, тут уже вся стена полыхала. Испугалась, побежала к соседке – та звонить стала. В общем, пожарные быстро приехали.
Но квартира выгорает минут за 10. При этом плавится и коротит внутренняя проводка – можете поверить…
Ребята – которые примчались по вызову – молодцы. Даже что-то пытались спасти – у меня до сих пор чайный сервиз цел, который когда-то родителям на юбилей подарил. И даже флакончик французских духов – я его тоже помню, маме дарил на 8 марта – тоже спасли: вынесли на кухню.
А вот майор Чумаков или как его там, прибывший из какого-то Госпожхрензнаетчего – скотина. Ходил, кивал, нашел обугленную кроличью шапку и заявил: мол, еще носить можно! Отец тогда спросил, почему он издевается? Тот не ответил. Но после его визита духи почему-то исчезли. Хороший человек – не побрезговал.
Бегу в телеателье на улице Кирова – у нас с ним был заключен договор на абонементное обслуживание телевизора или как оно там называлось.... Это была такая игра: вы платите каждый месяц какие-то деньги, а за это вас время от времени может навещать мастер. Причем всего месяц назад этот самый мастер у нашего «Рубина» трубку менял – я еще обратил внимание, что потрескивать что-то стало. Но мне тогда сказали, что все в порядке, мол….
Ворвался на какое-то совещание, поднял шум. На меня наорали, но мои эмоции тогда перевесили. Через полчаса пришел мальчик-телемастер и удивленно спросил:
– А чего от него осталось-то?
Я уже знал, что осталось от «Рубин-714». Петля размагничивания – это такой моток обугленной проволоки, и кусок горловины кинескопа. Мальчик покивал головой и удалился.
Напоминаю: на улице – февраль. ЖЭК быстро просек ситуацию: сейчас замерзнет все отопление в подъезде. Через час мне вставили новую раму – к счастью, такая была у них на складе. Затем электрик, который понял, что проводку починить невозможно, кинул нам от щитка удлинитель с одной лампочкой. Уже хорошо: появился свет…
А телефонный аппарат тоже сгорел. Сотовую связь еще не придумали, а как теперь звонить-то, е-мое…
Осознание происшедшего приходит не сразу. Кто в чем ушел на работу, тот в этом теперь надолго и остался. А бабушка угодила в больницу: сердце… Ну, это было отчасти даже хорошо: в квартире адская вонь. Но альтернативы-то все равно нет – так и жили.
Но как жить дальше?
Внезапно появляется надежда! Звонит какая-то бабуся из Госстраха и предлагает продлить страховку на имущество. Оказывается, бабушка оформляла какую-то страховку! Ура – бегу в Госстрах: давайте деньги, ребята!
Ага, ага… Там выражают сочувствие, но показывают документ: заявлять о происшествии надо в течение суток! Я парирую: возникли непредвиденные обстоятельства – страхователь, то есть бабушка, попала в больницу! В итоге к нам домой приходят две девицы и требуют предъявить то, что сгорело. А как можно предъявить то, что двое суток выгребалось на улицу и потом растаскивалось всеми, кому не лень? Пытаюсь объяснить, что остатки обугленных досок и тряпок до сих пор валяются перед подъездом – девицы качают головами. Вот, мол, ножка от стула – видим. Вот кусок материи – тоже видим. Стопки обугленных книг – это тоже ваши, да? А откуда мы знаем, что у вас тут еще что-то было? В общем – до свидания… Компенсации не будет.
ЖЭК, к моему удивлению, активно помогает. Присылает маляров, штукатуров… Правда, в первый день работали четверо, а через пару дней стал приходить всего один, но и на том спасибо! А главная проблема висит: как жить дальше? И какая сволочь ответит за этот самовозгорающийся «Рубин»?
Каждый день после работы мотаюсь по каким-то учреждениям – завод «Рубин», НПО «Электрон» и так далее. На «Рубине» вижу забавные бланки: «Постоянно действующая комиссия по рассмотрению причин возгорания телевизоров «Рубин»… М-да…
Посещаю каких-то юристов: мол, чего делать-то? Те не говорят ничего конкретного. Главная мысль такая: если трясти Госстрах, то нельзя будет жаловаться на завод, а если жаловаться на завод, то оставьте в покое страховщиков. В итоге только одна бабушка-юристка из какой-то бесплатной юридической конторы дала четкое указание: подавайте в суд – и точка! Причем ответчиков должно быть трое:
1 – магазин, продавший телевизор,
2 – завод, изготовивший телевизор,
3 – ателье, обслуживавшее телевизор.
В чем вина магазина, я не понимаю до сих пор, однако через какое-то время я с задачей справился. Но тут выяснилось, что нужны документы, в которых будет указана точная стоимость сгоревших вещей. Для этого надо посетить какую-то контору, расположенную между библиотекой имени Ленина и Александровским садом. Составляю примерный список сгоревшего – мебель, посуда, книги, бытовая техника, одежда и так далее. В общем, все, что покупалось в течение жизни.
В конторе сидят две бабушки – еще раз слава бабушкам! Они настолько искренно вошли в мое положение, что стали активно помогать, на что я никак не рассчитывал. Например, сделали замечание: почему, мол, вы написали, что сгоревшая стенка «Спутник» стоит 730 рублей? Было подорожание – теперь она стоит 850! Обязательно укажите примерный размер сгоревших тарелок и прочей посуды – это очень важно. А вот с книгами – увы, помочь не можем: они у нас не оцениваются. Вы зайдите в книжный на Новом Арбате и попросите тамошних девочек: пусть помогут указать, сколько стоили ваши тургеневы, пушкины и лермонтовы!
Бабушку выписали из больницы – добрая соседка по лестничной клетке разрешила ей ночевать у нее. Папа, мама и я живем на пепелище.
Кстати, о состоянии квартиры. Комната с телевизором выгорела дотла, а к соседям в одном месте на потолке появилась дыра. В остальных комнатах открытого пламени не было – спасибо пожарным, но высокая температура сделала свое дело. Про скрытую проводку уже говорил – короткое замыкание в нескольких местах, которые никто и не пытался искать – проще было проложить всё заново. То же коснулось всех изделий из пластмассы. Когда, спустя несколько месяцев, я полез на полати, то обнаружил там старый-престарый проигрыватель грампластинок в кожаном чемоданчике – «Молодежный», кажется. Чемоданчик с виду целый – ну, надо же... Но когда я его открыл, то все понял: тонарм из желтого пластика был чуть ли не завязан узлом…
Белье в дальнем шкафу другой комнаты? Уфф – неужели, цело? Но, когда вытащили на белый свет какой-то пододеяльник, все стало ясно: все места сгиба стали черными, а некоторые обуглились насквозь. В итоге всё пустили на тряпки, но позднее выбросили и тряпки: запах гари никуда не исчез…
Написал на работе заявление о матпомощи – помогите, мол. Отец у себя сделал то же самое. Подписали без звука, обоим дали по 50 рублей. Лучше бы не просили – как-то неловко стало. Для справки: сгоревший телек стоил 680.
Коллеги по лаборатории скинулись: мол, возьми! Я отказался – знал, сколько получают инженеры и каково им расстаться с каждым рублем.
ЖЭК потихоньку делает ремонт – бесплатно! Спасибо Советской власти – что еще можно сказать? А у меня наступает судьбоносный день – иду в Бауманский районный суд подавать документы. Так сказать, по месту причинения ущерба.
Судья принимает стопку, бегло проглядывает, вздыхает. Первое заседание – через десять дней.
Прихожу на заседание суда – сижу в предбаннике в одиночестве. Затем появляется еще какой-то добрый человек – он подсаживается ко мне.
– Жалобщик?
Я киваю.
– Не люблю жалобщиков! – сообщает мне добрый человек.
Пожимаю плечами. Добрый человек – он из НПО «Электрон» – приступает к длинному монологу.
–В общем, так! – поясняет он. – Из «Рубина» сегодня никто не придет – можем поспорить. А эта судья – она все делает правильно, но – по инструкции. Сейчас она перенесет заседание дней на десять. Но и тогда из «Рубина» никто не придет. Она перенесет заседание снова… Вы меня понимаете?
Понимаю, чего ж не понять-то? Но у меня-то вариантов все равно нет.
– Вариант есть! – поясняет добрый человек. – Через два месяца получите денежную компенсацию – ручаюсь. Для этого мы сейчас забираем отсюда на хрен все документы, садимся в машину и едем в другой суд – в Киевский. Так сказать, по месту нахождения ответчиков – и «Рубина», и «Электрона». Магазин вообще ни при чем, это очевидно. А Киевский районный суд занимается исключительно подобными пожарами – чтобы не создавалось ощущения, что «Рубины» горят по всей стране. Судью я знаю лично – попробую пропихнуть вас без очереди. Если останетесь здесь – ну, я вам уже сказал, что будет дальше. Ну, чего – поехали?
К счастью, я согласился.
Добрый человек входит в кабинет к судье, о чем-то хохмит, потом протягивает руку – давай, мол. Получаем мои документы, выходим на улицу – у подъезда стоит черная ГАЗ-24. Поехали!
Добрый человек едет довольно хамски – прет по разделительной Кутузовского проспекта, одновременно показывая мне местные достопримечательности. Вон, мол, дом 26 – там Брежнев жил… Затем лихо сворачивает налево на Дунаевского, еще пара поворотов – и мы приехали. Поднимаемся на второй этаж, распахиваем дверь какого-то кабинета – там сидит, по всей видимости, судья. При виде доброго человека она тяжко вздыхает: опять, мол, приперся – чего тебе?
– Надо помочь хорошему человеку! – поясняет мой спаситель. – У него все сгорело!
Добрый человек добирается к огромной стопке документов на столе судьи и пропихивает мои бумаги куда-то в середину. Судья начинает сердиться, но мы оба, чуть ли не задом, покидаем кабинет и закрываем дверь.
– Жди повестку! – командует добрый человек. – Ты, кстати, свидетелей-то нашел? Нужны человека 3-4. Они тоже получат повестки.
Нашел, нашел – об этом меня заранее предупредили.
Кстати, о свидетелях. Примчался я тогда к давним знакомым родителей – с детства их помню. Пожилая супружеская пара. Они в курсе происходящего. Я им объясняю: не могли бы, мол, выступить свидетелями? Вы у нас уже лет двадцать постоянно бываете в гостях, прекрасно помните, где что стояло…. А я вас на машине привезу и отвезу – хорошо?
И с ужасом понимаю, что нехорошо… Иван Лукьянович как-то странно смотрит на меня и переводит разговор на другую тему. Я поначалу не понимаю и повторяю просьбу…
– А откуда мы знаем, что там у тебя сгорело? – вдруг заявляет он. – Сейчас времена такие, сам понимаешь…
Так одними добрыми людьми в моей жизни стало меньше.
На дворе май. Момент истины – заседание суда. Привожу своих свидетелей – двое родственников, двое знакомых.
Перед самым заседанием меня посещает важная мысль – за время беготни по кабинетам я немножко поднаторел во всяческих тонкостях. Прошу моих свидетелей ни в коем случае не пытаться припомнить точное число тарелок, чашек, простыней и прочей мелочевки – я его и сам не знаю, да и не могу знать.
И – как в воду глядел: во время заседания судья пару раз задала именно такие вопросы. Мол, назовите число столовых приборов – сколько там чего было? Мои свидетели дружно говорят, что понятия об этом не имеют. Знают лишь, что когда в гости на праздники приходило человек по 10-15, то все из чего-то пили, ели и так далее. Судья кивает – мол, вопросов нет.
Меня несколько раз спросили насчет обращения в Госстрах – честно поведал, что и как было. Спросили и про сгоревшие книги – тоже пояснил, что бабушки не смогли проставить цены, а потому я уточнял их по всем книжным магазинам, где мне согласились уделить внимание.
Дали слово доброму человеку из черной «Волги». Тот быстро пробормотал что-то правильное и абсолютно непонятное – согласно тому-то и тому-то на основании того-то и того-то… В общем, «Электрон» ни в чем не виноват. А с завода «Рубин» опять никто не пришел.
Судья выносит решение: признать виновным «Рубин» и обязать его выплатить ответчику – дальше идет сумма, которую насчитали бабушки, плюс примерная цена книжек минус 6% (это я в уме прикинул – пошлина какая-то). Неужели всё позади?
– Рано радуешься, – спокойно замечает один из моих свидетелей. – Они иск примут, но скажут, что денег у них нет!
В назначенный час бегу за документами для банка. Добрая тетенька выписывает нужные бумаги: всё, мол – завтра можете обращаться в банк.
Дома бабушка замечает, что в двух строках расхождение в копейках – тут 25 копеек, а здесь – 75. Я отмахиваюсь – ерунда, мол, но бабушка мотает головой – не дадут! Срываюсь с места и опять мчусь к доброй тетеньке – к счастью, она еще на месте. Та пожимает плечами и оформляет новые бумажки: теперь копейки совпали.
Еду в банк на Смоленскую набережную. И… получаю деньги! Похоже, что заводу «Рубин» было проще раздавать любые суммы направо и налево, чем поменять в серийной продукции дрянной строчный трансформатор. Я победил!
Мама, увидев деньги, заплакала – она не верила, что это возможно. Да никто, в общем-то, не верил.
Как мы покупали потом мебель – отдельная песня. Магазины-то пустые, а то, что выставлено в торговом зале – только по предварительной записи… Помню, писали куда-то заявления: в связи с пожаром, в порядке исключения просим продать две мебельные стенки, обеденный стол, шесть стульев и еще что-то. Недели две собирал десяток подписей. В итоге купили то, что предложили в магазине близ «Войковской». Прежняя мебель была посимпатичнее, но об этом никто уже не вспоминал.
А самое смешное, если вообще искать повод для смеха, выяснилось, когда уже спустя полгода я случайно выяснил, что мастерская по-прежнему получает с нас деньги за обслуживание телевизора «Рубин-714»! В итоге понял, что виноват я сам: надо было прийти в сберкассу и отменить ежемесячную выплату. Но мне это даже не приходило в голову: казалось, что такие вещи происходят сами собой. Черта с два!
Думаю, что, случись эта история сегодня, нам бы не выплатили ни копейки.