Я жил не сначала
в отрезке времен,
что веком двадцатым назвали,
но всем его скарбом
я обременен
и выброшу что-то
едва ли.
А. А.Дольский.
Теплым днем в начале августа пионерский лагерь "СОЛНЕЧНЫЙ"
торжественно принимал детей на третью смену. Миша Андреев
в соответствие с возрастом должен был попасть в третий отряд,
но ,по причинам от него не зависящим, оказался в первом.
Имея уже трехлетний опыт пребывания в пионерских лагерях,
Миша сразу почувствовал себя среди старших "не в своей тарелке"
и держался обособленно. Того, что он не курит, не матерится и
не играет в карты, мальчишкам было более чем достаточно,
чтобы наклеить на Мишу ярлык странного парня и относиться
к нему пренебрежительно-насмешливо. Пионерский лагерь был
самый обыкновенный, и ребята тоже все самые обыкновенные,
поэтому любопытство, перемешанное с другими людскими чувствами,
должно было рано или поздно вылиться в то, что приключилось
с Мишей Андреевым на третье утро.
Миша проснулся от странного ощущения тепла перед глазами.
Казалось, что снится солнце, к которому он приближается быстро
и неотвратимо. Но это был не сон. Миша понял это, когда,
открыв глаза, увидел сидящего перед собой Сашку Мушкина,
который держал перед его лицом догорающую спичку и нахально
ухмылялся. Миша не испугался, потому что ждал какой-нибудь
выходки со дня на день, но вдруг остро почувствовал свое
одиночество, как это всегда бывало с ним в подобных ситуациях.
- Проснулся. - Мушкин весело подмигнул ребятам. В палате уже
никто не спал, все с любопытством поглядывали на Мишу,
словно ожидая чего-то. Сашка достал из под подушки неаппетитного
вида сухарь ,и, сунув его Мише, сказал негромко, но настойчиво:
" На, ешь." Миша вежливо отказался, вызвав этим общий смех.
- Ешь, говорю, придурок, а то хуже будет. - Мушкин говорил угрожающим
тоном. Он еще несколько раз повторил свое требование и
после очередного отказа схватил мишины очки и быстро вышел
из палаты, бросив на ходу:" Тридцатого февраля тебе верну."
Миша вдруг сбросил с себя одеяло и торопливо стал одеваться.
Все смотрели на него, перешептываясь. "Глупо", - сообразил он - они
принимают меня за труса." И, одевшись, Миша нарочито спокойно
принялся заправлять кровать, всем своим видом подчеркивая, что не
собирается никуда выходить из палаты. "Ты куда оделся до подъема?!
Ложись быстро ", - услышал Миша грубый окрик соседа справа, но
не обратил на него внимания. "Скоро подъем, придет вожатый",
- подумал он, понимая, что это мало что изменит.
Присел на тумбочку, стараясь ни на кого не смотреть,
все внутри у него сжалось в ожидании. Вошел Мушкин с
суровым лицом, сжимая мишины очки в руке. "Пугает", -
понял Миша, но почувствовал, что лицо краснеет, а руки
немного дрожат. Ребята наблюдали за этой сценой с
ухмылками и как бы без интереса. Но Миша знал, с ка-
ким нетерпением ждут они, что произойдет сейчас. "С
такими же лицами они будут смотреть, как он меня бь-
ет", - внезапно пришла ему в голову мысль. Вид у Миши
был растерянный, как ни старался он скрыть это нелов-
кое чувство. "Им нравиться видеть меня таким, какой я
сейчас", - с глубокой грустью подумалось ему. "Ладно,
я пошутил", - снисходительно проговорил Мушкин, про-
ходя мимо мишиной кровати, и бросил на нее целые и
невредимые очки. "Подъем, пацаны".
Сашка и ему подобные оставили Мишу в покое. Им
хватало Димки Хохлова и Феди Тонкова. Хохлов, ровес-
ник Миши, парень толстый, но шустрый и в сущности
безликий, с одинаковой готовностью исполнял роли как
мальчика для битья, так и заводной детской игрушки.
Ребята прозвали его "пингвином", но Миша полагал, что
прозвище не отражает сути этого парня. Хохлов гордился
тем, что курит и сквернословит наравне с другими,
будучи младше их на два года. От коллектива он в этом
не отставал и с первого же взгляда произвел на Мишу
Андреева очень неприятное впечатление. "Пингвин" стал
для него классическим образцом подлеца и предателя,
каких показывали в кино. Мише казалось даже, что та-
кие роли во всех фильмах играет именно Димка Хохлов.
"Пингвин" усерднее других издевался над Федей
Тонковым, мальчиком, как бы в подтверждение своей фа-
милии, очень худым, тихим и молчаливым. Хохлов мазал
его зубной пастой, отбирал гостинцы, съедая их у Феди
на глазах, заставлял его прыгать на одной ноге и вык-
рикивать "Земля имеет форму чемодана". Тонков сносил
унижения без малейшего намека на протест в словах или
жестах, только опускал глаза. Жаловался он только Ми-
ше. Изменяясь на глазах, Федя превращался в смелого и
разговорчивого мальчика, и поносил своих обидчиков
самыми последними словами, изредка, правда, оглядыва-
ясь по сторонам. Эта черта в нем Мише не понравилась
и дружбы с Федей у него не получилось.
На второй день пребывания в "Солнечном" Миша записался
в библиотеку. Как-то раз, сдав прочитанную книгу, спросил
роман Набокова. Библиотекарша посмотрела на него с неподдельным
изумлением и молвила вполголоса: "Таких книг ты нигде
не достанешь. Да тебе и не нужно это читать. В твоем возрасте,
мальчик, читают Гайдара, Пришвина, Короленко." Миша ничего
не ответил и вышел на улицу. Но тяга к чтению, конечно, пересилила
нежелание встречаться с библиотекаршей и уже на следующее утро
Миша приступил к чтению "Севастопольской страды" Сергеева-Ценского.
Это сложное многотомное произведение, так же как и "Цусиму"
Новикова-Прибоя он перечитывал уже второй раз. Миша даже находил
немало общего у себя с одним из героев, штабс-капитаном Хлапониным.
Процесс чтения поглощал Мишу целиком, казалось, что страницы
перелистываются сами, оживляя в памяти знакомые события, даты, лица.
И пусть некоторые события он не запоминал, кое-что не понимал еще,
важно было другое - встреча с любимым автором, с любимой книгой.
На территории, огороженной дырявыми заборами, Миша жил как
в вакууме; порою хотелось заснуть летаргическим сном и пробудиться
только в день отъезда в Москву. На маленьком календарике вечерами
зачеркивал он прошедший день и считал сколько осталось до окончания
лагерной смены.К тому же он приболел, и только книги - единственные
и надежные друзья, не давали ему впасть в отчаяние. Миша не понимал,
быстрее или медленнее проходит время за чтением и пытался убедить
себя, что быстрее. Но, бесспорно, что когда ему приходилось общаться
с мальчишками, время вдруг приостанавливалось, не шло, а ползло,
подобно трамваю в час-пик. В дни не дождливые и не слишком знойные Миша
бродил по лагерю и собирал гербарии известных и неизвестных ему цветов
и трав, не потому что его очень привлекало это занятие, а с
единственной целью - хоть как-то разнообразить свое пребывание в местах,
где он вынужден находиться.
Во втором своем письме мама сообщила что им поставили,
наконец, телефон, и от этого еще больше хотелось домой.
Отец с мамой состояли в разводе со времен, когда Миша был
еще маленьким. Иногда отец водил Мишу в театр, в музей, в кафе;
встречались на" нейтральной территории" у бабушки. Миша никогда
не слышал от отца ни одного плохого слова о своей бывшей жене,
в отличие от мишиной мамы, которая не запрещала, все же,
им встречаться. Совсем недавно отец женился во второй раз,
и Миша понимал что ему сейчас не до него. Но один раз отец все таки
приехал в пионерский лагерь навестить сына и Миша был этому рад.
Как-то после завтрака Миша, как обычно, сходил в палату
за книгой,и, придя к "своей" скамейке около лагерных ворот,
продолжил чтение очередной главы. Увлеченный описываемыми в романе
событиями, он не заметил как подошел "пингвин". "Что читаем, профессор?"
- небрежно спросил он. Не ответив, Миша показал на заглавие книги.
Хохлов грубо вырвал ее из рук Миши и открыл первую попавшуюся страницу
с иллюстрацией."Нахимов подох", - прогнусавил "пингвин", довольно улыбаясь.
"Не подох, а погиб", - тихо возразил Миша."Что,что?" - Хохлов состроил
пренебрежительно-обиженную гримасу, отчего стал похож на шахматиста,
зевнувшего мат в один ход:"Подох, говорю." "Нет, погиб, - повторил
Миша, чуть не плача от обиды, и протянул руку, чтобы забрать книгу.
"Пингвин" отпрыгнул, помахал книгой в воздухе, ехидно скаля зубы.
Миша бросился к нему. Покрутив у виска указательным пальцем, Хохлов
бросил книгу в траву и убежал. Миша не стал бежать за ним вдогонку.
Он поднял книгу, бережно стер грязь с титульного листа. Ком подкотил к горлу.
Миша отошел за стену служебного корпуса, где его никто не видел, и
не в силах сдержать слез, зарыдал. Злость на пингвина перешла в ощущение
собственного бессилия перед миром воинствующей пошлости. Миша плакал
не от того, что его обидели, а от того что его неумение противостоять
таким людям резко контрастировало с его желанием противостоять им.
Миша еще не мог сформулировать для себя этого, но в глубине души он
смутно осознавал, что неправильно вести себя не только так, как хохловы
и мушкины, но и так как ведет себя он сам.
Заканчивались семидесятые годы, памятные тем, что уже потом,
в конце восьмидесятых, их смело и в открытую назовут годами застоя,
а в начале 21 века большинство россиян будет вспоминать эти времена с ностальгией.