В студии официального радио Kazan Digital Week Кирилл Каем, старший вице-президент по инновациям «Сколково», рассказал о нюансах работы фонда, взаимодействии со стартапами и актуальной ситуации на рынке.
О фонде «Сколково»
Некоммерческая организация, созданная в 2010 году и исполняющая функции управляющей компании Инновационного центра «Сколково». Цель Фонда - поддержка технологического предпринимательства в России и коммерциализация результатов научно-исследовательской деятельности. Число резидентов «Сколково» уже превысило 3000. Фонд оказывает им комплекс услуг, необходимых для вывода разработок на российский и международный рынки. Статус резидента дает компании налоговые и таможенные льготы. В 2019 году выручка резидентов составила более 160 млрд рублей. С 2019 года закон позволяет любой организации, занимающейся исследовательской деятельностью на территории России, получить доступ ко всем сервисам и льготам Инновационного центра. На территории Инновационного центра «Сколково» расположен Сколковский институт науки и технологий (Сколтех), входящий в топ-100 молодых университетов мира по версии Nature Indeх. Инфраструктуру Инновационного центра составляют, в частности, крупнейший в Европе Технопарк и исследовательские центры индустриальных партнеров.
Кирилл, вот расскажите – Сколково само по себе инновационная площадка. Чем занимается старший вице-президент по инновациям в самом инновационном месте страны?
«Сколково» — это не совсем место. У нас Нобелевский лауреат, который до недавнего времени возглавлял консультационный совет, говорил, что «Сколково» — это идеология. Это федеральный проект, и мы развиваемся не только на территории инновационного центра «Сколково», который расположен в чертах города Москва. Мы занимаемся инновациями по всей России и делаем это как через сеть региональных операторов (у нас их более 20, это союзные нам технопарки, которые поддерживают часть проектов в регионах), так и просто оказываем поддержку проектам, которые располагаются по всей территории Российской Федерации.
С точки зрения того, чем я занимаюсь — это процесс взаимодействия со стартапами, их поиска, отбора, поддержки роста с точки зрения капитализации и поиска клиентов, возможно, даже изменения продуктов. Ведь когда мы сводим стартап и клиента, продукт зачастую меняется. В дальнейшем — помощь по внедрению продукта в реальный экономический оборот. Это первая большая задача.
Второй большой задачей является работа с партнерами. Дело в том, что индустриальные партнеры, во-первых, сами ведут значимый объем инновационной работы, мы их в этом поддерживаем с точки зрения различных льгот и доступа к инфраструктуре. Кроме того, «Сколково» сейчас все больше и больше ориентировано не просто на поддержку каких-то абстрактных технологий, которые где-то в институте родились и нам показались прикольными. Мы поддерживаем то, что востребовано со стороны конкретных индустриальных партнеров.
То есть, ищите технологии уже под прикладную задачу.
Да, под прикладную или перспективную задачу. Зачастую индустриальный партнер, например, готовит линейку новой продукции, которую в мире только-только начинают производить. И мы помогаем партнеру не просто найти разработчиков или технологические заделы, мы помогаем выстроить технологическую стратегию. И при этом это крупнейшие корпорации Российской Федерации.
А что это за корпорации? Назовите парочку.
Например, Ростех, Росатом.
А что вы с Росатомом делаете?
Это, по сути, большие консалтерские проекты. Они начинаются с аналитики технологических трендов в той отрасли, в которой наш партнер заинтересован или готов работать. Иногда партнер в принципе меняет парадигму своей стратегии, потому что понимает: рынок изменяется настолько, что через 5-7 лет тот продукт, который производит, будет просто не нужен.
А что Росатом пугает?
Росатом ничего не пугает. Это прекрасная технологическая корпорация, но на той подушке технологических знаний, которая сейчас есть, они пытаются открыть для себя новые рынки. Это выстраивание новых стратегий, а значит, что нужно массу информации проанализировать: что происходит в мире, какие технологические тренды, какие новые патенты регистрируются в этой области и какие технологии придут через несколько лет, какие есть партнеры, конкурентная среда, насколько большой рынок в Российской Федерации и за рубежом. Это то, что мы делаем в рамках консалтинговых проектов.
Это ваша работа, как консалтера. А вот вы нашли для Росатома партнеров, которые сделали…что?
Мы нашли партнеров, которые имеют технологический задел, конкретные патенты и компетенции, чтобы сделать это решение, улучшить технологический процесс или сделать новый продукт для корпорации. На самом деле, есть очень широкий спектр корпораций. Я назвал крупнейшие, такие как Росатом, Ростех, но есть и такие интересные партнеры, как, например, корпорация, которая занимается потребительскими продуктами. Unilever искали определенные технические процессы, Heiniken очень любимый нами клиент, который тоже решал определенные технологические задачи.
А после того, как вы нашли партнера, он продает технологию индустриальному партнеру?
Там могут быть разные варианты.
В любом случае, есть обмен чего-то на что-то. Вы в этом участвуете, или они сами уже договариваются потом?
Мы участвуем как модератор и помощник, у нас нет материального интереса в том, что они между собой сработали. Мы, во-первых, помогаем отмодерировать процесс, иногда — с точки зрения инвестиционной стратегии индустриального партнера. Во-вторых, мы помогаем стартапу, который нашли. Зачастую он еще на очень ранней стадии.
А это может быть не стартап?
Это может быть команда.
Я имею в виду, готовая компания?
Стартап — это и есть готовая компания, у вас неправильное впечатление.
Я имею в виду, у которой уже в продакшене все хорошо.
У нас есть стартапы, оборот которых приближается к миллиарду рублей. По федеральному закону это все еще стартапы. Дело в том, что это ложное впечатление — что стартап это кучка единомышленников, у которых нет никаких бизнес-подходов и которые что-то изобретают на коленке или на лабораторной скамейке в институте. Это совершенно не так. Значимая часть стартапов приходит из академической среды и, конечно же, это глубокая научная экспертиза. Задача «Сколково» — эту экспертизу смешать с бизнес-знаниями, бизнес-подходами и бизнес-навыками. И вот тогда команда формируется, и тогда это начинает работать как компания и как стартап.
Возвращаясь к вопросу, что мы даем в итоге — есть несколько сценариев. Крупная корпорация может проинвестировать в стартап, иногда полностью его купить. Зачастую мы, как потребители, этого даже не осознаем. Например, крупнейший инвестор в сколковский стартап это Сбербанк. И мы используем привычные сервисы и даже не понимаем, что внутри Сбербанка есть набор различных стартапов, которые их создавали.
Второй сценарий — стартап начинает продавать свой продукт или свои услуги. Специфика «Сколково» в том, что основная часть стартапов у нас — это B2B. B2C относительно немного, это связано с нашими высокими требованиями по научному наполнению разработки.
Ну и третий сценарий — иногда, в редких случаях, команда переходит работать к крупному партнеру. Это не самая любимая нами история, но жизнь есть жизнь, иногда случается и такое.
Два вопроса, объединенные, по сути, в один. Первый — что сегодня происходит в экосистеме стартапов? Уменьшается ли количество стартапов, может быть, наоборот, увеличивается? И второй вопрос — все-таки, компания с государственным участием. Насколько хороший государство селекционер стартапов?
Это, все-таки, два разных вопроса. Давайте по очереди. Что происходит на рынке стартапов сейчас — есть и позитивные, и негативные тренды. Позитивные связаны с тем, что значимая часть вендоров, особенно в ИТ, которые раньше продавали свои продукты и разработки на российском рынке, ушли. И у нас на определенное время, — мы трезво это оцениваем, — есть пространство, чтобы российские разработчики это место заняли. Надо момент не упустить. В случае, если мы его все-таки упустим, придут разработчики с Востока и начнут с нами жестко конкурировать.
Но вендоры ушли сейчас, а новый продукт будет создаваться какое-то время. Что делать в этот промежуток и как поддержать российского разработчика на этом этапе?
Это очень большой и сложный аспект, и у государства есть отличный инструментарий, который оно сейчас предлагает. Не только с точки зрения финансов и больших ресурсов, которые приходят по программе цифровизации российской экономики со стороны Министерства цифрового развития. Ведется еще и значимая методологическая работа и созданы специальные комитеты, которые связаны с цифровыми компетенциями в профильных министерствах, которые собирают вокруг себя наиболее крупных заказчиков программного обеспечения.
В той или иной отрасли иногда несколько ветвей таких разработчиков и клиентов. И они делают по сути консолидированный заказ на те или иные системы, которые являются ключевыми для отрасли. Речь идет о PLM-системах (Product Life Management), системах, связанных с проектированием машинерии. Это то, в чем Фонд «Сколково» также участвует, поскольку тут надо объединять усилия нескольких разработчиков, чтобы все получилось. Но это отличный шанс, и количество компаний, которые занимаются разработкой, растет. Они сейчас очень хорошо профинансированы.
Но есть и обратный тренд. Поскольку Фонд «Сколково» занимается не только ИТ-разработками, мы видим и те отрасли, где обязательно требуется большая вовлеченность в глобальную экосистему и среду. Например, биомед. В его рамках на отдельно взятом рынке очень сложно существовать, и разработка, как правило, должна иметь глобальные амбиции, чтобы быть успешной. И здесь вопрос привлечения финансов выглядит по-другому.
В первую очередь мы думаем о безопасности, и финансирование привлекается в замещающие продукты, которые позволят обеспечить российскую систему здравоохранения. Поэтому все-таки для наших разработчиков и стартапов сейчас расширилась зона действия, и они получают возможности, которых не имели ранее. А именно — работать на российском рынке, завоевывать это пространство, выстраивая подушку для дальнейшей экспансии за рубеж.
С точки зрения государственного управления — знаете, я не согласен с парадигмой, что это всегда неэффективно. Это не так. Если посмотреть на структуру российской экономики — мы имеем высококонцентрированную систему, где у государства значимая доля. И в тех отраслях, где очень длинные циклы планирования (тяжелое машиностроение, атомная отрасль, авиастроение) не обойтись без роли государства. Потому что деньги частного инвестора имеют более короткий спин, горизонт, и здесь требуется планирование и координация стольких отраслей на длинной дистанции, что государство вполне эффективно выполняет. И мне кажется, это не российская специфика, государства в такого рода отраслях присутствует во всем мире.
С точки зрения того, что происходит непосредственно в «Сколково» — мы коммерческая организация. Да, действительно, у нас среди отцов-основателей государственные структуры. Задача, которой мы занимаемся, имеет государственный характер, но специфика нашей связи со стартапами — это не управление ими. Мы работаем как институт поддержки. Мы не получаем доли в стартапах или место в совете директоров. Все стартапы—резиденты «Сколково» — это агенты свободного рынка, они самостоятельно принимают решения. То, что мы делаем, как институт поддержки: осуществляем трекинг, даем неразмывающее финансирование, при этом вся полнота принятия решений остается на стартапе.
Кроме этого, мы помогаем получать и финансовую, и не финансовую поддержку во всех других институтах развития. Есть такое понятие, как «смертность стартапа». Выживают не все, процент зависит от отрасли. Где-то, как в ИТ, это 30%, где-то, как в биомеде — 2-3%. Но, если посмотреть наш опыт работы за более чем 10 лет, то процент выживаемости выше в два раза, чем в среднем по рынку. А в биомеде даже больше. Ну и деньги привлекают компании, они быстрее растут, собственно, это то, для чего мы созданы.