Зима отступала. Солнце с каждым днем пригревало сильнее. Среди пуговиц и другой мелочи в бабушкиной шкатулке я нашел увеличительное стекло и забавлялся им, выжигая на дощечках разные фигуры. Это получалось просто. Нужно было под стекло подставить дощечку, а потом понемногу поднимать стекло или опускать дощечку. На дощечке появлялось изображение солнца, сначала большое, потом все меньше и меньше. Когда изображение становилось совсем маленьким, почти превращалось в точку, над доской появлялся легкий дымок, а на ней – черная точка выгоревшего дерева. Теперь оставалось только понемногу перемещать изображение солнышка, которое оставляло на доске черный дымящийся след в виде самолетов, танков или смешных человечков.
Жизнь в городе очень медленно приходила в норму. С продуктами еще было очень плохо. Красна весна, да голодна. Не до пляски, не до шутки, когда пусто в желудке. Периодически в продаже появлялся хлеб из кукурузной муки. Он был белый, но очень невкусный и сильно рассыпчатый: его нельзя было разрезать или разломать без того, чтобы не образовалась куча крошек. Но нам, всегда голодным, даже такой хлеб иногда казался слаще халвы. На рынке, как и при немцах, все было очень дорого. Продукты большей частью не покупали, а в основном меняли на одежду. Появилось много воров и грабителей: они обычно охотились за одеждой, которую можно было обменять на любые продукты. Пользуясь тем, что мужики были на фронте, а в семьях остались старики, женщины и дети, грабители нередко залазили по ночам в дома, не обращая внимания на находившихся там жителей.
На деревьях заметно набухали почки. Снег постепенно становился серым и плотным. Местами он совсем стаял, оголив пожелтевшую траву.
Несмотря на бабушкины старания, мы все время чувствовали себя голодными. Может быть потому, что почти никогда не было хлеба. Ведь говорят же: «Худ обед, если хлеба нет». Иногда хлеб мне даже во сне снился. В общем, голодной куме все хлеб на уме. Может быть, из-за этого я потом, через несколько лет, когда снабжение хлебом наладилось, стал есть его в большом количестве. И даже сейчас, по прошествии нескольких десятилетий, ем хлеба много, в том числе, под смешки близких, с кашами, макаронами и вермишелью.
Весна брала свое, и вскоре о снеге остались одни воспоминания. На уличных полянах появилась зеленая трава, зацвели желтые одуванчики. С продуктами стало совсем плохо. Из всего, что можно было поменять напродукты, ничего не осталось. Наступило самое голодное время. Хлеб в продаже был редко, так как запасы кукурузы в городе истощились, а пшеницу и рожь немцы вывезли в Германию в первые месяцы оккупации. Картошка на рынке почти не появлялась. Если дедушке удавалось приобрести плитку жмыха1 – для нас это было лакомство. Кусочки жмыха можно было долго сосать, откусывая маленькие крошки. В это время, к нашему счастью, у бабушки разыгралась фантазия. Она стала нас кормить салатами из листьев одуванчика или крапивы. Для разнообразия иногда делала сложные салаты из измельченных листьев подорожника, крапивы, лебеды и одуванчика. Если удавалось туда добавить зеленого лука, мелко нарезанного вареного яичка и подсолнечного масла – получалось непередаваемо вкусно. Как говорила бабушка, в таких салатах много витаминов, что для нас было очень кстати. Из этих трав с добавлением листьев лопуха бабушка готовила супы и борщи, а крапиву даже поджаривала на сковородке – получалось второе блюдо, нечто вроде кабачковой икры. И шутила, что у нас меню «придурковатого козленка».