Как я уже говорил, в Малой Пузе мы часто ходили за грибами, благо ближайший лес находился рядом - через поле за Алатырем. С одним из таких грибных походов у меня связано неприятное воспоминание. Мой дед - Александр Васильевич Солнцев - подарил мне трофейный немецкий штык – кинжал, который привез с фронта. С ним я и бродил по лесу в поисках грибов. Как-то раз меня сильно разморило и я задремал на лесной полянке (мама ходила где – то в сторонке), а проснувшись, кинжала не обнаружил. То ли грибник какой, проходя мимо, прихватил, то ли я его где – то выронил, но так или иначе, но штык я потерял. Искал я его долго, но все было напрасно - он как в воду канул. До сих пор жалею об этой потере. Много потом потерь было в моей жизни, но эта запомнилась как самая первая и самая дорогая.
Еще помню модную игрушку – самолет ТУ-104. Это был первый в СССР реактивный пассажирский самолет, слава которого гремела по всей стране. В кабинку игрушки был вделан кремень, и когда самолет возили по полу, оттуда летели веселые искорки.
Когда мне было лет семь - восемь, мама подарила мне маленький фотоаппарат, который назывался «Юнкор». Он был широкопленочным и пленку мы проявляли вместе с мамой, и выглядело это так: разведя проявитель, мы выливали его в тарелку, выключали свет, окунали середину пленки в тарелку с проявителем, мама придерживала её в тарелке, а я водил пленку в проявителе туда – сюда. Через некоторое время, на глазок, пленку промывали, фиксировали и просушивали. Надо сказать, что кадры на пленке получались очень немногие, большинство почему – то «не получались» - были то очень светлыми, то очень темными. Тем сильнее мы радовались тем кадрам, которые получились.
Затем следовал процесс печатания фотографий. Фотоувеличителей тогда ещё не было, и мы печатали фотографии контактным способом – прикладывали к определенному кадру на негативе фотобумагу и на несколько секунд включали свет, затем проявляли позитив так же на глаз – фонаря с красным светом тоже не было. Понятно, что шансов получить более – менее качественные снимки почти не было, тем более, что фотографии получались по размеру негатива – примерно в два спичечных коробка, разглядеть на них что – то можно было с большим трудом, но мы были рады и тому.
Лучшим моим другом в Малой Пузе, как я уже говорил, был Колька Настин. На самом деле, фамилия его была другая, я её не помню, а звали его так по имени его матери – тёти Насти. Мы были с ним почти неразлучны, и находили полное взаимопонимание.
А вот с соседскими пацанами – братьями Б., особенно со старшим, Иваном, постоянно возникали ссоры и даже драки. Помню, однажды мы подрались так сильно, что я порвал ему последнюю рубашку. По этому поводу был сильный скандал; его мать приходила вечером разбираться и мне сильно попало от отца. Был он каким – то странным – его не интересовали ни игры, ни рыбалка, ни походы в лес. Будущее показало, что странности у старшего брата действительно были и они довели его до трагедии. Много лет спустя, уже в 70 – х годах, родители рассказали мне о его трагической судьбе. Стал он, как говорили в деревне, «зачитываться» разными книжками, и, видимо, проникся идеей «справедливости». Была у него где – то в Лукоянове девушка и однажды он узнал, что она встречается с другим парнем. Где – то, раздобыв ружье, он подъехал к её дому, вызвал её на улицу и застрелил. На звук выстрела выбежал её сожитель и так же был убит. После этого он укрылся в лесу и стал нападать на грибников и ягодников, отбирая у них еду. Дело дошло до того, что на прочёсывание лесов и его поимку было брошено воинское подразделение. В результате одной из засад он был обнаружен и застрелен одним из солдат, которые, видимо, имели приказ живым его не брать. Вот такие нешуточные страсти кипели в забытой Богом местности на юге Горьковской области.
Как я уже писал, в Малой Пузе был клуб, старое деревянное сооружение. Однажды мы с Колькой Настиным шли по улице, как раз напротив клуба и услышали жуткий грохот, обернулись и увидели страшную картину – на наших глазах задняя часть клуба, где располагалась будка киномеханика, обрушилась. Виднелась проекционная установка – она, к счастью, не пострадала. По счастливой случайности в будке в это время никого не было. Впрочем, стену быстро восстановили – никому не хотелось лишаться единственного развлечения, в том числе и колхозному начальству.
Помню, однажды ночью в окно нашей избы постучали, отец быстро оделся и ушел. Было ещё не очень поздно, я не спал, оделся и увязался за ним. В памяти осталось: перед мостом, в Алатыре валяется вверх колесами колесный трактор; перед отцом стоит, повесив голову, незадачливый тракторист, весь мокрый, а отец костерит его последними словами. История для деревни банальна – мужики выпивали, не хватило, послали гонца за самогоном в соседнюю деревню, тракторист перед мостом не справился с управлением и вместе с трактором свалился в речку.
В скором времени в Малой Пузе мы переехали в новый дом.. После старой избы, состоящей из сеней, комнаты и кухни, он смотрелся настоящим дворцом. Высокий, с большим крыльцом, поднимавшимся многочисленными ступенями, с двумя большими комнатами и кухней. Был еще просторный двор с закутом для овец, стойлом для коровы и загоном для поросенка.
Ещё помнятся несколько случаев из малопузинской жизни. Однажды зимой у нас отелилась корова. Надо сказать, что это было очень важное событие в нашей жизни. Отец каждую ночь вставал и не один раз выходил к корове — она могла отелиться в любое время, а при тогдашних морозах — по 35 — 40 градусах новорожденный теленочек мог погибнуть.
И вот однажды долгожданный момент наступил. Мама поставила греть воду на керогазе, а сама вышла во двор, к корове. Я в это время спал на печи, но, естественно, от шума проснулся и ощутил запах гари. Я мигом соскочил с печи, заглянул на кухоньку и обомлел – огонь от керогаза перекинулся на стену и она вся полыхала - загорелись обои. Я подбежал к двери, открыл её и, несмотря на жуткий холод, которым меня обдало, стал звать родителей. Они услышали, забежали в избу и потушили пожар, залив стену водой. Так мы чуть не сгорели. Объяснять, что такое пожар в деревне, да ещё зимой, я думаю не надо – это просто катастрофа с далеко идущими последствиями. Надо сказать, что отец всю свою жизнь жутко боялся пожара. В целях противопожарной безопасности у нас везде, где бы ни жили, повсюду стояли бочки с водой – и в сенях и на улице. Слава Богу, больше у нас возгораний дома больше никогда не было.
Летом, очень часто заливало дождями огород, поскольку он находился в низине. Помню несколько таких авралов. Мать с отцом вскакивали среди ночи, надевали длинные плащи и выходили с лопатами в огород. Там они рыли канавы (как бы сейчас сказали – дренажные), чтобы отвести потоки воды от огорода. Возвращались под утро, насквозь промокшие, но огород всегда был спасен, без урожая мы никогда не оставались.
Припоминается ещё такой случай. Однажды, во время весеннего паводка мы раздобыли где – то лодку и стали перевозить работниц молочной фермы – доярок на ту сторону Алатыря, естественно безвозмездно, из чистого интереса. Несколько рейсов сделали вполне благополучно, но однажды дело чуть не кончилось бедой. Везли мы как – то очередную пассажирку – очень крупную тетку – доярку. Спрыгивая с лодки на берег, она наступила на борт лодки и та опрокинулась вверх дном. Мы с товарищем оказались в ледяной воде – дело происходило ранней весной. Быстро перевернули лодку и лихорадочно погребли к своему берегу. Прибежав домой, я тут же забрался на печь, благо, что она была только что истоплена. Удивительно, но я даже насморка не подхватил после такой водной процедуры, хотя болел достаточно часто.
В первое время жизни в Малой Пузе, сразу после переезда из Мадаева, возникла ещё одна проблема – наша корова, по кличке Малинка, по старой памяти норовила уйти в Мадаево. Много хлопот в связи с этим обстоятельством возникло у матери – несколько раз приходилось бегать почти до Мадаева и отлавливать корову. Приучить нашу кормилицу к новому дому оказалось довольно сложно - долго потом мама встречала стадо у околицы и сама доводила непослушницу до хлева.
После того, как в деревне провели электричество, «жить стало лучше, жить стало веселей». По вечерам в избе было непривычно светло, даже празднично, можно было читать книги и готовить уроки, не напрягая зрения. Но с электричеством у меня связаны, к сожалению, не только приятные воспоминания. Помню, как – то вечером, неподалеку от школы, током убило электрика – молодого парня. Он зачем – то полез на столб и его «шибануло» электричеством. Парень лежал на траве, рядом лежали его «когти», а учитель (или директор школы, не помню точно) делал ему искусственное дыхание. Окружив их, стояли бабы и мы, пацаны. Учитель торопился, сидел верхом на пострадавшем и раскидывал его руки из стороны в сторону, пытаясь вернуть его к жизни. Продолжалось это довольно долго, но ни к чему не привело – откачать парня не удалось, он умер. До сих пор помню ощущение ужаса и беспомощности человека перед лицом смерти…
Хотя церкви в деревне не было, православные обычаи соблюдались свято. На Рождество мы «славили Христа». Происходило это так – мы ходили по деревне, пробираясь через высокие сугробы и стучались в каждую избу. Тщательно обметя валенки от снега специальным веником в сенях, мы перешагивали порог избы и хором затягивали песенки, славящие Христа. Умиленные хозяева подавали нам подаяние – кто кусок пирога, кто кусок ватрушки. Особенной удачей считалось получить денежку, особенно «серебряну» - монетку в пятнадцать – двадцать копеек. Подавали «денежку» очень нечасто, только в зажиточных домах, да и купить на них можно было немного, ведь происходило это ещё до хрущевской денежной реформы 1961 года, в результате которой была проведена деноминация денег (если не ошибаюсь, в отношении 1 к 10).
На Пасху «катали яйца». Для этого выбирался просохший пригорок, на котором устанавливалась покатая дощечка. Внизу его, на самом спуске, игроки ставили в рядок пасхальные яички – каждый свое. Водящий скатывал свое яичко по дощечке и, если оно задевало другое яйцо, ведущий забирал его себе и продолжал игру. Если яичко ведущего не задевало другое яйцо, право катать яйца переходило к другому игроку. Особенно активно в эту игру играли девчонки, шум и гам в месте игры стоял невообразимый.
Как я уже писал, однажды отец решил приобщиться к цивилизации и купил радиоприёмник. В огороде из высоченной лесины соорудили антенну. Отец приобрел аккумуляторные батареи - два огромных продолговатых ящика, которые состояли из квадратных угольных пластин. Не помню, чтобы мы наслаждались музыкой иликакими — то радиопередачами, а вот политические новости запомнились очень хорошо. Дело в том, что они постоянно рассказывали о подковёрной политической борьбе за власть в высшем руководстве страны после смерти Сталина, в конце пятидесятых годов.
Последователи Сталина ополчились против тогдашнего первого секретаря коммунистической партии Никиты Сергеевича Хрущева, который пытался более - менее либерализовать политическую жизнь в стране и организовали так называемую «антипартийную группировку». По радио каждый час звучала одни и те же фамилии ренегатов: «антипартийная группировка в составе Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова».
Причём эта фраза звучала так часто, что и сейчас, спустя шестьдесят с лишним лет после тех событий я её отчётливо помню, особенно окончание – «и примкнувший к ним Шепилов». Позже я узнал, что в то время по этому поводу ходило несколько шуток. Например: «Какая в Советском Союзе самая длинная фамилия?» Ответ: «Примкнувший к ним Шепилов». Если к выпивающим трём мужикам присоединялся четвёртый, его называли «Шепилов», как «примкнувшего».
Недавно только я узнал, почему Шепилов получил клеймо «примкнувшего». Оказывается, в отличие от традиционных врагов Хрущёва - Маленкова, Кагановича и Молотова – Шепилов был выдвиженцем самого Хрущева и предал его в самый неподходящий для того момент.
Одного не могу понять до сих пор: эти политические разборки происходили в 1957 году, мне было три года с небольшим от роду; как же было нужно часто твердить эти политические заклинания, чтобы я, в ту пору сущий младенец, запомнил их на всю свою оставшуюся жизнь!?
