Зелёнка в лицо и сожжённая машина как повод валить
Истории про оппозицию и преследования инакомыслящих всегда гуляли по России. Где-то там, вдалеке, существуют шпионы и революционеры — и кто-то даже просит убежища в другой стране, но чем закончился путь красноярского политического активиста, а ныне шведского эмигранта — рассказал 23-летний Михаил, уехавший без права на возвращение в Россию.
Расскажи о своей жизни до вынужденного отъезда?
Я родился в Красноярске, до 21 года там и жил. Учился в педагогическом университете. Жизнь в России мне не нравилась — но я даже не думал, что придётся бежать в Швецию.
Моя семья изначально была оппозиционно настроенной, поэтому я, наверное, что-то перехватил. В 2014 году после Крыма в школе начали проводиться классные часы, где нам рассказывали, что это — воссоединение единой нации. Я единственный из всего класса захотел поспорить и обсудить это. Мой классный руководитель пошла к завучу, а завуч решил, что я призываю к сепаратизму. На следующий день ко мне домой пришёл инспектор по делам несовершеннолетних и сказал, что школа обратилась к ним из-за моих высказываний.
На меня хотели завести уголовное дело — как показательное. Высказывался я разве что в школе и в интернете (в комментариях, в постах, сохранёнках, и то это были по большей части приколы). Конечно, мои соцсети тщательно мониторили.
Не знаю, почему руководство школы решило, что можно так испортить жизнь своему ученику. Дело не завели, потому что раз в неделю я ходил в детскую комнату полиции. После школы у меня был выбор — либо иду учиться в университет и получаю уголовку, либо в армию — и не получаю ее. Я выбрал армию и прослужил там месяца 4, пока они не решили, что я не патриот, подняв мои личные дела. Положили в госпиталь и отдали билет, потом сказали: «Собирайся — едем в дурку».
Я сказал психиатру, что меня положили «из-за Крыма». Это и в эпикризе написано, этот же документ я прикладывал, когда просил убежища в Швеции. Психиатр понимала, что если диагноз не поставит — будут санкции.
В Швеции этот диагноз в дальнейшем признали политически мотивированным, но в России я даже судился из-за него, потому что хотел работать в полиции, или в МЧС, или нести воинскую службу. Я хотел быть человеком, помогающим в сложных ситуациях, хотел заниматься криминалистикой.
А когда ты точно решил бежать из России?
В 2018 году были выборы, я вел политическую деятельность в штабе Навального, выходил на митинги — и меня даже задержали как-то раз. Меня и зелёнкой обливали, и лицо разбивали, и машину мне сожгли.
Однажды я шел по улице, за спиной окликнули — «Миха!» — прямо по имени, я обернулся — и бух мне зелёнкой в лицо. Пошёл в полицию, написал заявление, у меня его приняли, но отказали в возбуждении дела. Прокуратура тоже решила, что нет оснований.
Мне и сообщения с угрозами писались с разных телефонов, и машину мою подожгли. А избивали меня дважды — сначала в Красноярске, потом нашли в Воронеже, когда я сбежал туда. И везде сначала злополучное «Миха!» — а потом бум! В общем, в том же 2018-м я понял, что обратного пути нет, еще две недели посидел дома, а потом взял билет до Швеции.
Когда люди сталкиваются с таким, они либо ломаются, их запугивают, закрывают им рты, а они просто кивают головой, — либо их убирают от общества той же самой дуркой, как в Советском союзе с карательной психиатрией.
В Швецию я решился уехать совершенно случайно — моей единственной визой была шведская виза, потому что хотел поехать туда на новогодние праздники. До этого я объездил множество стран Европейского союза, решил — надо съездить в Скандинавию, а тут меня начали щемить.
Можно попросить убежища прямо на границе, когда её проходишь, можно пройти границу, сказав, что ты турист, а спустя некоторое время пойти в полицию (если это небольшой населённый пункт) — или в миграционку. Говоришь, что просишь убежища, они дают талончик — и ты сидишь. Ждёшь, когда тебя пригласят на первое интервью. Там тебя спрашивают — кто ты, откуда ты приехал, — и просят назвать причину, почему ты просишь убежища, пока без доказательств. В первую очередь ты сдаёшь отпечатки пальцев и родной паспорт.
Как жилось в лагере для беженцев?
В миграционной службе работают хорошие психологи, они давят туда, куда нужно, и если у человека отсутствует документальное подтверждение каждому его слову, то ему не дадут убежища.
Я жил в лагере для беженцев, и из всех, кто там был, я единственный получил документы, потому что у других не было определенных доказательств их слов. Они говорят: «Меня преследует Путин». А ты докажи, что тебя он преследует!
В основном, люди приезжают в поисках хорошей жизни, и я бы не сказал, что какому-то из этих людей стоило бы верить. Второе интервью у меня длилось 5 часов.
Я приехал с огромным пакетом документов, по тому как меня щемили, я просил помощи — и мне её не предоставляли. Со мной жили ребята из Сирии, Афганистана, Украины, Белорусии, России. Русских было немного. Я смотрел статистику: за 2019 год всего 450 русских попросили убежища, и только 60 из них дали. Кто-то не предоставляет свой паспорт, говорит, что он Абдулай из Сирии, а оказывается, что Иван из Белорусии.
В лагере всего было человек 200, жили в общежитии, в комнате по 2 человека. Я жил с турком, говорили по-русски, потому что у него был большой опыт общения с русскими туристками. Это был тот самый турок, который регистрировался Вконтакте и начинал писать женщинам — а его все посылали, и тогда он решил выучить русский язык, чтобы понять, почему с ним так обходятся. Он, по-моему, был противник Эрдогана, и когда у них была революция, его власти прижучили. Но он так и не получил убежища, теперь нелегально живет в Швеции.
Пока ты просишь убежища, можешь искать работу, но не все тебя возьмут, очень тяжело получить налоговый номер, по которому ты будешь работать. Чтобы его получить, нужно иметь контракт, а чтобы иметь контракт — нужно иметь этот номер. В таком замкнутом круге ты и крутишься.
Если ты живешь не в лагере для беженцев, то получаешь 200 евро в месяц, если в лагере — 80 евро, но в лагере тебя кормят. Я первое время снимал комнату сам, у бабушки, но у меня были сбережения.
Если ты не получил убежища, то подаешь апелляцию, если убежища все равно не дают — ты подаешь в миграционный суд. Он выносит решение. Если ты не получаешь убежища, тебя депортируют обратно. Мне иногда сны снятся, что я в Россию возвращаюсь — и просыпаюсь в поту.
Расскажи о первых впечатлениях от Швеции?
Я помню первый день, когда только приехал в Швецию, сел в автобус из аэропорта до центра города. Было страшно, потому что неизвестно, что с тобой станет. Я помню, как я ехал в этом автобусе и думал — «это мой новый дом».
Помню также день, когда получил письмо от своего адвоката, что я получил вид на жительство как беженец — и я как дурак ходил еще 3 дня, улыбаясь бесконечно. На меня можно было посмотреть и у виска покрутить — ну, дурачок какой-то. Я радовался, что ужас позади, что прошёл ту точку невозврата и уже не смогу вернуться, меня не отправят обратно. Могу делать всё, что хочу. Многие люди по 1-2-5 лет ждут, а у меня всё быстро прошло.
Я буду подавать на шведское гражданство через 2,5 года. Мне нужно прожить 4 года, чтобы получить шведский паспорт, хотя у меня все те же права есть и сейчас, только не могу голосовать на выборах.
У меня забрали русский паспорт, но в Швеции дали выездной документ беженца — тревел-документ, аналог шведского паспорта. У меня там стоит пометка, что мне запрещено ездить в Россию. Я живу тут уже год и 10 месяцев и никогда не смогу вернуться на родину. Никак. Теоретически, могу только через лес в Белоруссии, не проходя государственную границу.
В России у меня остались отец и сестра, созваниваемся. Друзья тоже никуда не делись — и не денутся, в игры играем вместе периодически. Можем созвониться, что-то обсудить. Больше у меня советов спрашивают, потому что по моей жизни можно писать детективы. Друзья планировали приехать летом, потому что в Стокгольме должен был пройти чемпионат по DOTA (компьютерная игра), но по понятным причинам всё отменилось.
Чем ты сейчас занимаешься в Швеции?
Сейчас учусь на языковых курсах, они называются «шведский как второй язык», это что-то типа колледжа в России. Живу на пособие, которое составляет 1100 евро, в пересчёте — 11500 тысяч шведских крон или около 100 тыс. рублей. Мне на всё хватает, могу купить новый телефон, наушники, одеться. Мне предоставили жильё на 2 года, но я снимаю его у муниципалитета, плачу за него определённую часть из пособия.
Я не должен отдать долг Швеции за свою адаптацию. Могу и не учиться, это исключительно моя прерогатива. Могу всё бросить и пойти работать, куда хочу, вернее, куда возьмут. Хотя без языка, максимум, куда ты можешь пойти — на стройку к русским или полякам, ну, или мыть посуду.
Я не чувствую себя чужим здесь, чувствую себя своим. Я в Швеции чувствую себя как дома, в России себя так не чувствовал. Здесь совсем другой уровень жизни. Хоть я и на пособии, но финансово стабилен, а когда пойду работать — буду чувствовать себя ещё лучше. У меня есть уверенность в будущем, мне не подбросят наркотики, меня не посадят за сказанное слово. В Швеции нет необходимости подбрасывать людям наркотики и сажать за репосты.
Ты можешь выйти к Рейхстагу (зданию парламента), крикнуть: «Король Швеции — ***!», и они такие «А, ну, может быть». В России с пустым плакатом на Красную площадь вышел — тебя задержали.
В общем, я чувствую себя здесь свободным человеком. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на Россию.
Чем шведы отличаются от русских?
В Швеции все друг другу доверяют. Если ты скажешь, что сзади тебя идёт человек с миллионом евро, и он хочет им поделиться, — швед обязательно обернется, поверив всему, что ты скажешь. Даже если ты скажешь, что земля плоская, он такой: «Хм, наверное, такое может быть...».
Шведы, в отличие от русских, не ожидают нигде подвоха. Хотя они и очень закрытые, не как мы. Они не стремятся иметь слишком большой круг друзей, у них есть один-два друга — и им этого на всю жизнь хватает.
Шведы очень сильно заботятся об экологии. Может идти какой-то мужик в классном офисном костюме, видит, что на улице лежит бутылка пластиковая, — он её возьмёт, пойдёт и в супермаркете сдаст, потому что это — денежка. Но если лежит чемодан с деньгами, то швед возьмёт его, отнесёт в полицию и скажет, что кто-то потерял, он не возьмёт его, не присвоит себе.
Шведы не стремятся залезть в чужую жизнь. Что человек расскажет — то они и принимают. Они более интроверты по своей натуре.
Как шведы к тебе относятся?
Я ни разу не чувствовал неприятия. Шведы очень толерантны, им абсолютно всё равно, откуда ты родом. Лишь однажды я познакомился с девочкой в Тиндере, и она спросила, не русский ли я шпион? Я, конечно, согласился. В основном, общаюсь с русскоязычными, но у меня есть и друзья-шведы. В Стокгольме есть сходка русских раз в неделю: каждую пятницу встречаются и разговаривают о жизни.
Скучаю по тому, что русские не улыбаются абы кому, — по этой серости скучаю, накатывает иногда. В Швеции люди больше улыбаются, но не как в Америке, где улыбка это что-то такое двуличное, где тебе улыбнулись — и это не факт, что человек тебе рад. Но, с другой стороны, у шведа тоже не совсем искренняя улыбка. Если русский человек тебе улыбнулся, то, наверное, он всё-таки рад тебя видеть на самом деле, без прикрас, а если швед тебе улыбнулся, то ты думаешь: «Правда ли я этому человеку симпатичен?».
В свободное время пытаюсь практиковать язык, гуляю с друзьями, сижу за компом. Хотел пойти в «Красный крест» (там нужны люди, говорящие на русском языке), чтобы работать в депортационной тюрьме, где бы успокаивал русских ребят, говорил: «не переживай, вернёшься в Россию — всё будет нормально». Это бесплатная социальная работа. Но потом случилась пандемия, и «Красный крест» приостановил эту услугу.
В Швеции тяжело с бесплатными больницами, тяжело получить помощь. Будешь умирать — тебе не помогут, только когда уже видишь свет в конце тоннеля — тебя вытащат. Чтобы записаться к врачу, минимум месяц нужно ждать. Своей записи к кардиологу я ждал 5 месяцев. Здравоохранение здесь — условно бесплатное, если пошел в Айкьют (шведская больница) — должен заплатить 200 крон; если хочешь вызвать скорую — то она стоит 450 крон. В Швеции платная скорая помощь.
Подведи внутренние итоги — как ты себя чувствуешь, когда изменилось всё вокруг?
В Швеции я стал свободнее. Не ожидаю подвоха от людей, словно уснула бдительность. Если тебе в России что-то предложат, то ты ожидаешь подвоха, а в Швеции я подвоха не ожидаю.
Мозги уже работают по-шведски. Когда только начал учить язык, сначала переводил со шведского на английский, с английского на русский. Или наоборот. А сейчас мне не нужно вспоминать, как это слово звучит на русском, мозг уже выдает его на шведском.
Швеция — страна развитого коммунизма. Все живут плюс-минус одинаково, и это значит — плюс-минус в достатке. Государство обо мне заботится, оно меня толкает к тому, что я стану нормальным налогоплательщиком и буду видеть, куда уходят мои налоги. Эта поддержка государственная очень цепляет.
Самое тяжелое, что было — это когда говорили: «Да кому ты там нужен?», а оказалось, что реально нужен. Да, в Швеции своих проблем навалом, но они готовы тебе помочь, хотя и не должны этого делать. Ведь, по сути, кто я такой, чтобы мне платить пособие, давать квартиру? Кто я такой для шведов, чтобы помогать мне, и кто я такой для русских, чтобы не помочь?
Беседовала Анастасия Гнедчик специально для интернет-газеты Newslab,
фото из личного архива