Владимир Иванович Комов, Сергей Осокин и Валентина с удивлением и даже некоторым восторгом слушали Долгополова – как он говорил! Сдержанно, но вместе с тем эмоционально. Красиво, изящно. Казалось, что он читает стихи.
- Мы познакомились в театре. Я увидел ее, такую легкую и стройную, и… оказался на облаках. Ее глаза сияли, когда она смотрела на меня. И я понял, что такая встреча бывает один раз в жизни! Как нам было хорошо вдвоем! Все время хотелось петь! Хотя и у меня, и у нее было много, очень много проблем, но вся эта проза отступала, когда мы видели друг друга…
- Вот о проблемах и продолжите, чтобы мы лучше во всем разобрались, - подсказал Комов.
- О проблемах… Танюша была без работы. Нашла, правда, что-то в доме для престарелых, но я ей советовал не спешить – ездить туда далеко, с работы вечером идти там опасно – лес рядом… Да и уволили там до нее медсестру – дела какие-то нехорошие обделывала… Не хотел я, чтобы Танюша ко всему этому прикасалась… Вдруг там какая-то банда орудовала, и они в отместку, что на место их человека взяли Таню, могли ей как-то навредить. Это одна ее проблема. Вторая… Мать ее без квартиры оставила, стала жить в деревне – не знаю, почему она так сделала, ведь ясно же было, что дочка туда к ней не поедет! – и она чувствовала себя обделенной. Знаете, не говорила ничего, не жаловалась, но я-то видел! Это ее даже как-то… согнуло. И вообще я заметил, что у них с матерью были не очень близкие отношения… Есть и третья проблема, она вообще-то довольно странная – тут у нее тетка жила, Ольга Петровна Голяндина, пенсионерка уже, хорошую квартиру имела, трехкомнатную, в самом центре, я про это не так давно узнал. С теткой Татьяна жить не могла – у той был несносный характер, она никого не терпела. Но ведь резонно было предположить, что она, человек одинокий, завещает свою квартиру либо сестре, Таниной матери, либо самой Танюше. Последнее было бы вполне разумно – у сестры жилье есть, она выбрала деревню… Так нет! Что-то там такое произошло, что она оформила квартиру на совершенно чужих людей… Танюша обещала мне рассказать об этом обмане, да не успела, так что тут я подробностей никаких не знаю… И я бы на вашем месте… Нет, нет, я не так выразился, вроде как в стороне остался… Я думаю, убежден, что надо обратить внимание на эту квартиру – кто и на каком основании ее присвоил, и на богадельню, где медсестры-провокаторши орудуют… Может, Танюша что-то такое узнала об этом доме для престарелых, что они решили закрыть ей рот...
- Мы изучили вопрос с этим домом, с богадельней, как вы говорите. Скажу так – нам есть что там делать. Но Капустиной все это не касается. А вот с квартирой Голяндиной – тут дело посложнее. Вы мне нравитесь, молодой человек. Вы нас чувствами своими тут… впечатлили. Но только ниточка от тетиной квартиры… да какая там ниточка – целый канат! – к вам и ведет…
- Я вас не понимаю, Владимир Иванович… Честно, я совсем не… врубаюсь. Квартира Голяндиной – и я? А вы знаете о том, что я там был всего один раз? И то дальше прихожей не прошел… И это было… на следующий день после смерти Татьяны… После ее гибели… Но я тогда об этом еще не знал… Тут, знаете, какое совпадение – с Ольгой Петровной очень подружилась землячка моя, Тамара. Мы почти одновременно сюда переехали, она мне как родной человек…
- Тамара Степановна Крапова?
- Так вы, Владимир Иванович, ее знаете?
- Да, мы с ней беседовали. И вот какая интересная цепочка тут выстраивается: Голяндина, Крапова, Татьяна и вы…
- Не понимаю…
- Ну не будете же вы говорить, будто не знали, кому Голяндина завещала свою квартиру, с кем она составила договор о пожизненном содержании?
Долгополов на минуту замешкался, явно не понимая, почему он должен был это знать, и прямо ответил:
- Утверждаю и буду утверждать – я не знаю, кому… Но, судя по вашей цепочке… Неужели Тамаре? Краповой, да?
- Да.
- Вот так раз! Но почему же она молчала? Ведь мы часто встречались, разговаривали… И хоть бы одним словом упомянула… Ну и ну!
- А как вы думаете, почему вам не рассказала об этом… Капустина? – спросила Валентина. – По логике она должна была поставить вас в известность – ведь как-никак, а вы Тамарин знакомый, земляк, и, может, помогли бы убедить ее отказаться от этого дара…
Глаза Юрия заблестели от волнения и он продолжал срывающимся голосом:
- По логике. Именно по этой самой логике Татьяна и не должна была мне об этом говорить! Потому что она не знала, что мы с Тамарой знакомы… Я никогда об этом не упоминал. И она никогда не видела нас вдвоем. Вернее, втроем – у Тамары дочка есть… Но Тамара-то, Тамара-то знала, что мы с Танюшей знакомы. Я ей и фамилию Танину называл… Все рассказывал – мне казалось, что она за меня переживала… И радовалась. Стоп, она могла не знать, что Татьяна – племянница Ольги Петровны. Фамилии-то разные…
- Могла, конечно. Но только она знала, - резко сказал Комов. – И кто из вас в какие игры играет – вопрос.
Валентина опять попросила слова.
- Юрий Артемьевич, а почему вы не говорили Татьяне о своем знакомстве с Краповой? И вообще – кто она вам? У меня сложилось впечатление, что…
- Вы можете не продолжать. Это было раньше, до Танюши. Когда я приехал, на меня свалилось много неудач, и тут я встретил Тамару. Она мне нравилась. Просто нравилась. И мне стало казаться, что она поддерживает меня на плаву… Она говорила, что и я ей тоже нужен, часто просила ее сопровождать… вернее, их… Признавалась, что когда я иду рядом, она чувствует себя защищенной… Я думаю, она была искренна. Я и к Голяндиной ее с дочкой не раз провожал – она просила.
- А что их связывало с Ольгой Петровной, как вы думаете?
- Да думаю, что всякие мистические дела. Тамара много всего мне об этом рассказывала. Как они там гадают… в иных мирах блуждают… в параллельных, что ли… Я в этом не силен, хотя Тамара узнавала у… высшего разума, что ли, кем я был в прошлой жизни…
- И кем же?
- Я был дьяк. Который написал какую-то запрещенную книгу. И меня… Ну, в общем, со мной расправились…
- С вами расправились… в прошлой жизни. А вы – в этой… Дело в том, Долгополов, - пошел в лобовую атаку Комов, - что в тот вечер, когда убили Татьяну, когда ее задушили… Да, да, вы не бледнейте, я еще раз повторю – когда ее задушили, с ней видели вас. Вы вдвоем гуляли по Муравьевке… У нас есть свидетель, в любую минуту готовый это подтвердить.
- Да зачем кто-то должен это подтверждать! Я и не отрицаю – да, мы гуляли по Муравьевке. Мы часто туда ходили. Таня это место любила – там ведь она выросла, там дом ее родной рядом… Я проводил ее потом… туда, где она снимала комнату. И сам пошел домой…
- А она ночью помчалась опять на Муравьевку… Ее туда вызвали запиской… Вашей?
- Запиской? Нет, конечно. Если бы мне надо было о чем-то ей сообщить, я бы вернулся. Мог ли я допустить, чтобы она одна так поздно шла на эту Муравьевку!
- Есть факты, указывающие, что она спешила на встречу с человеком знакомым. Которого не боялась, во всяком случае. А в записке – мы нашли только обрывок – говорится об опасности, которая кому-то угрожала… У вас нет никаких предположений?
- Нет. Можно мне этот обрывок посмотреть?
Осокин протянул ему листок с изображением кусочка записки. Долгополов рассматривал написанное очень внимательно, тихо повторяя: «Надо же… надо же…», потом отложил эти бумажки в сторону и заявил, что почерк ему незнаком и кому могла угрожать опасность, он не знает, но думает, что самой Татьяне.
- И почему она оказалась в чужих ботинках, вы тоже не знаете?
- Знаю. В тот вечер мы встретились у меня на работе. А там и расположиться негде, маленькая будка-то. Она сидела у соседа, в сапожной мастерской, ждала, когда я закончу работу. Я вещь одну изумительную ремонтировал, сережку старинную, прямо хоть на выставку! Решил ее Тане показать, позвал, она зашла без своих туфелек, сняла их там – ноги, говорит, пусть отдохнут, целый день ходила, посмотрела серьгу – червонное золото, бриллиант, малахит… Чудо как хороша! Тут клиентка пришла, я починку ей оформил, деньги принял, все честь по чести, к Тане выхожу, а она так без обуви и сидит. Оказывается, туфли-то ее, пока она сережку рассматривала, уплыли! У нас же народ просто так мимо чужого добра пройти не может! Ну, нам сапожник, отзывчивый человек, дал ботинки – новые, кто-то принес, чтоб набойки поставить, да и не забирает, валяются уж невесть сколько. Просил, конечно, вернуть. Вот так Танюша в ботинках и оказалась. Не хотела надевать, да я настоял…
- А скажите откровенно, Долгополов – почему обо всем этом мы узнаем сейчас, а не в тот день, когда вам стало известно о смерти Капустиной, то есть не сразу же. Ведь вы, насколько я знаю, из города не уезжали, здесь были. Выходит, затаились и молчали... Любимую девушку убили, а вы...
- Я принимаю все упреки, но прошу понять… Я один в этом городе. По большому счету – один. У меня нет друга, который, если меня назовут убийцей, обратится к вашему руководству, пройдет по всем инстанциям, но докажет, что я невиновен! У меня нет связей, помогающих избежать несправедливости... И лишний кулачный бой мне не принесет пользы… Короче – я не верю в наше правосудие. Опрос как-то проводился – вы, дескать, за смертную казнь или против? Так я был против, и только потому, что у нас могут осудить на нее совершенно невиновного человека… Такое уже было, и не раз…
Такое действительно было, но напыщенность долгополовской речи работала сейчас явно против него. Наступила гнетущая пауза, во время которой виновный чувствует себя обычно весьма скверно, как плохо игравший на сцене артист, которому после спектакля вместо букета цветов подарили… веник. Но эту паузу прервал сам Долгополов.
- Я пришел домой, а бабушка моя руки мне на плечи положила – сразу, чуть ли не на пороге, - и тихо-тихо сказала: «Юрочка, Юра, крепись – Танечку твою убили, по радио об этом сказали…». Не помню, что потом было… Ба сказала, что я тогда сознание потерял. Потом пришел в себя и мы с ней стали думать – что делать? И решили – ничего не делать. Тане-то уж не поможешь… Вот так все ничего и не делали…
- Вы плохо поняли меня, Долгополов, - вновь не выдержал Владимир Иванович. – Вас с ней видели в тот роковой вечер! И все ваши сказки про то, что вы проводили ее домой, ломаного гроша не стоят… Я предполагаю, что вы… на тот свет ее проводили!
Долгополов явно сник, но при этих словах вскинулся и хрипло спросил:
- Но зачем? Зачем?
- Видится мне и причина. Предполагаемая, так скажем. Крапова хочет завладеть квартирой Голяндиной. Обманным путем. Ей это удается. Но тут появляется Капустина, которая может поломать все ее планы. Тогда Крапова подсылает к Капустиной вас, вы знакомитесь с ней, входите в доверие, а потом хладнокровно ее убиваете!
Долгополов молчал, обдумывая сказанное Комовым, - чувствовалось, что он раздавлен гнетом обвинений в свой адрес, но вдруг вскинулся и снова спросил:
- Но зачем? Зачем, например, входить в доверие? Если все так, как вы говорите, то я должен был сразу убить Капустину. Где-нибудь из-за угла. Не знакомясь. Не входя в доверие. При вашем раскладе это лишнее. Я уж не говорю о том, что никак не связывал Крапову с какой-либо квартирной аферой… Не такой она человек… У меня очень болит голова…
- Из-за угла, говорите? Сразу, значит? Хм… - И Комов решил сразу опустить Долгополова в ледяную воду. - Ольга Петровна вот сразу умерла после вашего прихода к ней… Можно сказать, в тот же миг… И этому тоже есть свидетель… Зачем вы к ней-то приходили, Долгополов?
- Да я же Танюшу искал! Она должна была ко мне прийти, мы договорились, чтобы вместе отправиться именно к ней, к Ольге Петровне. Таня хотела нас познакомить. Но – не пришла. Вот я и пошел прямо туда – спросить. Вошел, а Ольга Петровна куда-то собиралась. Я заикнулся про Таню, а она уставилась на меня как на привидение…
- Естественно, ведь она знала, что ее племянницы уже нет в живых…
- Но я-то этого не знал, - уточнил Долгополов, вновь хватаясь за голову. – Мне ведь только вечером бабушка об этом сказала, когда по радио сообщили… Конечно, мне надо было понять – что-то произошло… А я сразу развернулся и ушел…
- И все же вам придется провести какое-то время в следственном изоляторе. Вам есть кому позвонить, чтобы присмотрели за вашей бабушкой? Она, как я понял, не совсем здорова?
- Некому.
- Хорошо, мы сообщим участковому, чтобы он к ней зашел, проведал.
- Да уж пожалуйста.
Валентина протянула ему таблетку от головной боли и стакан с водой.
- Мы бы хотели работать с вами вместе, - начала она.
- Вижу я, как вы хотите. Вы себе уже все доказали… Быстро и без проблем. А к истине путь трудный…
- Если вы невиновны, мы пройдем его вместе. Думайте, прошу вас! Почему кому-то надо было убить Татьяну? Что такого она знала? Кому мешала?
- Угу. В изоляторе самое место логически все осмыслить. Да там одна забота – как бы выжить, чтобы тебе все зубы не выбили, почки не отбили!
- Здесь с этим нормально, вот увидите.
- Увижу. Пока глаза не заплывут от…
- Не заплывут. Фингалов вам не наделают. В остальном – как себя поведете. Думайте, еще раз прошу вас!
Дверь за Юрием захлопнулась. И стало тихо. Так тихо, что когда из рук Валентины вдруг выпала шариковая ручка и стукнулась об стол, это можно было сравнить со звуком выстрела. И опять – тишина… Так бывает, когда нет уверенности в том, что хоть несколько шагов сделаны тобой правильно. Когда ты находишься на распутье и не знаешь, какую дорогу выбрать. Когда твоя хваленая интуиция кидает тебя из стороны в сторону и ты мечешься, вообще сбиваясь с проезжей дороги на какие-то тропки, и никто не может поручиться, что они не приведут тебя в тупик.
- Может быть, нам с тобой лучше разделиться? – вдруг спросила Комова Валентина. – Ведь мы невольно влияем друг на друга, находимся в зависимости: я – твоих умонастроений, вариантов, выводов, ты – моих. Лучше бы у нас был полный разброс, чем так – в одну дуду…Сейчас мы с тобой как один маятник: он вправо – и мы туда же, влево – и мы влево, оба. Долгополов – Крапова, Долгополов – Крапова…
- Ну, я же их в какой-то момент объединил…
- А мне показалось, что они как-то… не объединились.
- Что ж, давай попробуем поработать врозь. Только если появится какая-то важная информация…
- Ну, о чем речь! Так я иду. Прямо сейчас. И думаю индивидуально.
- Я тебе завидую. А мы вот тут с Сергеем Ильичем Осокиным будем друг на друга влиять… Но я уверен, что это не повредит нашей индивидуальности, она не уменьшится в размерах…
- Ладно, не иронизируй, попробуем, как я предложила. Ничего не выйдет – первая прибегу.
- Удачи!
- Взаимно!
На снимке - картина Петра Солдатова.
