Моя бабушка родилась в селе недалеко от города Иваново. В семье из шестерых детей она была самая младшая. Её родители были обыкновенными крестьянами, которые благодаря своему нелегкому труду да деревянной молотилке, купленной в складчину с соседом, считались крепкими середняками. В хозяйстве были лошади, несколько коров – в общем, не голодали. Но и прохлаждаться не приходилось – отец с матерью и старшими детьми сутками пропадали в поле, а младшие дожидалась дома.
Так бы и жили они дальше, но докатилась до их деревни революционная коллективизация. Вот прадеда как крепкого середняка и раскулачили. Забрали всё – скотину, хлеб, даже платья прабабкины унесли. А прадеда повязали и в Москву угнали – догадался он на свою беду запрятать куль семенного зерна в подполе, чтобы посеять на будущий год. И осталась бабушкина мама с ребятишками одна, без мужика и без куска хлеба. Но решительная женщина не растерялась – оставила мальцов с родственниками и подалась пешком в Москву мужа выручать! Пришла, кинулась в ноги ответственным лицам: отпустите, мол, мужика, с ребятишками с голоду помрём! А ей «лица» отвечают: плати 150 рубликов, и дело с концом (раз жена середняка, наверняка у неё где-то деньги припрятаны!). Она сроду такой суммы не видела. Для тех времён это большие деньги были. О чём и поведала. Те посидели, помялись - глупая баба своим вытьём от работы отвлекает. Чтобы отвязаться от неё, сказали: «Ладно, так и быть, забирай своего благоверного и идите оба отсюда, пока мы не передумали!» И отпустили!
Шли годы. Выросла Катюша и превратилась в хорошенькую девушку. Щёчки, как яблочки, – кругленькие и румяные, сама справненькая, крепкая. Полюбилась её тихая улыбка парню из соседнего села. А парень собой хорош, с буйным русым чубом над васильковыми глазами. Стал он к ней каждый день ходить за 16 километров, чтобы повидать свою ненаглядную. Она его ждёт, в окно выглядывает - вечером придёт, прибежит Николай, и зальётся её круглое лицо счастливым румянцем. Но и тут не сладилось. Началась война. Николай ушёл на фронт. Каждый день приходили от него письма. Рекой текли с бумаги слова, наполненные любовью.
А в деревне голодали. Чтобы выжить, приходилось есть картофельные очистки, заготовленные на корм поросятам. Потом, спустя некоторое время, она поступила в педагогический институт на отделение французского языка и сняла в городе комнатёнку. Катя ждала Николая. Думала: «Кончится война, окончу институт, мы с Николаем поженимся. Я работать в школе буду. Родим ребёнка…» И улыбалась своим мыслям. Кругом война, голод, разруха, а человек счастлив. Счастлив своей любовью. Но и тут не сбылось. Перестали приходить письма от любимого. Неужто убили!! Бросилась к его матери, боясь услышать страшное. Но нет. Жив. И даже не ранен. Матери пишет. А ей нет… Разлюбил, значит. Или нашёл себе на фронте… медсестру какую-нибудь…
Война подходила к концу. В институте пришло время распределения молодых специалистов. В отчаянии бабушка уехала по распределению в далёкую холодную Сибирь. Чтобы забыть. Матери строго-настрого наказала свой адрес никому не давать.
В Сибири должна была преподавать в школе французский. Но на тот момент в воевавшей с Германией стране этот язык был не нужен. Директор школы вызвал её и сказал: «Нам нужен преподаватель немецкого языка. Будете учить детей немецкому».
Так и пришлось вместе с учениками по учебникам заниматься «вражеским» языком. Как выяснилось впоследствии, результат этих занятий был весьма и весьма успешным для моей бабушки. Впрочем, и для детей тоже. Ученики её обожали и охотно учили немецкий.
Дни потекли за днями. А зимы в Сибири холоднее, чем дома, в Иваново. Про вечно мёрзнущую, в элегантном костюме, на каблучках, Катерину Петровну коллеги с усмешкой говорили: «Француженка-то наша мёрзнет в туфельках своих. Кто ж в Сибири так одевается!»
У педагогов есть обязанность ходить по домам учеников, чтобы выяснить жилищные условия. Однажды, уже после окончания войны, она пришла в квартиру ученицы, бойкой темноглазой Валечки. Дверь открыл её брат. Парень посмотрел на молодую симпатичную учительницу и… влюбился.
«Что ж, - думала она, - человек он неплохой. Вспомнила, как смотрят на него женщины, а он не обращает ни на кого внимания, влюблён в неё. К тому же на баяне хорошо играет. после войны не искалеченных мужиков, да ещё неженатых – раз, два и обчёлся. К тому же и мне уже возраст подошёл - замуж пора. Пойду за него!». И пошла. Образ Николая по-прежнему незаживающей раной лежал на сердце. Но бабушка твёрдо решила забыть его. Забыть! Но письма любимого не выбрасывала, и время от времени тайком перечитывала, потихоньку вытирая слёзы…
Началась семейная жизнь. Всё шло хорошо, тихо-мирно, если не считать вечно всем недовольной свекрови, пока… Пока бабушке не пришло из родной деревни письмо от матери – мол, видала твоего голубчика, пришёл с войны живой - здоровый, приходил, адрес твой спрашивал. Но я не дала. У бабушки зашлось сердце…
Чтобы быстрее забывалось о неудавшейся любви, бабушка, не откладывая в долгий ящик, родила девочку – мою маму. В семейных хлопотах время пролетало незаметно. На следующий же день после родов, только поднявшуюся с кровати бабушку подозвала к себе свекровка и сказала: «Что, прохлаждаться долго будем? Вон бельё, - указала она на несвежую кучу в углу, – постирай». И бабушка, не оправившись ещё после родов, безропотно перестирала всё накопившееся бельё, а потом отправилась полоскать его в ледяную прорубь. В тот день на улице было 40 градусов мороза…
Свекровь бабушке досталась суровая. Мало того, что невестка была обязана отдавать ей все заработанные в школе деньги, вести хозяйство, ещё она должна была ухаживать за самой старухой и шить одежки ей и её сёстрам. Свекровка была «сидячая» - у прабабки была удалена часть толстой кишки, и из её бока торчала стеклянная трубка, по которой отходили нечистоты. Запах был ужасный. Но и с этим кроткая бабушка была согласна. И молча убирала за матерью мужа. Так и жили. Пока…
- Сижу как-то с дочкой дома одна, - рассказывает бабушка, - Маше как раз годик исполнился. Тут стучится кто-то. Открываю – он! В шинели, при погонах. Я опешила, что сказать – не знаю. Только глазами моргаю. А он говорит: «Собирайся, Нюра, я за тобой. Ребёнка усыновляю». Я ему: «А как же? Почему ж ты мне не писал? Я думала – ты женился». Он отвечает – «Какая там женитьба? Всё это время я не забывал о тебе ни на минуту. Собирайся, поехали домой!»
Оказывается, подружка моя ему меня оговорила. Дружили мы, гулять ходили до войны часто вчетвером: я с подружкой, да он с приятелем своим. Николай-то статный, видный такой, а приятель у него был хромой. Так вот эта подруга моя задушевная позавидовала, что мне такой красивый парень достался, а ей – калека. Вот она ему на войну и написала – «Гуляет тут твоя Нюрка, пока ты на фронте, со всей деревней»… А он поверил. И писать перестал. А когда правду узнал, купил тут же билет и приехал ко мне в Сибирь. За мной. Я было кинулась чемодан собирать, а потом одумалась немного. Села и говорю: «Никуда я с тобой не поеду. Поздно. У меня семья, ребёнок. Я мужа не могу оставить – он порядочный человек, любит меня». Так и осталась. А он вернулся в Москву. Один.
Прошли годы. Бабушка работала по-прежнему учителем немецкого языка, потом родился у нее ещё мальчик. Николай так и не женился никогда, продолжая писать ей и звать в Москву. Он стал там большим человеком, генералом. По-прежнему со страниц его писем текли реки любви, но бабушка своего решения не изменила. Прожили они с моим дедом долгую жизнь. Пусть не самую счастливую, - трудную. Но прожили. Выросли дети. А следом и внуки. А потом и правнуки. Умерли почти все свидетели этой истории… Но бабушка моя жива, и дай Бог, ещё нескоро оставит нас. Потому что говорят, что пожилой человек жив до тех пор, пока в нём нуждаются. А мы очень нуждаемся в ней.
P.S.: Бабушка до сих пор хранит толстую пачку писем от человека, которому она была так дорога…
Полина, г. Прокопьевск.
Сельская новь, № 69 от 23 сентября 2010 года.