Ресторан Fransmanni одной стороной выходит на бульвар Кескускату –
из окна виден сквер, и гранитная стела с продольно рассеченной надвое бронзовой рысью. У нее нутро золотого слитка.
Зеркальна осевая симметрия скульптуры, зеркально гладок полированный разрез, что-то в этом есть, есть, но думать лень.
Выбрала на обед Menu a la Rhone - на девять евро дешевле, чем другие два Menu, и оставшихся денег как раз хватит на счет и чаевые улыбчивой пожилой официантке.
Потом час за рулем - и граница, еще пара часов по хорошей дороге - и дома.
В этот финский городок я приехала на полдня ни за чем.
…десять часов назад, вплывая в реальность на комфортном корабле большой кровати, я тянула за собой быстро тающий шлейф сновидения, где мой ныне покойный папа, ныне живая мама, и я позируем для группового фото на какой-то зимней экскурсии в горах.
Папа в небывалом, респектабельном пальто из коричневой норки, и в шапке меховой, но потертой. Обнимает одной рукой меня, другой маму, мы смотрим в объектив, как и все люди из группы. Вокруг белым-бело от снега.
Но тут вдруг прибегают опоздавшие - трое животастых мужичков в распахнутых пальто – и становятся прямо перед нами.
Я понимаю, что меня не будет видно из-за них, но не предпринимаю попыток высунуться, лишь обхватываю папу обеими руками, и прячу лицо в мех его шубы.
…фотограф делает снимок, потом сгоняет дядек, и снимает нас заново, чтобы я была видна. Вот и весь сон.
Набираю номер подруги, она – психолог, кто б еще со мной дружил, право.
- Сон светлый, - говорит светлая подруга, - здесь явно одно: тебя что-то мучает, и ты ищешь помощи и опоры у родителей. Ты, кстати, знаешь, что по Фрейду самая сильная связь у нас с отцом и матерью, а не любимыми людьми?
- Ты же знаешь, каким был мой отец. Мне бы в голову не пришло искать у него опоры.
- Неважно. Какими бы родители ни были. Вот ты и переносишь себя неосознанно в детство, формируешь там во сне безмятежную идиллическую картинку и прячешься в ней - от камеры, читай «проблемы» - прижимаясь к счастливым родителям. Потом ситуативно исчезают «чужие спины», проблема разрешается, и ты выглядываешь. Приблизительно так.
Мыча в трубку что-то понимающее и благодарственное, проверяю в сумке ли загранпаспорт, сажусь в машину и еду в направлении Выборга, отель бронировать мне не нужно – к вечеру вернусь. За период действия мультивизы предполагается пересечь границу несколько раз, иначе в следующий раз в консульстве могут отказать - такая есть страшилка, а им на всякий случай нужно верить.
Еду и думаю о сне. О маме. Мы совсем недавно виделись. Ей семьдесят, и она может говорить так, как не говорят в сорок.
- Я часто упрекаю себя за то, что не помогла отцу реализоваться, - говорит в тот вечер мама, - ведь он был умный, деловой, талантливый. Его так многое интересовало. И на работе получалось…
- И все-таки он спился, - я завершаю мысль, возлагая на папину память жалкий венец лузера.
- Да, - мама кивает, - и я теперь только понимаю, что все могло бы быть иначе.
Я не хочу это слышать. Я не хочу это слышать, черт побери! Почему, если могло – то не было?! Не могло!
- Когда я думаю о нем, - я очень стараюсь говорить спокойно, - о том, как он сильно тебя любил всю жизнь, как истово ревновал, то ненавижу его за то, что ничего не сделал для того, чтобы от его любви тебе было хорошо. Знаешь сколько людей хотят полюбить? Хотят ощутить глубокое, мощное чувство? Ведь не всем дано, хотят и не могут, и соглашаются на то, что есть – разумную привязанность, тепловатую и пресную… а ему посчастливилось влюбиться в тебя страстно и на много лет – ведь он до самой смерти тебя любил, хоть вы и в разводе были. Так какого ж черта он ничего не сделал для того, чтобы воплотить свою любовь? Почему он не выражал ее в нежности, в заботе, в защите, в обеспечении, а только в ревности, пьянстве, скандалах? Ну почемууууу…
- Не знаю. Мне до сих пор от этого больно. Наверное, я виновата в этом как-то. Не давала ему проявлять себя…Но что я знала, Господи, я ничего не знала, не умела, я боялась всего, и справедливость казалась мне важнее всего, даже и любви…Знаешь, где-то за полгода до смерти он мне позвонил, сказал что болеет, простудился. Попросил сходить в магазин. Я пришла, взяла список, купила, принесла. Сигареты, колбаса, пиво, хлеб. Посидела с ним. Он держал меня за руку, вспоминал как влюбился, как … и те первые пять лет, когда мы жили в счастье. Потом попросил нарезать колбасы и хлеба. А потом…я вдруг почувствовала, что мне надо уходить.
- Почему? Как, из чего ты это поняла?
- Ну…он почувствовал себя лучше. А у него там - этажом выше – женщина жила, он с нею… подруга, в общем. И он, видимо хотел ее пригласить к себе, чтобы выпить вместе…колбасу и хлеб я нарезала, и пиво в холодильнике стояло, и он уже томился моим присутствием, ему хотелось жить дальше свою жизнь, где меня не было уже…я это поняла, и ушла, конечно. Ничего не стала спрашивать. Увидела у него в глазах облегчение, когда встала и взяла сумку.
- О, господи…
- Вышла. Мне стало так больно-больно, и я заплакала. Ведь столько лет прошло…кто он мне, мы в разводе двадцать лет, он опустившийся пьяница, по виду – бомж привокзальный, я бы никогда не согласилась с ним даже поцеловаться, не то что лечь, и мне все равно больно от того, что …
- Да. И ведь всю жизнь с кем-то гулял, а любил тебя.
- Да. Как это можно понять, чем это можно понять? Нечем. Я не знаю…
*
Иногда вся история человечества представляется мне поединком между миром женщины и миром мужчины.
Те, кто уживаются мирно, просто дезертировали с поля боя и живут в укрытии, в режиме театральной темноты и тишины.
Наверное, я просто завидую таким парам.
Потому что мой мир в состоянии перманентной войны с миром моего мужчины, мы устали и хотим просто жить, но выпадают лишь краткие перемирия…
*
…Я подъезжала к повороту на Торфяновку, когда зазвонил мобильник. Бывший муж. Ну не совсем бывший, теперь уже снова почти настоящий.
Неделю назад я настояла и мы развелись официально, а вскоре предстоял и размен квартиры. Я металась по клетке этого брака больше двадцати лет. Задыхалась, набивала синяки о железные углы. С этим двухметровым самолюбивым самцом, что выбрал меня в жены, было трудно и в деле, и в постели. Дети уехали подальше от дома сразу, как только смогли.
В день развода, мы вернулись в квартиру вместе, я полагала, что он молча закроется у себя, и собиралась поспать. Но тут его словно прорвало...
Он всё-таки сдерживался и не бил. Но хватал за плечи и сжимал сильно и больно, и почти душил, и за шкирку поднимал, и лицо мое ручищами как-то перекашивал, сдавливая. Руки выкручивал, одежду рвал. И выкрикивал что-то - мат пополам с воем. Потом в один момент вдруг поднял на руки прижал и сказал:"Выкину с балкона". Не выкинул.
... лежала на полу кухни в позе эмбриона, боясь пошевелиться, или что-то сказать.
Сквозь свой страх четко понимала, что с ним творится: ему больно, и он хочет уничтожить меня как источник, вырвать как занозу…а не получалось.
Он перестал метаться по комнате, поднял меня с пола. Грубо взял, молча насиловал, зло, зверски как-то. Плакала, но его не останавливало - ярость мучила его как тотальная изжога…
…дождалась, когда он уснул, и позвонила сестре. Сказала, что наверное, придётся переехать на время к ней, потому что страшно.
А потом случилось странное. Словно какие-то створки приоткрылись, и впустили немного света. Я вдруг ощутила его боль. Не как ему больно, нет, другое. Не словами. Я словно на миг стала им, и в себе ощутила этого зверя, выгрызающего его нутро, и чуть не задохнулась от шока…
Тогда я пошла к нему в комнату, обняла его дурную голову, погладила по волосам. Мне было его очень жалко, очень.
Он тут же меня сграбастал в охапку, стал гладить, плакать... говорил, что не верит что я сейчас с ним, и его жалею, и значит, прощаю, и значит, люблю... Что вот утром он проснётся и всё окажется лишь сном…
Потом спросил почему я ему никогда за нашу жизнь не говорила, что он делает не так. Ну да, я не говорила...говорила, конечно, но то слишком тихо, то слишком громко, и всегда на языке женщин, и меня не слышали, конечно.
Потом мы разговаривали …несколько дней подряд, пока он не уехал по работе.
Происходит что-то небывшее с нами прежде, и чем оно кончится – неизвестно…
Но вот это прочувствование чужой боли как своей меня поразило. Как и неожиданный порыв вопреки всему - разуму, самоуважению и опыту - подойти и пожалеть мужчину …как умирающему дать воды .
Я могу жить одна.
Но то, что я оказалась нужной ему настолько - подкупает.
Все таинства метаморфоз отношений происходят на нейтральной земле - в пространстве, образованном наложением полей участников. Или не происходят. Если никто не покидает пределы себя.
Зазор ожидаемого женщиной от мужчины, и получаемого - невосполним, похоже, но с этим можно смириться, если хотя бы однажды ощутить, как невмещаемо яростно мужчина бьется против жизни без тебя…
*
…не сбросила вызов, ответила.
- Ты не дома, - полувопросительно сказал муж.
- Визу еду выгуливать, пересеку границу, пообедаю и буду дома к вечеру.
- Мы…вместе?
- Скоро увидимся, поговорим.
- Скажи сейчас только одно: мы - вместе?
- Да.
*
Улыбчивая официантка отправилась выписывать счет.
Я смотрела на рассеченную вдоль бронзовую рысь - всю в серо-малахитовой патине по наружной поверхности, на полированное золото ее нутра, и что-то начинала понимать…
Драгоценные сущности теплого золота, обнажаются, когда боль рассекает надвое - до разделения составов и мозгов, как говорится в старой книге.
В нынешнем моем сне я обнимала папу, прощая ему всё, чем не была его любовь к маме, так же, как в ту ночь простила мужу его бесформенную любовь, уродовавшую мою жизнь и душу.
*
у границы не было очереди из машин, а пассажиры большого серебристого автобуса уже прошли паспортный контроль.
Быстро миновав все посты с обеих сторон границы, я выехала на трассу. Черные сосны вдоль дороги, темно синий воздух, и жидкое золото частых фонарных бусин – я дома, маленькое путешествие в почти домашнюю заграницу закончено.
Не стала включать радио - снова вспомнила тот разговор с мамой.
- Но, знаешь, - сказала она тогда, словно закрывая тему, - несмотря ни на что, я всегда жила с пониманием, что меня любят. Мой статус был – любимая женщина, и это, оказывается, держало мне спину, и вселяло достоинство… Я так и не поняла, чем была его любовь, и чем она не была. И зачем она такая была нужна вообще, когда от нее ничего кроме боли и унижения, но…знаешь, когда он умер…я почувствовала, что меня покинула какая-то сила – словно большая птица, застывшая на моем гербе с раскинутыми крылами, вдруг снялась с места и улетела. И я осталась без ее покровительства. Теперь уже насовсем.
______________
©Лара Галль 2009
Для тех кто не очень понимает разницу между реальностью и художественным текстом: это рассказ, речь от первого лица не означает что дело происходило со мной - у меня несколько другая жизнь: 38 лет замужем, сама кого хочешь прибью.