Из слияния искусств, если оно происходит по любви, может произойти прекрасное дитя. Именно таким желанным ребенком стал перформанс "Не оглядывайся, Орфей!..." – совместная работа театра-студии "Alter ego" и известного питерского художника Валериуса.
«Перформанс будет про любовь, - пообещала незадолго до выхода спектакля руководитель «Альтер Эго» Светлана Аюпова. - Основной вопрос: что мешает просто идти вперед, верить, не оглядываться? Валериус будет Орфеем. Он всю жизнь рисует свою одну-единственную Эвридику. Эвридик у нас в перформансе много. Это и мои воспитанницы-семилетки, и девочка-подросток, и взрослая женщина, и пожилая женщина, и бабушка. А он идет к одной-единственной, не оглядываясь, потому что на грани, в царстве Аида, возникают его картины, самые красивые, яркие, которые взрывают черное пространство. Мы задавали вопросы большому количеству людей, почему оглянулся Орфей. Все отвечали по-разному. «Очень любил Эвридику, хотел ее видеть». «Струсил». «Не верил ей». «Не верил Аиду». «Не верил себе». Кто-то начинал вести философские беседы о смысле мифа. Мы попробуем ответить на это вопрос в ходе эксперимента. Вокруг перформанаса сразу сформировалась хорошая команда. Лайфстайл- центр "Башкирия" бесплатно предоставил свою площадку для показа. Руслан Назиров снял очень атмосферное видео. Катя Плеханова и Лиана Тимуршина помогают с техникой. Театр Кукол дает светильники. Наши очаровательные Эвридики - Наталия Санникова, Диана Зайнуллина и Альбина Аюпова работают в перфомансе. Вика Логвинкова и студийцы театра танца "Своими ногами" импровизируют на открытии выставки. Альфина Ахунова помогает в её организации... Ну, и наш любимый Орфей, Валериус уже вылетает этой ночью, несмотря на гипс и костыли!»
Действительно, за неделю до выезда из Санкт-Петербурга центральный персонаж перформанса - Валериус (Valerius), он же - Член союза художников России Валерий Иванов, порвал связки на ноге. Этот неприятный факт не помешал осуществлению идеи. Ведь биография художника всегда была наполнена необыкновенными взлетами и падениями.
Мероприятие, состоявшееся 20 февраля, началось с открытия выставки Валериуса «По ту сторону любви», а продолжилось, непосредственно, перформансом. Средства, собранные на показе, были переданы родителям Софьи Фокиной – маленькой девочки, отважно борющейся с болезнью.
Наше интервью с Валериусом состоялось, когда работа на перформансом только начиналась. Уже позже с феноменальной скоростью специально для мероприятия была сделана серия работ, как всегда, - блестяще талантливых.
- Вас называют абсолютно петербургским художником, и немудрено: большую часть жизни Вы прожили в этом Городе дождей, окончили Мухинское училище, получили имя и славу. А сами себя Вы считаете питерским художником, или с примесями башкирского живописца? Или Ваша слава – без «прописки»?
- Я не считаю себя питерским или сибайским художником. Так же, как и разговоры о славе считаю странными. Искусствоведы называют мой стиль «этническим», и я все больше чувствую влияние корней: из чего мы родились, из того и создается образный ряд. Это, конечно, влияние мамы, Урала, Сибая, Башкирии. Уфа очень сильно повлияла на меня, потому что школьные годы сформировали меня как художника. Но для меня лично неважно, уфимская, петербургская или нью-йоркская это школа. Живопись остается живописью.
- Откуда взялся Ваш творческий псевдоним – Валериус?
- Это началось в Петербурге, на Пушкинской 10, где была интересная атмосфера. Дом, населенный художниками, музыкантами, - творческими персонажами: часто безумными, крутыми. А Валериусом меня стал называть музыкант группы ДДТ Андрей «Худой» Васильев, и это прижилось, потому что носило некий космический оттенок.
- Вы уделяете большое внимание работе с детьми, в том числе, с ограниченными возможностями. Какие проекты в этой области у Вас сейчас работают?
- Сейчас я курирую и часто занимаюсь со-творчеством с ребятами из детского хосписа, который находится в поселке Ольгино. Но дело не в том, что это - дети, борющиеся со страшными диагнозами. Мне нравится сотрудничать с совершенно разными людьми: музыкантами, архитекторами, скульпторами, реставраторами. Общаясь и занимаясь со-творческим процессом, мы обогащаемся, принимая другой опыт. С этими детьми мне очень любопытно, потому что они – борцы. Как и всем нам, им не хватает чуточку тепла. И я говорю им, что творчество – это великий дар, когда мы можем сублимировать любую эмоцию: грусть, радость. Переработать ее и выпустить в мир более красивой. Это то, чем я с ними делюсь. Надеюсь, что у меня это получается.
- Как Вы считаете, Ваша любовь к детям связана с тем, что Вы с детства были оторваны от семьи, жили и учились в Республиканской художественной гимназии-интернате им. К.А. Давлеткильдеева?
- Есть хорошая фраза, что каждый художник всю жизнь пишет одну картину, и часто это – автопортрет. Действительно, в двенадцать лет, когда я уехал от родителей в Республиканскую школу-интернат, мне казалось, что я - взрослый самостоятельный человек. Это потом, когда были дороги, путешествия, сквоты, армия, общежития, съемные квартиры, я вдруг понял, что в двенадцать лет оторваться от семьи – сложно. Сейчас, работая со своими детьми и изучая такие вещи, как взаимоотношения с этим миром, понимаю, что они нам не принадлежат. Дети просто рядом на каком-то этапе. Моему сыну Диме двадцать шесть лет, и раньше я думал, что он всегда будет моим маленьким мальчиком. А он – взрослый мужчина, со своим миром, собственными взглядами. Дочери Кате тринадцать, это сложный переходный возраст. Я учусь каждый день с ними взаимодействовать. Часто бывает, что я ощущаю себя одиноким в этом мире. Но творчество дает моменты понимания того, что все будет хорошо, и не нужно бояться. То же я пытаюсь донести до своих детей.
- Как Вы относитесь к тому, что художник должен сейчас не только стоять за мольбертом, но и продвигать свои работы?
- Мир поменялся. Изменились коммуникации, и сложно просто стоять у мольберта. Может, это и правильно. У меня два открытия за прошедший декабрь. Восторженные дети из Ольгино и художники-аутсайдеры. Я сам был таким, рос, как художник, на Пушкинской 10, наблюдая за многими судьбами, в том, числе, драматичными. Так получилось, что в моей коллекции оказались работы Анатолия Зверева, Игоря Майорова... Это художники, которые прожили свои странные, бедные, трагичные жизни. При жизни они не были на пике популярности, но их выбрала история искусств. И меня сейчас очень занимает, стоит ли выпячиваться, заниматься самопиаром, выставлять в Академии художеств. Не знаю.… Да, я всю ночь пишу, делаю «царапки» (у Валериуса это - особая манера рисунка, когда он «процарапывается» поверх краски – прим. автора), и мне хочется поделиться этим с друзьями. Мои странички в интернете – диалог с этим миром или отчет перед собой.
- Планомерно развивающаяся карьера художника, обычно, состоит из «серий» или периодов. У Вас был период «Королевства любителей улиток» … А сейчас какой?
- Меня никогда не интересовало такое понятие, как «строить карьеру». Я люблю свои последние картины. Предпоследние – нет, не очень. Хотя, если нахожу какую-то из своих прежних картин в мастерской, или перевожу их куда-то, искренне удивляюсь: «О, это я написал? Клево!» Да, было огромное количество периодов, таких как этап сказок с «Королевством любителей улиток». Тогда я сравнивал себя с улиткой, закрытой в своем домике и самодостаточной. Этот проект никуда не делся, он со мной…только слегка изменился его смысл. Сейчас он о человеке, защищенном от этого мира и самодостаточном. В последние четыре года это - птицы. Я переживал свои расставания, и для меня этот «птичий период» длится четыре года. Я говорил одному режиссеру, что по моим картинам можно издавать учебник по психологии, иллюстрируя его всеми фазами: отвержение, неприятие ситуации, смирение, прощение. В самом начале это был диалог с птицей, разговор, торг. Пытаться объяснить и уговорить, вернуть. Потом это был протест, ненависть. Я изобрел много техник. Писал и выплакивался на холстах. Часто это был фактурный акрил, который я сушил феном, и краска взрывалась, иногда прожигая холст насквозь. Потом была «Космическая любовь». А этим летом я пришел к теме материнской любви, причем, я сам был птицей-мамой, обнимающей своими крыльями птицу-ребенка. Наверное, на этом гештальт завершился, когда я понял, что мир – как мама, который поддерживает, любит, и в какой-то момент может себе позволить отпустить дитя.
- Художники не любят объяснять, о чем их картины. Вы это делаете спокойно и без напряжения. Значит ли это, что, перед тем, как приступить к созданию работы, Вы придумываете ее историю, определяете смысл? Или это происходит после того, как картина готова?
- Моя мама Рая – главный специалист по объяснению моих картин. Даже в самом начале творческого пути она любила прийти на выставку и рассказать: иногда мне, чаще – присутствующим, не о чем написала картина, а что я думал или проживал в тот момент. Да, я могу рассказать, о чем картина, и для меня это легко, потому что я пришел к возрасту, когда не волнует оценка. Стало проще говорить о таких вещах, как любовь, смерть, нелюбовь, близость, расставание, потери, надежды. О чем я пишу сейчас? Я снова надеюсь, люблю эту жизнь, мне любопытно. Об этом картины. Это - широко открытые глаза, когда хочется напитаться чудесами, и они видны каждый день. И, конечно, полет. Я всегда много работал, но этим летом приобрел совершенно новый для себя опыт, когда за 60 дней я написал 600 картин. Хороших картин, за каждую из которых могу ответить! А самое интригующее для меня сейчас – это игры со временем, когда оно раздвигается, меняет свои границы, и ты не замечаешь часов. Это дает избавление от страха старости, конечности. Я не придумываю картинам смысл или определение, просто нахожусь в некоем потоке. Это состояние, когда находишься в некоем кино или слайд-шоу. Я из него выхватываю слайд и пытаюсь его написать. Этих кадров много. Но вот наступает момент, когда я понимаю, что выговорился. Затем наступает период новых историй.
Элла Молочковецкая, фото из архива художника