Этот человек умирал в детстве, был тяжко болен в зрелом возрасте, большую часть жизни занимался тяжелым физическим трудом... и прожил 103 года (из книги "Духовные светильники Карагандинской земли")
Продолжение
5
Так вот, приехавшие из сельсовета и говорят мне: «Будите детей, собирайтесь». Я стал будить детей: «Вставайте, одевайтесь». Сереже было 13 лет. Он был мальчик волевой, умный, красивый. Вите ‒ 11 лет. Встали ребята, начали одеваться. Самому младшему, Мише, исполнилось только 9 лет. Он проснулся сразу: «Где мои ботиночки?» Я не выдержал, зарыдал, как корова: «Что вы делаете?! Отец умер, мать при смерти, они сироты, что вы хотите с ними делать?!» ‒ «Ссылать.» ‒ «За что ссылать? Оставьте хоть этого, самого маленького, я к себе его возьму». Я думал, что я бедняк и спасусь этим. «Не можем. В район поезжай и там хлопочи», ‒ ответили они. Забрали всех детей и повезли. Их должны были сослать в Караганду. А мне дали задание найти мать, и к 8 часам чтоб была в сельсовете. Они выполняли задание верхов ‒ «ликвидировать кулачество как класс». Помню, я даже идти не мог. На голову мне будто обруч кто надел, нестерпимо болело сердце и ноги просто подкашивались. Я сделался как умалишенный. Говорю им: «Я идти не могу». «Ну, возьми лошадь в сельсовете». Я взял лошадь, поехал к маминым братьям, это километров 12 от нас, рассказал, что хотят арестовать мать. Говорю: «Дядя Ваня, что делать? Я с ума сошел уже, не могу ничего придумать. Меня послали, чтобы я мать взял и в зубы им отдал. Сожрать ее хотят. Как её спасти?» ‒ «Ну, скажи, что не нашел мать, а мы ее спрячем. Скажи, что она в город поехала лечиться». Так и решили. Я вернулся. «Где мать?» ‒ «Я ее не нашел, она уехала в город». ‒ «Врешь! Ты, наверное, спрятал ее. Вот и поедешь в ссылку сам вместо нее»!» Как я обрадовался! Описать вам не могу, что произошло! И голова моя перестала болеть, и в душе у меня такая радость была! «Ну, что, собираться мне?» ‒ «Нет, ‒ стоят на своем, ‒ возьми мать и привези!..» Я вернулся домой, а к вечеру и детей вернули, только 16-летнего оставили. Тогда набирали мужчин на железную дорогу, на работы, и записали, что ему 18 лет, но потом разобрались и тоже отпустили.
А в июле приехали уже за мной и забрали. Председатель говорит: «На пять лет тебя, а потом приедешь». А мы пробыли «спецпереселенцами» 17 лет. Помню, везут меня на телеге в тюрьму, а у меня радость, описать не могу. Радость, что мать осталась жива. Со мной ещё одного парня везли, он плачет... А я радуюсь! Приводят меня к начальнику, тот на меня посмотрел и сказал: «Какой-то странный. Люди в тюрьму со слезами идут, а этот ‒ радуется». Привезли меня в тюрьму, там уже человек 20 было. Говорят мне: «Ну что, в Казахстан умирать поедем?» «Что там будет в Казахстане, не знаю, ‒ отвечаю, ‒ а здесь нас заживо съедят»…
Пробыл я в тюрьме с неделю. Потом нас привезли на станцию для отправки в Казахстан. Там уже находились семьи раскулаченных и среди них моя жена с ребенком, и нас с ними вместе стали грузить в вагоны.
Я не считался раскулаченным. В моем доме потом жила мать с моими братьями, но корову нашу всё-таки забрали в колхоз. Корова была хорошая, много молока давала, а в колхозе дояркам почему-то молоко перестала давать. Прибежит, бывало, к нашему дому и ревет, мать выйдет и подоит её, матери отдавала молоко. Но её не всегда отпускали. Молока колхозным дояркам корова так и не давала и через год погибла.
Везли нас в запечатанных вагонах под замком с решетками. Народу было полный вагон, не повернешься. В углу стояла параша. Вот и все удобства.
До Акмолинска ехали дня три. Там просидели десять дней в изоляторе и затем были направлены в Караганду. Нас привезли в степь на место будущего поселка Новая Тихоновка в середине лета 1931 г. Недалеко находилась Старая Тихоновка, как её потом называли. Перед глазами виднелась только бескрайняя степь. Народу было 20-25 тысяч человек. Когда нас выгрузили, нам сказали: «Вот ваше место. Обживайтесь, как сможете». Это была первая партия «спецпереселенцев». Со мной была жена и маленький ребенок. Мы выкопали ямку в метр глубиной попонкой (т. е. плотной тряпкой), подручными материалами закрыли крышу и мешок с багажом поставили в головах. Наш младенец прожил в этой яме с месяц и умер. Затем мы стали строить бараки, примерно 1000 домов, но к зиме не успели. А зимой, когда нас перевели в недостроенные бараки, у нас другой младенец родился.
Зимовали по 80 человек в доме. Первую зиму свирепствовали тиф и цинга, было очень холодно. На скудной пайке народ очень ослабел. Для отопления использовали деревянные крепи из шахт и уголь, там, где можно было его добыть. Но дома были не утепленные. В других поселках было еще труднее ‒ ни леса, ни угля. Например, в Осакаровском районе сразу арестовывали, если человек недалеко выйдет в степь, хоть бурьяну нарвать. Как выжили ‒ непонятно, чудом только.
В 1931 ‒ 1932 гг. погибли все дети и старики, и к 1933 г. осталась одна молодежь, редко где старика увидишь. А потом и молодые стали умирать. У нас в поселке осталась только третья часть от приехавших, в других, наверное, ‒ пятая часть или того меньше. В Тихоновке у нас по двести человек в день умирало. Три бригады копали могилы (два метра ширины, пять метров длины). Зашивали человека в грязную попонку и в яму бросали. Зимой могилы копать не успевали. Бывало, везет женщина на салазках своего мужа, довезла до кладбища и бросает. Сторож кричит: «Вези к могиле!» Она отвечает: «Это вы довезете, а я не знаю, дойду до дома или нет». Покойников складывали в штабеля величиною с дом, по пятьсот-семьсот человек лежало друг на друге, как дрова. Второй наш ребенок тоже умер. А мы с женой выжили благодаря тому, что продали ее пальто на лисьем меху, что ей еще от матери досталось, купили овса, толкли его и ели и таким образом спаслись от голодной смерти.
Я в числе других спецпереселенцев работал на Кировской шахте. От шахты до нашего поселка было восемь километров пути. И каждый день надо было ходить по степи туда и обратно. В шахте грунтовые воды, как дождь, лили с потолка. Выйдешь порой из шахты — весь мокрый, в галошах вода, портянки мокрые, только фуфайку сухую наденешь и бежишь в поселок по тридцатиградусному морозу. Пока прибежишь ‒ одежда примерзнет к телу. Шахтеры шли с работы и замертво падали. И всю зиму на дороге лежали. Бывало, в пургу дороги не видно, а мертвецы вместо вешек лежат по степи. Их весной на телеги собирали.
Продолжение следует.