Химический карандаш придумал американец Эдсон Кларк в середине XIX века. По крайней мере, именно он получил на него патент. Этот карандаш по внешнему виду ничем не отличался от обычного.
На бумаге он оставлял неяркий, бледный след, как рядовой графитный. Но стоило только его намочить, как он начинал писать так, будто это не карандаш вовсе, а самые настоящие чернила. Объяснялся такой эффект просто: в карандаш добавляли специальные красители, потому он и назывался химическим.
Однако и это название было, скорее, неофициальным. В действительности на химическом карандаше, как правило, красовалась надпись «копир». Это наименование письменная принадлежность получила благодаря тому, что химический карандаш изначально был предназначен для изготовления копий.
Изобретенная к тому времени копировальная бумага требовала сильного нажима, которого не могли обеспечить перьевые ручки. А при использовании обычного карандаша, документ можно было легко «подправить», просто стерев что-то «ненужное».
Красители же химического карандаша легко проникали в бумагу, оставляя похожий на чернила, а главное стойкий след. Для того, чтобы сделать копию документа, бумагу с текстом просто смачивали водой, клали на нее чистый лист, а сверху — пресс. Слова четко отпечатывались на втором листе, хотя, правда, в зеркальном отражении.
Основы науки о витаминах заложены в исследованиях российского ученого Николая Ивановича Лунина. Он скармливал подопытным мышам по отдельности все известные на тот период элементы, из которых состоит молоко: сахар, белки, жиры, углеводы. Мыши через некоторое время погибли. В сентябре 1880 года при защите своей докторской диссертации Лунин утверждал, что для сохранения жизни животного, помимо белков, жиров, углеводов и воды, необходимы ещё и другие, дополнительные вещества. Придавая им большое значение, Н. И. Лунин писал: «Обнаружить эти вещества и изучить их значение в питании было бы исследованием, представляющим большой интерес». Вывод Лунина был принят в штыки научным сообществом, так как другие ученые не смогли воспроизвести его результаты. Одна из причин была в том, что Лунин в своих опытах использовал тростниковый сахар, в то время как другие исследователи использовали молочный — плохо очищенный и содержащий некоторое количество витамина B.
В 1895 году В. В. Пашутин пришел к выводу, что цинга является одной из форм голодания и развивается от недостатка в пище какого-то органического вещества, создаваемого растениями, но не синтезируемого организмом человека. Автор отметил, что это вещество не является источником энергии, но необходимо организму и что при его отсутствии нарушаются ферментативные процессы, что приводит к развитию цинги. Тем самым В. В. Пашутин предсказал некоторые основные свойства витамина C.
В последующие годы накапливались данные, свидетельствующие о существовании витаминов. Так, в 1889 году голландский врач Христиан Эйкман обнаружил, что куры при питании варёным белым рисом заболевают болезнью под названием "бери-бери", а при добавлении в пищу рисовых отрубей — излечиваются. Эта болезнь, возникающая вследствие недостатка тиамина (витамина В1) в организме человека. Это состояние возникает, в частности, у людей, питающихся преимущественно белым рисом (полированным, лишённым оболочки) и некоторыми видами других зерновых культур. В современном обществе заболевание встречается редко в связи с тем, что с пищей поступает достаточное количество витаминов.
Роль неочищенного риса в предотвращении бери-бери у людей открыта в 1905 году. В 1906 году Фредерик Хопкинс предположил, что помимо белков, жиров и углеводов пища содержит ещё какие-то вещества, необходимые для человеческого организма, которые он назвал «accessory food factors». Последний шаг был сделан в 1911 году польским учёным Казимиром Функом, работавшим в Лондоне. Он выделил кристаллический препарат, небольшое количество которого излечивало бери-бери. Препарат был назван «Витамайн» (Vitamine), от лат. vita — «жизнь» и англ. amine — «амин», азотсодержащее соединение. Функ высказал предположение, что и другие болезни — цинга, пеллагра, рахит — тоже могут вызываться недостатком определённых веществ.
Только в 1920 году Джек Сесиль Драммонд, английский биохимик, предложил убрать «e» из слова «Vitamine», потому что недавно открытый витамин С не содержал аминового компонента. Так «витамайны» стали «витаминами».
Предлагаю вниманию уважаемых читателей очередную публикацию приквела про дядю Прохора. Публикации "про Степку" теперь будут продолжать выходить по понедельникам и пятницам, а публикации этого цикла - по средам.
Первый час по дороге, к которой с обеих сторон почти вплотную
подступал густой лес, Проне слышались только скрип снега под полозьями саней и фыркание лошадей. Потом движение повозки из более или менее плавного превратилось в быстрое и "порывистое". Возница стал чаще покрикивать на лошадей и пользоваться кнутом. Проня услышал сквозь свой "полусон", как Евграфыч довольно громко произнес:
- Ну, вот, доездились на ночь глядя!.. Ужо почуяли родимые!.. Сохрани Господь!..
Такая гонка продолжалась примерно полчаса, а потом задняя повозка заехала в сугроб и застряла. Оттуда и прогремел первый выстрел из ружья. Через некоторое время - второй. Возница пытался завязать поводья на облучке, но лошади хрипели и всё равно рвались вперёд. Он оглянулся на поднявшего голову Проню:
- Удержишь?.. Мне назад надо, там возницей брат мой!..
Проня, стуча зубами, сел, схватил поводья и оглянулся. Вышедшая из-за туч почти полная луна освещала происходящее на дороге, искрящийся снег выполнял роль "подсветки". У задней повозки виднелось трое мужских силуэтов, которые громко разговаривали и размахивали руками. Лошади в обеих остановившихся повозках продолжали хрипеть и рваться. А передней повозки уже было не разглядеть в темноте. Позади бабахнул ещё один выстрел из ружья.
Наконец троица у задней повозке пришла к какому-то согласию. Им удалось вытащить сани из сугроба и вернуть их на "проезжую часть" дороги. Но Проню от завершающего этапа этого зрелища отвлекла другая картина. Справа рядом с его повозкой в лесу мелькнули светящиеся оранжевые точки, лошади как-то уже жалобно и громко "закричали" и попытались встать на дыбы. Вдруг две больших серых тени, как показалось Проне, взлетели из леса, на мгновение повисли в воздухе, и прыгнули на дорогу.
Лошади сильно дёрнули поводья, которые ослабевший Проня удержать не смог. Левая лошадь рванулась сильнее и в сторону. Через буквально пару сажененй обе лошади застряли в сугробе вместе с повозкой. Волки прыгнули ещё раз, один из них неудачно приземлился между в очередной раз отпрянувшими лошадьми и был обратно отброшен практически "на исходные позиции" ударом копыта. Второй волк оказался на спине у правой лошади, вцепившись зубами в её гриву. Лошадь громко заржала и стала мотать головой, стараясь сбросить с себя непрошенного "седока".
Проня ощутил небывалый подъем сил, буквально выпрыгнул из повозки, тоже каким-то образом смог оказаться на спине правой лошади и дернуть одной рукой волка за хвост. Повернувшуюся к нему оскаленную и рычащую морду, от которой пахло тухлятиной, встретил довольно сильный удар торцом рукоятки хлыста по носу. Человеку посчастливолось не промахнуться. Зверь заскулил с визгом свалился на снег, получив ещё и удар лошадиным копытом. С подъехавшей задней повозке волка, уже, прихрамывающего на бегу, "достал" выстрел из дробовика. Зверь, взвизгнув и дёрнувшись всем телом, скрылся за разлапистой елью.
Проню, истратившего почти все свои силы на эти "кульбиты" и внезапно опять ослабевшего почти до потери сознания, обоим возницам пришлось снимать с крупа лошади, укладывать снова в сани, и укутывать. Евграфыч поднес ко рту лежащего под овчиной вольноопределяющегося, отбивающего снова "дробь зубами", флягу, наполненную резко пахнущей жидкостью, и предложил:
- Попробуй, болезный, нашего натурального средства... Авось полегчает.
Проня сделал большой глоток, ему сильно обожгло нёбо, язык и горло. Приступ сильного кашля вызвал слёзы. Но зато через несколько минут в голове приятно зашумело и больной провалился в сон. Проспал он до самого Новгорода и фактически окончательно пробудился только от того, что сани остановились на каком-то большом дворе за высоким забором из толстых брёвен. Светило яркое солнце, громко лаяли собаки.
В лазарете "у Дорофеича" условия содержания больных действительно были очень хорошие. На десять коек было пять "сиделок" и одна регулярно посещавшая лазарет фельдшерица. В первый день поступления нового "контингента" для осмотра и после, в случае ухудшения состояния здоровья больных, приглашался местный земский "дохтур". Хотя лечение действительно проводилось, в основном, только "народными средствами", в виде тровяных отваров, настоек и бани. Баню "прописывал или не прописывал" врач.
Проню сняли с повозки, перенесли в тепло, раздели и помыли в приготовленной бане (без захода в парную) братья-возницы, которые и сами помылись "за одно". У возницы задней повозки на левой руке белела свежая повязка. Как выяснилось, один из волков прыгнув на него, вцепился зубами в подставленную руку и в ответ получил смертельный удар тесаком в живот. Оба брата продолжали восторгаться смелостью вольноопределяющегося, "полезшего на зверя с одним кнутом".
Осмотрев Проню, который лежал сейчас в чистом нательном белье на высокой подушке под толстой периной и мечтал только о том, чтобы поскорее заснуть, врач констатировал:
- Ну-с, молодой человек, кризис, по всему видать, у вас миновал. Через недельку уже встать сможете, а через две - опять скакать начнёте... Да-с!..
После ухода врача сиделка Проне тоже не дала сразу заснуть, заставив прежде выпить кружку горячего куриного бульона. На следующий день "осмотр" производили Екатерина Евлампиевна в сопровождении пожилого и толстого мужчины, одетого в цветастую косоворотку под атласной безрукавкой. Из кармана безрукавки свисала большой полуокружностью толстая золотая цепь. Борода у мужчины была аккуратно пострижена, а глаза смотрели цепко и за время "осмотра" ни разу не улыбнулись.
Купца Игната Дорофеича Игнатова, под чьим "патронажем" находился лазарет, интересовало в основном, "из чьих будет" лежащий перед ним пока ещё очень слабый и сильно потеющий вольноопределяющийся. Узнав, кто у Прони отец, "лазаретный попечитель" удовлетворенно покивал головой и на этом его визит был завершён. Екатерина Евлампиевна всё это время скромно и молча простояла рядом со стулом, на котором сидел купец, теребя кружевной платочек в руках.
У купца действительно были две дочери. Старшая из них, Аграфена, а для родственников и друзей просто Груша, на следующий день заступила "сиделкой" у Прони. Груша была девушкой жизнерадостной, начитанной и сообразительной. На её миловидном личике выделялись пухлые щёчки, усыпанные веснушками.
Вторым больным, который несколько часов находился под её присмотром, был молодой бомбардир, у которого развивался коклюш. Звали его Василий и с ним у Груши было намного больше забот, чем с Проней. Особенно тяжело приходилось сиделке во время приступов лающего кашля, переходящих в приступы удушья.
Через день Груша снова пришла на дежурство, принесла Проне пару заказанных им книг, но и в этот раз почти три четверти времени она провела у кровати бомбардира Василия, которому уже стало немного легче. А с Проней у них состоялся откровенный разговор на интересную тему, завершившийся следующим откровением девушки:
- Я ведь знаю, пошто папенька нас с сестрой теперича в сиделки определил... Женихов мы себе присмотреть среди болезных солдатиков должны... Сестрица моя вроде бы уже определилась. А мне, Прохор Лукич, больше Василий приглянулся... Уж не обессудьте... Хотя папенька пока в контре... Вас я на потом оставляю, если что с Васей будет не так...
Проне не обессудел. Он в ответ пожелал Груше, чтобы Василий, которого он пока и не видел из-за занавесок, закрывающих обе кровати, поскорее выздоровел. К тому времени вольноопределяющийся смог написать первые письма родителям и Инги, передав намедни "обычной" сиделке Насте полтинник с просьбой купить бумаги, конвертов, марок и карандаш, на котором написано "копир", а на пяточок "себе леденцов". С надписью "копир" на карандаше оказалась маленькая проблема, так как Настя оказалась не грамотной, но очень ответственной девочкой. Она непременно сама захотела удостовериться, что ей "в лавке" продадут нужный карандаш, а "то маменька грит, что тама все приказчики большие жулики". Поэтому за время своего дежурства она "попутно" сумела выучить три начальных "нужных буковки" этого слова, выкладываемых Проней из спичек на своем одеяле.
С Настей к концу её дежурства вольноопределяющийся и передал обратно два заклеенных конверта с наклеенными на них марками и с просьбой "отдать прямо в окошко на почте, чтобы скорее дошли". Письма были короткие, у больного хватило пока сил написать пока только фактически по короткой записочке на полстранички.
За пару дней до наступления нового, 1916 года вольноопределяющийся смог уже самостоятельно выйти на улицу и даже совершить пятиминутную прогулку. Потом, правда, ему пришлось с четверть часа сидеть на лавочке во дворе, вытирать выступающий пот со лба и ждать, пока не пройдёт головокружениие. На следующий день он уже сам мог сходить на почту и отправить очередные два письма, получить денежный перевод от родителей "на витомайны и скорейшую поправку здоровья".
Проне было немного стыдно, так как родителям от отправил в тот день только третье письмо, а Инге уже пятое. В своих письмах Инга, помимо описаний своих чувств, которые становились всё более подробными, всерьез обсуждала возможность приехать к Проне "присмотреть за ним вместо какой-нибудь местной сиделки". Между Ригой и Новгородом "по дорогам" надо было проехать больше пятисот верст, а по "железке" через Петроград примерно втрое больше. Морозная и снежная зима и строгие увещевания Прони "не пускаться в такую авантюру", слабо останавливали девушку от осуществления этих планов. В качестве контраргумента Проне даже пришлось в одном из писем изложить усечённую историю встречи со стаей волков на ночной дороге. Этот аргумент вроде бы пока подействовал.
Наступление Нового года Проня "позорно" поспал, а во второй день наступившего года его в лазарете посетило местное военное начальство в лице капитана Ивана Карловича Клосса, помощника начальника местного гарнизона. Капитан происходил из так называемых пахотных солдат, его дед получил в губернии полтора десятка десятин земли в рамках программы военных поселений ещё в двадцатых годах девятнадцатого века, "осев на новой родине в следствии похода Наполеона и женившись на крестьянской дочке".
С капитаном Иваном Карловичем у Прони, не смотря на большую разницу в возрасте, установились приятельские отношение. "Его высокоблагородие" с большим энтузиазмом поддержал стремление вольноопределяющегося поскорее подготовиться к испытанию на офицерский чин. Он сначала собственноручно разработал для Прони "программу обучения", потом "наполнил" эту программу содержанием книг, принесённых из собственной библиотеке. В некоторых книгах имелись уже закладки.
Сам Иван Карлович в начале века окончил полный курс Владимирского военного училища, успел послужить в Средней Азии, не успел на "японскую войну" и смог повоевать "два дня и три ночи" во время второго неудачного наступления на Пруссию зимой пятнадцатого года. К вечеру первого дня боев его рота попала под сильный неприятельский артиллерийский огонь. Он был ранен осколком германского снаряда в колено. Ночь и следующий день, перевязав кое-как рану на ноге, он пролежал в перелеске между русскими и германскими позициями и был вытащен обратно своим ординардцем только на следующую ночь. Причем, ординарец уже почти у своей траншеи был смертельно ранен германским снайпером. И теперь капитан регулярно отсылал часть своего жалования семье погибшего. Полгода он усиленно разрабатывал ногу и теперь хромота почти не была заметна, но колено всё равно полностью не сгибалось.
Полученный из дома денежный перевод позволил вольноопределяющемуся, числившемуся теперь в отпуске для поправки здоровья, покинуть стены купеческого лазарета и снять комнату недалеко от квартиры, в которой обитал капитан с семьей. Иван Карлович списался со своими сослуживцами, оставшимися в училище, которое сейчас ускоренно выпускали прапорщиков после четырех месяцев обучения.
До своей выписки вольноопределяющийся Грушу видел ещё всего несколько раз и то мельком. А перед своей выпиской из лазарета Проня подарил сиделке Насте "Азбуку" и кулёк леденцов. Девчушка к тому времени уже знала больше половины "буковок" и обрадовалась книжке намного больше, чем конфетам.
Вечная Слава и Память всем защитникам Родины!
Берегите себя в это трудное время!
Подпишитесь на канал , тогда вы не пропустите ни одной публикации!
Пожалуйста, оставьте комментарии к этой и другим публикациям моего канала. По мотивам сделанных комментариев я готовлю несколько новых публикаций.
