Рассказ.
Эпизод 1.
П.: — Войди, не бойся. Смотри, какой большой, светлый зал. Высокие окна, много солнца. За окнами поют птицы и гуляют жильцы…
Б.: — Боюсь. Мне страшно. Видишь тех двоих, что стоят у стены и наблюдают. Я их помню. Два часа назад они выворачивали мне руки и что-то хотели сделать со мной плохое. Если они услышат, как я волочу ноги в этих шуршащих тапочках, то снова набросятся…
П.: — Это было не два часа назад, а месяц назад. Ты потерял счёт времени. Они с тех пор больше не притрагивались к тебе. Видишь, они и не смотрят в твою сторону. И они твои братья. Они хотели тебе помочь. Не волнуйся, иди вперёд. В этом светлом зале много свободных кресел. Выбери то, которое тебе больше нравится. Ну, же, смелее.
Мы прошли уже длинный путь. Помнишь, восемь кресел и восемь решённых проблем?
Б.: — Да, помню. Мне понравилось. Можно сегодня я сяду в красное кресло? У окна.
П.: — Конечно! Оно ведь свободно. Присаживайся. Расслабься. Осмотрись вокруг. Тихо, хорошо. Никто не кричит сегодня. Только птицы поют. Прислушайся к ним. Чудесно, правда? Я слышу воробьёв. Милые, тёплые комочки скачут под огромным кустом гортензии. И цветы ранней осенью хороши. Солнечные лучи пронизывают каждый лепесток. Можно приоткрыть окно и ощутить аромат осени. Он ни с чем несравним. Давай, открой окно. Смелее. Так, молодец. Как тебе?
Б.: — Ты прав: это восхитительно. Хочется закрыть глаза и наслаждаться теплом солнца.
П.: — Так сделай это.
Б.: — Нет, П. Сегодня я хочу говорить. Слишком долго прятался и не решался создать пирамиду. Я готов. Попроси братьев, чтобы они принесли мне пустое, никелированное блюдо. Большое.
П.: — Подожди немного. Сейчас попрошу. Вот, готово. Я поставил его на столик рядом. Ты можешь дотянуться до него.
Б.: — Придвинь столик. Я хочу видеть блюдо и своё отражение в нём.
П.: — Так? Тебе удобно?
Б.: — Спасибо. Да, я теперь вижу себя. Это действительно я? Такой сморщенный старик…
П.: — Ты не старик. Это металл блюда искажает отражение. Тебе всего тридцать восемь лет. И ты очень хорош собой. Ну, по женским критериям.
Б.: — Мм, не ожидал. А чувствую себя стариком. Немощным, старым, разбитым.
П.: — Это временно. Мы оба это знаем. Наберись терпения и сосредоточься на восстановлении.
Б.: — Хорошо. Теперь я могу говорить и строить пирамиду.
П.: — С чего ты хочешь начать свой рассказ?
Б.: — Нужно подумать. Наверное, с парашюта. Я прыгал со шкафа в комнате с парашютом…
П.: — Это был не ты. Это был игрушечный солдатик, привязанный за фуражку и шею нитками и носовому платку.
Б.: — Знаю. Но в тот момент мне казалось, что это я лечу… Нет, я падал. Слишком стремительно, слишком громко, ударяясь о пол раз за разом. Тогда мне пришлось сделать парашют больше. Из бумаги. И я полетел. Парил над бескрайним миром, наслаждаясь ветром в лицо… У мира не было никаких границ. И полёт был долгий, свободный. И я полетел в окно. На улицу. Туда, где играли дети. Где также как сегодня щебетали воробьи. Он летел над шумными детьми на площадке с горками и скрипящими качелями. Качели скрипели какую-то свою песню: вверх-вниз-точка, вверх-вниз-точка… Летел над дорогой, по которой ехали громыхающие грузовики. Машины поднимали пыль, и я закашлялся, пока не миновал дорогу. Передо мной открылся вид на пустырь. Он был весь красный от цветущих маков. Цветы шевелились. Так мягко, беззаботно. Нежные лепестки, словно крылья сказочных бабочек, казалось, вот-вот оторвутся от стебельков и поднимутся в воздух, ко мне, чтобы поделиться со мной своей беззаботностью, лёгкостью… Парашют коснулся кроны дерева, но не зацепился, а полетел дальше и дальше, пока я не потерял с ним связь…
П.: — Вернись к макам, Б. Вернись к тому ощущению, которое они вызывали у тебя. Ощущение лёгкости. Вспомни, они ведь успели подарить тебе её. Они поделились с тобой лёгкостью и свободой.
Б.: — Но я не помню этого!
П.: — Ещё раз. Лети к макам. Они тянутся к тебе и делятся с тобой своей красотой, своей лёгкостью. Коснись их. Ощути их нежнейший бархат и аромат… Они легки, они освобождают тебя… Ты можешь стать таким как они в любой момент. Хватайся за их дар. Смакуй его. Впитай его каждой клеткой своего тела. Каждый лепесток пропитан летом, теплом, солнечным светом. И ты вместе с ними паришь. Тёплый, живой, свободный. Симфония птичьих голосов пронизывает тебя. Ветер согревает до самых костей. Каждую мышцу. Расслабляет глаза, лицо, плечи, руки, живот, спину, ноги… Ты засыпаешь. В полной безопасности. В потоках тёплого летнего ветра. В окружении лепестков маков. Они несут тебя над лугом к ручью, и ты слышишь его. Он тоже тёплый. Прозрачный. Чистый. Ты опускаешься в его воду и видишь пузырьки воздуха. Они играют с тобой, пока ручей вымывает всю боль и переживания. Больше ничего не осталось, кроме спокойствия и радости. Твоё тело строит новые клетки, отдаёт боль ручью, а он уносит всё это прочь. Далеко. Так далеко, что ты никогда не увидишь больше боли. Её нет. Нет. Спи. Ты проснёшься, и будешь чувствовать себя лучше. И завтра мы повторим полёт с лепестками маков. С каждым днём маки будут уносить твои страдания и боль к ручью до тех пор, пока ты полностью не исцелишься. Исцеление придёт быстро. Оно ждёт с нетерпением в ручье.
Эпизод 2.
Б.: — Я не начал вчера строить пирамиду. Заснул прямо в кресле.
П.: — Ты улыбаешься. Мне радостно видеть тебя таким. Видишь, сегодня братья ушли. И в зале никого нет. Твоё любимое кресло свободно, а блюдо никто не забрал.
Б.: — Погода испортилась. Кажется, скоро начнётся дождь. Я не хочу садиться у окна. В саду никого нет. И птиц мало.
П.: — Хорошо. Тогда давай займём синее кресло в углу. Там уютно: полки с книгами, торшер с мягким, жёлтым светом. Меня расслабляет этот уют. Ну, же, решайся. Давай придвинем к нему столик с блюдом.
Б.: — Я сам придвину столик. Вот так. Ты прав, здесь действительно очень уютно и тепло. И мне видны все окна. За ними пасмурно, но это не портит прелесть природы. Взгляни, как радуются листья деревьев в ожидании дождя. Они танцуют и тянутся вверх. Можно я положу ногу на соседнее кресло? Это так удобно.
П.: — Конечно! Сегодня весь зал в твоём распоряжении! Это так здорово! О чём сегодня ты расскажешь? С чего начнёшь строить пирамиду?
Б.: — Я пропустил день. Понимаешь? Вчера я собрался с силами и мыслями, чтобы, наконец, начать строить свою пирамиду. Но заснул.
П.: — Ты винишь себя за сон?
Б.: — Да. Это было неправильно. Я позволил себе расслабиться, забыл о своей цели, к которой так упорно шёл.
П.: — Это неверный взгляд на ситуацию, Б. То, что ты рассказал вчера, стало для твоей пирамиды несколькими кирпичиками для фундамента. Первыми кирпичиками. Начало уже положено. Тебе не в чем винить себя. Посмотри на блюдо. Видишь своё отражение?
Б.: — Мне показалось, или моё отражение стало иным?
П.: — Не показалось, мой друг. Ты действительно вчера сумел начать строить пирамиду. Твоё отражение изменилось. Лицо стало чуть более расслабленным, а в глазах появился блеск. Твой полёт с лепестками маков к ручью начал процесс исцеления. Ты начал процесс исцеления. Сам. С помощью своей памяти. И отражение на блюде говорит о многом. Считай, что сон с маками — это и есть первые кирпичики для твоей пирамиды. Давай продолжим, и завтра ты увидишь новые результаты. Сегодня мы выбрали синее кресло…
Б.: — Мне страшно…
П.: — Нет. Для страха нужно другое кресло. Другого цвета. Мы однажды придём к нему вместе. И вместе покинем его. Но сегодня ты занял синее кресло, а, следовательно, нужно продолжать то, что мы начали вчера.
Б.: — Какое оно, кресло страха?
П.: — Белое. Вон то. Видишь в дальнем углу? Большое, старинное, в стиле ампир. Но к нему долгий путь. И оно будет не последним. Придётся усердно поработать, чтобы однажды дойти до него, сесть в него и встретиться со своим страхом.
Б.: — Синее кресло. Что оно такое?
П.: — Гнев и ярость, рождённые бессилием. Начнём?
Б.: — Гнев и ярость? Я знаю, что это. Это ночная сорочка.
П.: — Ночная сорочка? Расскажи. Под стук дождя по крыше, под шелест возбуждённой листвы по стёклам, твой рассказ обретёт реальность, чтобы снова всё это пережить и исправить. Мы сделаем это вместе. Только вместе, не иначе. Верь мне. Я рядом. Я помогу. И буду держать тебя за руку до тех пор, пока не вернёшься к лепесткам маков и ручью.
Б.: — Нам нужно вернуться к ним?
П.: — Обязательно. Тебе потребуется снова испытать ощущения полёта в лучах солнца. Тебе потребуется снова ручей, чтобы смыть с себя боль. И я не оставлю тебя. Ни на секунду. Начнём?
Б.: — Да. Ночная сорочка из плотной, удушливой синтетики. Она мерзко скрипела на зубах, отчего судорогой сводило челюсти.
Я жил в одной комнате с двумя старшими сёстрами. Мне пять, им восемь и двенадцать. Они ненавидели меня. Не помню, в чём была причина их ко мне отношения.
Однажды мама вошла вечером в комнату и заставила меня раздеться догола. Сёстры стояли и удивлённо, растерянно смотрели на меня и маму. Я кричал, не желая снимать трусы. Кричал взахлёб, но она просто сорвала их с меня и надела на меня эту ненавистную ночную сорочку, сказав, что отныне я буду всегда спать в таком виде. Что это полезно: тело должно отдыхать. А я продолжал орать от унижения и ярости, отбиваясь кулаками от рук матери до тех пор, пока не получил оплеуху. Я упал на кровать. Сорочка задралась, обнажив меня, и сёстры засмеялись.
Мама продолжала увещевать меня, что это для моего же блага. Прижала коленом и затянула на горле кружевные тесёмки. Они душили меня. Я хрипел от страха, злости, унижения и бессилия. Когда я попытался дотянуться до трусов, чтобы снова надеть их, мама забрала всю одежду и вынесла её из комнаты. Я побежал следом, но получил сильный удар по лбу захлопнувшейся дверью.
Потом она вернулась и заставила переодеться в такие же сорочки моих сестёр. При мне. Они тоже заплакали от обиды и унижения. Я не мог остановиться: орал как бешеный, пытаясь разорвать плотную ткань. Но та была очень крепкой. Я лишь поломал все ногти.
Мама уложила нас спать, выключила свет и ушла.
А я рвал и рвал сорочку. Не знаю, сколько времени я боролся с тесёмками. Наконец, мне удалось порвать их. Мне стало легче дышать. Я вдохнул воздух полной грудью, но не остановился. От сорочки пахло какой-то кислятиной. Сёстры плакали очень тихо, в подушки. Я слышал их, но не испытывал к ним ни сочувствия, ни жалости, потому что в тот момент желал только одного — свободы. Вскоре девочки заснули. А я не мог. Лежал и продолжал настойчиво рвать ткань на груди руками, зубами, потому что задыхался от этой тяжёлой, похожей на толстую кухонную клеёнку сорочки. Всё тело дико чесалось от неё. Она путалась в ногах и душила меня всего.
На меня накатила такая ярость и ненависть, что в итоге сумел избавиться от этой вонючей тряпки. И заснул голый, выбросив рваньё на пол.
А утром мама тщательно порола меня за всё: за порванную сорочку, за то, что спал при девочках голым. Однако накануне она заставила меня стоять без одежды перед ними… Мне не понятна её логика. И есть ли она?
Как думаешь, это может стать ещё несколькими кирпичиками для фундамента моей пирамиды?
П.: — Несомненно. Давай вернёмся в тот вечер. А порку и отношение мамы к этому делу оставим на следующий раз. Да?
Б.: — Я готов. В какой момент нужно вернуться?
П.: — В момент, когда ты избавлялся от сорочки. Так, отлично. Ты дошёл до самого центра своей ярости. Держи её. Ты рвёшь ткань. Она скрипит и трещит. Она тоже в ярости, не желает отпускать тебя. Но ты идёшь к своей свободе. Эта скрипучая тварь побеждена и валяется на полу. Что ты испытываешь?
Б.: — Облегчение. Невыразимое облегчение. Я действительно свободен. Она не душит больше меня.
П.: — Ты свободен и можешь снова лететь к макам. Взгляни, они уже ждут тебя и приветствуют тёплыми лепестками. Продолжай лететь к ним, с ними. И ручей. Вот он. Его тёплая вода вымывает из тебя ярость, освобождает от тяжести, расслабляет… Расслабляет, глаза, лицо, плечи, грудь, руки, живот, спину, ноги… Спи. Дождь помогает ручью. Они вместе снимают с тебя оковы ярости и боли. Бессилие, обида, злость, ярость остались в той ночной порванной сорочке на полу. Ты больше никогда её не видел и не увидишь. Она давным-давно истлела где-то в кучах мусора, как и то, что ты оставил ей: боль, ярость, всё осталось с ней, в мусоре. Всё истлело.
Когда ты проснёшься, то увидишь в отражении блюда своё обновление. Свою свободу. Свой новый путь к чистоте… Пусть дождь стучит по крыше здания, шуршит листва, принимая каждую каплю с распростёртыми объятиями. И ты с ними со всеми, там под дождём, с ручьём, тёплыми маками. Скоро снова выглянет солнце. Оно согреет тебя, заполнит пустоту, образовавшуюся после избавления от ярости и боли. И ты станешь подобен солнцу. Спи…
Эпизод 3.
Б.: — Завтрак был ужасен. Как повар умудрился испортить обычную овсянку? Каша ведь очень просто готовится!
П.: — Отвлекись, Б. Взгляни, снова дождь. Но листья уже не рады ему. Они устали. А в зале полно людей. Жаль. Сегодня не будет тишины. И братья снова стоят у стены. О, а это Р! Не позволяй ему провоцировать себя. Пройди дальше, обойди его кресло. Так, молодец.
Как же нам быть? Осталось свободным только одно кресло.
Б.: — Вижу. Жёлтое. У стены. Мне нужно забрать своё блюдо. Ты идёшь со мной?
П.: — Конечно. Я не оставлю тебя. Осторожно, не делай резких движений, М боится. Спокойно, вот так. Отлично. Он сам отдал тебе твоё блюдо. И он улыбнулся тебе.
Б.: — Я поздоровался с ним и спросил о его самочувствии. Всё отлично. Он счастлив. Вчера он гулял с остальными в саду, а сегодня будет играть в шахматы с одним из братьев. Мне нравится смотреть на их игру. Это успокаивает.
П.: — Тогда давай придвинем наше жёлтое кресло к шахматному столику и поработаем над твоей яростью, используя эту замысловатую игру? Нам ведь предстоит разобраться с алогичным поведением твоей матери и болью, что она тебе причинила. Пока не знаю как, но игру в шахматы мы можем использовать для исцеления и построения нового слоя твоей пирамиды. Попробуем? Кстати, ты уже смотрел на своё отражение в блюде? Как оно тебе?
Б.: — Хм, а мне нравится. Моё лицо стало чуть моложе и спокойнее. Как ты это делаешь?
П.: — Ха-ха! Я ничего не сделал. Ты сам это делаешь. Ты сам исправляешь своё тело, разум и душу. А я лишь сопровождаю тебя. Я просто с тобой рядом постоянно, чтобы ты не чувствовал себя одиноко. Смотри, братья улыбаются, когда ты смотришься в отражение на блюде. Их забавляет твоё поведение.
Б.: — Конечно, забавляет. Они считают меня полным психом. Впрочем, они не ошибаются. Я действительно псих.
П.: — Что заставляет тебя так думать?
Б.: — Много причин. Скоро ты сам всё увидишь. Но обещай, что не бросишь меня, когда…
П.: — Не волнуйся. Я не оставлю тебя. Всегда буду рядом. Ты можешь мне верить, потому что мне от тебя ничего не надо: ни денег, ни доброго слова, ни лести. Ничего. Мне достаточно видеть тебя рядом, держать за руку и слушать твой голос.
Б.: — Странный ты. Почему тебе ничего от меня не надо? Ты не нуждаешься даже в моей поддержке. Ты настолько цельный, самодостаточный? Дружба — это всегда взаимообмен. Но в нашем с тобой случае выходит игра в одни ворота: ты помогаешь мне, но я ничем не могу отплатить тебе. Мне стыдно принимать безвозмездно дар твоей дружбы, не давая ничего взамен.
П.: — Ух-ты, тебе стыдно принимать дар дружбы?
Б.: — Да, именно это я и сказал сейчас.
П.: — Тогда у тебя появился повод и материал для построения ещё одного уровня твоей пирамиды.
Б.: — Это какой же?
П.: — Неумение принимать подарки судьбы. Моя дружба — это подарок судьбы. Мы встретились, с первого взгляда и слова начали понимать друг друга. Это восхитительно! Но если тебе так важен взаимообмен, то я согласен предложить тебе кое-что. Отплати мне за мою дружбу полностью построенной пирамидой. И подари мне её. Но учти, когда я возьму твою пирамиду в руки, то сразу уйду. Мы расстанемся навсегда. Когда отношения исчерпывают себя равноценным обменом, они заканчиваются. Чтобы такие отношения не завершились, всегда заранее нужно создавать прецедент будущего обмена. Предложить что-то заочно.
Б.: — Это странное предложение. Оно явно не равноценное. Пирамида будет выстроена из моей боли и страданий. Пирамида послужит в будущем основой для чувства устойчивости, незыблемости. И ты хочешь её взять в качестве оплаты за дружбу? Ты дурак? Чего замолчал? Прости, да, перегнул палку. Но согласись, просить пирамиду боли взамен на дружбу очень сомнительная затея. И подозрительная…
П.: — Параноик. Хе-хе. Так, ты согласен? Давай, соглашайся на обмен. Либо откажись от идеи взаимообмена, и прими мою дружбу такой, какой я даю её тебе — бескорыстной. Я жду ответа. Хватит таращиться на игру брата и жильца. Посмотри на меня и ответь. Слушай, брат проигрывает в шахматы самым позорным образом. Там уже не на что смотреть. Повернись ко мне, посмотри мне в глаза и скажи, что ты выбираешь.
Б.: — Я выбираю обмен. Согласен отдать тебе пирамиду, если ты так жаждешь её получить. Но мне страшно. А вдруг моя пирамида причинит тебе страдания?
П.: — Не волнуйся об этом. Твоя пирамида для меня не только безопасна, но и сослужит мне хорошую службу — я буду лучше понимать всех, кто сейчас окружает тебя. Ты вскоре сам в этом убедишься. Жаль, партия в шахматы закончилась, а мы так и не пообщались о твоей матери и её поведении, её мотивах.
Б.: — Я так понимаю, что нужно какое-то противодействие здесь и сейчас, чтобы раскрыть мотивы поступков моей матери в прошлом?
П.: — Не обязательно. Но это была хорошая упущенная возможность решить твой внутренний конфликт с помощью чужой игры в шахматы. Впрочем, я придумал, как решить твою задачу. Мы переиграем это в шашки. Как тебе? Но есть одно условие: ты должен будешь запоминать каждый ход, а затем повторить всю игру в обратном порядке, проговаривая вместе со мной каждый ход. Как тебе?
Б.: — Сложно, но интересно.
П.: — Когда тебя пугали сложности? Доставай шашки, расставляй их, а я пока схожу за чаем. Это будет потрясающая игра!
Б.: — Не сомневаюсь. Мне две ложки сахара в чай!
Эпизод 4.
П.: — Шаг за шагом. Справится с такой задачей, действительно, тяжело.
Б.: — Я очень устал вчера. И не помню, как добрался до своей палаты. Кажется, меня проводили братья.
П.: — Да, это так. Они дали тебе мягкое снотворное, и ты спал как младенец. О чём ты задумался?
Б.: — О том, что я вчера не справился с задачей.
П.: — Это лишь вопрос времени, Б. Ты, несомненно, справишься. Мы будем играть в шашки до тех пор, пока ты не научишься запоминать каждый свой ход, а позже не повернёшь всю игру вспять. Ты сможешь. На самом деле это не так сложно. Давай тогда оставим сегодня все дела, и просто погуляем?
Б.: — Погода…
П.: — Да, ужасная. Б-р-р, ветер пронизывающий…
Б.: — И ко мне снова идёт Р. Что мне делать? Что мне делать?! Он наговорит сейчас всяких гадостей! Он унизит меня! Я не сдержусь, ударю его…
П.: — Спокойно, я рядом. Сделай несколько глубоких вдохов. Выдыхай медленно. Твой гнев и злость истлели с ночной сорочкой — помни об этом. В тебе осталось только спокойствие и благоразумие. Он такой же пациент, как и ты. Ему тоже нужна помощь. Посмотри ему в глаза. Спокойно. Улыбнись. Нет, не так. Благожелательно. Ещё спокойнее. Улыбайся, так. Поздоровайся с ним. Назови его по имени. Молодец. Спроси про его самочувствие. Так. Отлично. Он заговорил с тобой спокойно. Держи ровную интонацию. Что?! Зачем ты украл лошадь из шахмат?! Сейчас же верни ему лошадь! Спокойно. Подними медленно руку, направь лошадь на свет. Покажи ему, как она прекрасна, верни и извинись.
Б.: — Он проникся красотой фигуры. Она действительно прекрасна! Не знаю, из чего она сделана, но она просвечивается на солнце словно янтарь! И Р. Тоже её сияние понравилось! Р. Простил меня за кражу лошади! И пригласил поиграть с ним в шахматы.
П.: — Отлично. Сегодня я тебе больше не нужен. Научись, наконец, быть доброжелательным и честным с окружающими. И у тебя почти никогда не возникнет проблем в общении. В будущем тебя будут ждать проблемы только с теми, кто не умеет говорить правду и радоваться каждому дню, который подарен самой Жизнью. Иди же, отдыхай.
Эпизод 5.
П.: — Доброе утро, Б. Ты сегодня рано встал.
Б.: — Доброе. Мне показалось, что братья мне вчера не давали ту дозу транквилизаторов, что прежде. Это натолкнуло меня на мысль, что я иду на поправку. Да и врач сегодня охотнее задавал мне вопросы. Что ты думаешь об этом всём?
П.: — Рано делать преждевременные выводы. Мы так и не поиграли с тобой.
Б.: — Я сделал это. И сейчас могу любоваться природой и людьми на улице. Там так спокойно. Кажется, осень начинается. Видишь, желтеют листья? Ещё вчера я не замечал их, а сегодня часть кроны того дерева уже позолотилась. И гроздья рябины очень живописны в этих жёлтых листьях.
П.: — Хм, и что же тебе удалось понять во время обратной игры? Как ты справился без меня? Ты возвращался к макам и ручью?
Б.: — Нет, П. Я к ним возвращался. Это была не моя проблема. Это страдания моей матери выплеснулись агрессией по отношению ко мне и моим сёстрам в виде порки и насилия. Моя проблема же была в отношении к её эмоциям.
Когда не стало гнева и чувства бессилия, я увидел это так, будто нахожусь вне своего тела. Увидел всю историю целиком, как сторонний наблюдатель. Я отыграл игру в обратном порядке один, уже без участия Р. Обе партии — и его, и свою. И понял, что изменить происшествие невозможно, но вполне реально понять маму. Она не видела выхода из сложной ситуации, и отыгрывалась на нас, чтобы утопить в новых страданиях свою боль. Она даже не понимала, что делала. В те мгновения её мысли крутились вокруг безденежья, прощания с отцом, который ушёл из семьи незадолго до того дня, вокруг её страхов. Её ужасала мысль, что её дети вырастут тупыми, необразованными, не знающих границ приличия. Но как научить нас всему, не ведала. И делала так, как подсказывали ей её демоны страхов. Она до конца своей жизни пребывала во тьме страхов, предрассудков и насилия. Её уже нет. Давно нет. Она ушла в свою тьму. Она ушла туда, куда ушла ночная сорочка, что душила меня. Они вместе исчезли, растворились в земле. И глупо продолжать обижаться на человека, который всё же сумел дать нам всем образование, поднять на ноги.
— Ты многое осмыслил, Б., но также, ты должен научиться прощать людям ошибки. Это не значит, что ошибки других должны вести тебя по пути прощения к новым ошибкам. Это значит, простить и отпустить. И отпускать надо навсегда. Закрывать таким людям двери в свою душу, в свою жизнь. Они не изменятся. Они творцы хаоса, учителя, толкающие нас к осознанности. Если ты усвоил урок, эти люди больше никогда не должны снова появляться на твоём пороге. Она, как вечный двигатель — никогда не успокаиваются, загружая на твой жёсткий диск всё новые уроки. У каждого человека в жизни всегда появляются такие творцы хаоса. Одни их прощают и отпускают. Идут дальше своим путём. Другие, со временем заимев стокгольмский синдром, не способны усвоить урок, и живут в том мире, который они построили вместе со своими тиранами. И они плачут, жалуются, но всё равно, упорно продолжают нести груз чужих проблем.
Сядешь в жёлтое кресло?
Б.: — Зачем? Я ведь прошёл путь избавления от отсутствия материнской любви.
П.: — Нет. Ты его не прошёл. И не жёлтое кресло поможет тебе найти материнскую любовь. Для этого мы выберем другое. А это нам сейчас понадобится, чтобы ты осознал всю глубину проработанной проблемы. Иди же, садись. Так, молодец. Как тебе? Удобно?
Б.: — Нет. Мне не нравится в нём.
П.: — Что ты испытываешь? Расскажи.
Б.: — Оно не удобное. В нём холодно. Оно же из пластика.
П.: — Ты раздражён. Опиши свои чувства. Нас никто не слышит — все заняты своими делами. Оглянись вокруг. Видишь, даже братья смотрят телевизор.
Б.: — Мне надоело здесь. Это место. Всегда одно и то же. Я хочу в сквер. Хочу вдохнуть осенний воздух. Плевать, что ветер холодный. Их в моей жизни были тысячи.
П.: — Ты начал делать успехи, но внезапно решил отступить? Что с тобой? Ты же хотел уйти отсюда здоровым!
Б.: — Да, хотел. И я не отступлю от своей цели. Но не сегодня. Мне нужно кое-что обдумать, вспомнить. Лучше расскажи про чёрное кресло. Там, в углу. В него никто никогда не садится. Даже братья. Что оно такое?
П.: — Это и есть последнее испытание. Если, не пройдя свой путь до конца, а потеряв терпение, сядешь в него, то либо сразу исцелишься, либо останешься в этом доме навсегда. И тогда я не смогу тебе больше ничем помочь. После принятого решения мы расстанемся навсегда. И либо с тобой будут твои демоны, либо ты станешь счастливым.
Давай закончим с жёлтым креслом. У нас ещё впереди много интересного.
Б.: — Хорошо. Я готов.
П.: — Помни, нужно запомнить все свои ходы, а после финала отыграть всю игру в обратном порядке. За каждым ходом будут скрываться твоё истинное отношение к действиям матери. И мы их будем оставлять позади, отыгрывать в обратную сторону.
Б.: — Начнём.
Эпизод 6.
Б.: — Я смотрю на оставшиеся два кресла, П. И не вижу смысла работать над собой именно в них.
П.: — И что же тебя останавливает?
Б.: — Я уверен, что смогу убедить доктора, что уже здоров.
П.: — Хорошо. Ничто тебе не мешает сделать такую попытку. Тем более, сегодня такой чудесный день! Он воодушевляет на свободу. Столько лет ты здесь, и наконец, наконец, ты сможешь уйти отсюда.
Как ни был бы прекрасен этот зимний сад, застывшие ягоды рябины, снующие синицы, но жизнь здесь всё же, как в тюрьме: одно и то же меню, никакого гастрономического изыска, программы по телевизору только предписанные врачом, настольные игры ты давно все знаешь так, что можешь играть от конца к началу без единой ошибки. Даже научился проговаривать свои чувства перед каждым ходом. Это огромное достижение! Да и выглядишь ты отменно!
Б.: — Да, я заметил. Под присмотром брата побрился. Давно себя таким гладким не видел. Правда, шея и подбородок с непривычки дико зудят, как в юности.
П.: — Мне нравится твой смех. И живой блеск в глазах. Похоже, в тебе пробудилась жажда жизни.
Б.: — Да, ты совершенно прав. У меня больше нет причин накладывать на себя руки, пить или колоться наркотой. Ты мне очень помог.
П.: — Для этого я и пришёл к тебе сюда…
Б.: — Нет. Ты пришёл не по этой причине. И не затем, чтобы заключить со мной сделку, обменяв дружбу и свою помощь на мою никчёмную пирамиду чувств. Ты здесь ради другой цели.
П.: — Какой?
Б.: — Ох, этот вкрадчивый голос. Не стоит себя утруждать пустыми вопросами. Я уже понял, что ты такое. Жаль, что поздно понял.
П.: — Продолжай. Ты заинтриговал меня безмерно, мой друг.
Б.: — Чёрное кресло. Его нет. Оно только в моём воображении. И остальные кресла всегда были одинаковые. Здесь нет ни жёлтых, ни красных. Все одинаковые, серые. И не кресла это, а стулья.
Ты гонял меня со стула на стул. И я говорил с тобой. И все меня слышали. Все слышали моё безумное бормотание. Весь персонал больницы видел, что я не в себе.
П.: — Но ведь ты почти исцелился! Признай, я помог тебе!
Б.: — Но кто ты такой?! Откуда ты?! Тебя не видят ни врачи, ни братья, ни другие пациенты! Ты — плод моего воображения!
Отойди от меня! Не прикасайся! Уйди, мать твою!!!
П.: — Тише, тише. Успокойся, а то братья уже заметили твои крики, и уже спешат к тебе со шприцем. Ладно тебе, не шипи, аки змеища. Я пока уйду. На время. Слышишь? Но позже вернусь. Мы не закончили с белым и чёрным креслом.
Куда ты? Подожди! Не надо! Не садись в чёрное кресло!!! Я же предупреждал тебя! Ты не готов!!!
Б.:— Нет никакого чёрного кресла!!! Его нет!!! Это просто стул!!! Обычный! Серый! Стул!
П.: — Я же предупреждал тебя… Я говорил тебе… Мне жаль. Отныне ты часть чёрного кресла навсегда. Потому что чёрное кресло — это я, твоё безумие.