При всем многообразии культур и религий, плавающих в моей крови, я добирала знания о них самостоятельно, так как воспитала меня одна-единственная ветка этого генетического веника.
Надо ли её благодарить, или надо ее за проявленные педагогические "таланты" проклясть, мне уже не важно. Опыт был чудовищный, но какой опыт в современном обществе вообще приемлем? Все одинаково уводят детей от жизненных реалий - в первую очередь, духовных. В том числе и так называемые "верующие". Да, я раскололась у себя в семье, где культ гнета и вранья был стержнем существования, ну а дети в "благополучных" семьях что получают, кроме моря соблазнов?
Истины нет ни там, ни там.
Сейчас остаётся лишь выдергивать конкретные занозы из конкретной попы.
Почему же мои постоянно врали? Я долго тянула за эту нитку, чтобы распутать клубок моих ранних несчастий, но всегда только обрывала ее. Сейчас, думаю, я уже знаю, в чем дело. Если опустить политические декорации, среди которых они жили, очень выпукло встанет вопрос о религиозной традиции, которую они практиковали. Не моя мать - помесь рождённой в ссылке татарки и безродного украинца - которая ходила по всем церквям, мечетям и дацанам одновременно, но - бабки, которые ее воспитали. А они были мусульманки. Прабабка Юзлибика так вообще - дочь каких-то знатных богатых фанатиков. Вот отсюда мне и следует начинать раскопки в своей душе. Ведь, травму нанесла мне главным образом мать, прокатившись бульдозером по моей хрупкой, как трёхдневный побег, личности. Мать - как выжимка, эссенция моего материнского рода, который духовно двигался к тому безобразию, что его оборвало, веками. Тем паче, что ни меня, ни мать, ни бабку отцы не воспитывали. У бабки он рано умер, у матери только мелькал, а мой слился ещё до рождения.
Итак, удар по мне был нанесен каким-то древним, мощным и объемным орудием. Упоротость, с какой мать меня подавляла, не желая даже признать это, приводит меня к ее глубочайшим переживаниям, ее фундаментальному горю и конфликту. Какая-то наглая и бредовая ложь извне заняла внутри нее место, по праву принадлежащее ее личной детской правде.
Религия - религией, а законы психического развития едины для всего животного мира. Все дети в природе одинаково травмируются отсутствующими или агрессивными матерями, единственное отличие человеческой - что она умеет ещё и врать.
Стокгольмский синдром, явно имевшийся у Юзлибики, несчастной пубертатной девочки, вынужденной сношаться с 40-калетним "стариком" и изо всех сил любить его, потому что ТАК НАДО, искалечил не только ее. Смиренным враньём себе самой она подписала приговор всему своему потомству. Ее дети росли в безжизненной атмосфере психического голода, у них не было связи с мамой - их проводником в вечность. Мама была просто образом, улыбающейся дымкой, болью, навсегда защемившей сердце. Зато с другой стороны был "истово верующий" папа, которому служила дымка телом и душой. Папа с чего-то взял, что Бог этого непонятного бескрайнего мира покровительствует типографии, и прикоснуться к его святости можно только через чтение особенной книги. Дети так-то читать не любят, но как тут откажешься? Сам Бог "внутри" же. Очевидный абсурд этого посыла нивелировался силой запугивания, абсолютно безумного и беспощадного, вплоть до обвинения в одержимости и убийства с последующим проклятием и путевкой в ад.
Из-за детского нежелания врать самому себе, по сути!
Что, помимо тепла матери, воспринимает любой ребенок в любой здоровой среде? Природу! Запахи! Ветры, носящие море знаний о мире! Свет, огонь, блики в ручейках! Баюкающий шелест травы... Только через эти "ворота" живая душа входит в этот мир, просыпается в него. Без природы, в бетонных склепах, родятся и умирают сумасшедшие уроды. Хочешь научить ребенка Истине о Боге - научи его быть здоровой частью его творения! А то сношаться как не в себя это мы всегда пожалуйста, а быть элементарно ответственными, скромными перед природой, как те же животные, - это не-е-е.
Честность моей матерью понималась, стало быть, сугубо извращенно. В виде постоянных отчётов и подсчётов. В проявлении чувств честность не допускалась категорически.
Мои чувства надо было задушить - иначе ей пришлось бы что-то делать уже с ее чувствами, и с чувствами матери, бабки и так далее. Хотя бы осознать и похоронить трупы. Но она боялась даже признать их, потому что боялась вспомнить, как ей, нежному ребенку, ломали хребет, ломали волю. Как больно ей было. Как страшно. Лучше не вспоминать - иначе вся жизнь окажется глупой ненужной дрянью, а будущее, хотя бы и такое трудное, как сейчас, вообще рассыпется, как куча говна под дождем.
Я не ставлю другие традиции выше той, что искалечила моих женщин. Сегодня, когда весь мир стал ядовитой помойкой, это не имеет смысла.
Но осознавать, что же именно произошло с тобой - это необходимость, если ты собрался, наконец, узнать, а каково это вообще - быть живым?