Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Вот уж и 35-й по счёту выпуск "Однажды 200 лет назад..." - с каковой цифрой я поздравляю не только собственные усердие, терпение, усидчивость и ловкость пальцев, а и всех читателей канала, привыкших в начале каждого месяца перенестись этак запросто на пару столетий с тем, чтобы засвидетельствовать своё почтение старым и новым героям цикла.
Ноябрь - он и в Одессе ноябрь. Очевидно, последний осенний месяц с его непогодью не мог не сказаться и на настроении Пушкина. Из двух его ноябрьских писем можно, пожалуй, смело выделить эпиграфом несколько фраз - пожалуй, наиболее точно выражающих состояние поэта: "Вам скучно, нам скучно: сказать ли вам сказку про белого быка?.. скучно, моя радость! вот припев моей жизни!"
Совсем недавно, в сентябре мы ознакомились со всеми подробностями написания Вяземским и Грибоедовым оперы-водевиля "Кто брат, кто сестра?.." - работа над ней в ноябре 1823-го как раз была в самом разгаре. Узнав об этом, Пушкин неодобрительно отзывается в письме к князю Петру: "Что тебе пришло в голову писать оперу и подчинить поэта музыканту? Чин чина почитай. Я бы и для Россини не пошевелился..." Сам он в это время "спустя рукава" (по собственному признанию) трудится над "Евгением Онегиным": "Что касается до моих занятий, я теперь пишу не роман, а роман в стихах — дьявольская разница..." Отчего же именно "спустя рукава"? Покинуло вдохновение? Вовсе нет. Расписаться всласть мешают мысли о... цензуре. Если в первой главе дать волю всей своей фантазии и представить публике самый острый срез светского общества - не вмешается ли мачеха-цензура, и не порежет ли безжалостно всё, что выйдет из-под пера? "О печати и думать нечего; пишу спустя рукава. Цензура наша так своенравна, что с нею невозможно и размерить круга своего действия — лучше об ней и не думать — а если брать, так брать, не то, что и когтей марать..."
Однако же известие о развесёлой компании Вяземского и Грибоедова, видимо, оставило какой-то след в душе Пушкина: тем же днём в черновике "Онегина" появляется портрет автора "Горя от ума". О чём он думает? О вольной московской жизни? О тех преимуществах, что имеют князь Пётр и Грибоедов - возможность шалить в творчестве, жить с достатком, ездить куда хочется и когда хочется? Неловко предполагать такое, но всё же... А почему бы и не позавидовать этим двум? Грибоедов был секретарём при Ермолове, вольная птица, хочет - служит, хочет - берёт длительный отпуск, живёт себе то под Тулою, то в столице, то в Москве, талантлив безусловно, музыкален... Слышно - пишет какую-то комедию о московских нравах, первые отзывы - необычайно благожелательны... Вяземский - хоть и в опале уже третий год, да тоже не особенно тужит, позабросил стихи, но нашёл себя в публицистике. Возможно, возможно... И не нужно считать это чувство зазорным применительно к Поэту. 24 года, да... Время дать себе отчёт. Знать себе истинную цену - одно, но что в действительности? Кстати, в ноябре же вечный хлопотун Тургенев, адресуясь к Воронцову (они накоротке) , просит последнего устроить Пушкина получше. Посмотрим... посмотрим...
На полях черновиков появляются прелестные головки всё тех же - кто нынче дорог ему более всех: Амалии и Элиз. К кому тянет его сильнее? Кажется, в ноябре - всё же более к Амалии. Так, в октябре Пушкин был единственным гостем, приглашённым на день рождения Ивана Ризнича не самим виновником торжества. А ею - Амалией. Знак? Впрочем, она обожала... этакое. Именно в ноябре Пушкин завершает начатую месяцем ранее элегию "Простишь ли мне ревнивые мечты, моей любви безумное волненье?", которую посвящает ей. Всё, что мучает, терзает поэта - всё здесь.
...Хочу ль бежать, — с боязнью и мольбой
Твои глаза не следуют за мной.
Заводит ли красавица другая
Двусмысленный со мною разговор, —
Спокойна ты; веселый твой укор
Меня мертвит, любви не выражая.
Скажи еще: соперник вечный мой,
Наедине застав меня с тобой,
Зачем тебя приветствует лукаво?..
Что ж он тебе? Скажи, какое право
Имеет он бледнеть и ревновать?..
И вновь в письме к Дельвигу невольно прорывается это... сдержанное одиночество:
- ...Если б хоть брат Лев прискакал ко мне в Одессу! где он, что он? ничего не знаю. Друзья, друзья, пора променять мне почести изгнания на радость свидания...
Как всегда писучие и милые братья Булгаковы буквально завалили нас свежайшими новостями о происходившем в обеих столицах в ноябре, что я, пожалуй, вынужден буду подавать их сугубо дозированно - раз, и в, некоторого рода, газетном стиле - иначе никак, и мы просто погрязнем в потоке их симпатичных сплетен "обо всём и ни о чём" - совершенно в духе нынешних "желтых" ресурсов.
Начнём хотя бы с фокусов, которые демонстрирует в Петербурге некоторый приезжий француз, которого Константин Яковлевич называет "штукарём", - это что-то невероятное!
- "... Он прячет человека высокого роста так, что его найти невозможно; после отрезает ему голову, – кровь хлещет, – кладет ее на блюдо и всем показывает, позволяя даже ее потрогать, а после одним мановением волшебной палочки приставляет голову на место"
В ответ на это остроумный москвич Александр Яковлевич, намекая на октябрьские события в Испании и на пленённого главаря повстанцев (о неловком и явно выдуманном подхалимаже Воронцова в "Однажды 200 лет назад" писалось прошлым месяцем), шутит:
- "То, что пишешь о французском штукаре, так удивительно, что, не видавши своими глазами, трудно даже поверить. Экие пострелы! Так как Риего, вероятно, лишится головы, ему бы надобно выписать этого штукаря, чтобы ее опять приставить; но правда и то, что он только те головы приставляет, которые сам рубит, а чужие экзекуции исправлять, я чаю, не возьмется"
И Москва, и Петербург пребывают в полнейшем восхищении от прибывшей о прошлом месяце в Россию невесты Великого Князя Михаила Павловича принцессы Шарлотты (о ней мы подробно рассказывали в сентябрьском выпуске):
- "... Графиня Строганова в восхищении от принцессы Шарлотты, от ума ее, скромности, любезности; говорит, что у нее в глазах есть выражение, которого описать нельзя" (Заметили это "описать нельзя"? Что-то гоголевское в этой фразе...) "...Все превозносят принцессу Шарлотту. Графиня Строганова очень хороший судья, и ее мнение еще более заставляет меня верить общему гласу..." "... Третьего дня собрались мы во дворец, где ждали приезда принцессы Шарлотты. Мы только видели, как прошла она в церковь и обратно, следовательно, одну только минуту; но и сего довольно было, чтобы заметить, сколько она собою хороша, ловка и приятна..."
А я же, пользуясь возможностью, с удовольствием публикую возрастной дагерротип сей Елены Павловны, своего супруга, как известно, пережившей.
Напоследок - о деньгах. Вернее - об удивительной сумме, которую чуть позже я попытаюсь исчислить в рублях современных.
- "... вчера умер в Таганке купец Алексеев; его полагали очень богатым, но не ожидали, что по кончине найдут у него на 20 миллионов имения, из коих 12 – наличными деньгами"
Давайте предположим, что найденные у покойника купца 12 миллионов хранились всё же в ассигнациях (представить такую сумму серебром - крайне затруднительно). Так вот, господа: в современных рублях наличное наследство Алексеева исчислялось бы астрономической цифрой примерно в 10,3 миллиарда. Наличными. Что же это за тайный миллиардер? А речь тут... "судырь ты мой, — так начал почтмейстер, несмотря на то что в комнате сидел не один сударь, а целых шестеро..." (ШУТКА! - "РРЪ") ...идёт о купце 1-й гильдии Семёне Алексеевиче Алексееве, в конце прошлого века занявшегося производством золотой и серебряной канители. Потомка этой славной династии мы, конечно, знаем прекрасно - это никто иной, как Константин Сергеевич Станиславский. Разумеется, парсуна усопшего прилагается ниже.
Теперь, когда мы узнали всё самое любопытное, что произошло в Империи этим ноябрём, перенесёмся ненадолго в Нежин, где нас уже заждался корреспондент совсем иного свойства. Николинька Гоголь-Яновский - это удивительная прелесть. Мир его увлечений во время обучения в Нежинской гимназии столь широк и многополярен, что бедные маминька и папинька, верно, уж и не знают - о чём он ещё может их попросить? Вишнёвый клей, скрыпка и бархат уже не надобны. Нынешним ноябрём это... Впрочем, давайте вы сами обо всё прочтёте!
Дражайшие родители, папинька и маминька
Уведомляю вас, что нас будут распускать на праздник Р. Х. и для того прошу вас покорнейше или самим приехать, как папинька говорил, что он будет сам скоро, а ежели вы не приедете, то пришлить за мною, ибо вы сами знаете, что я еще ни разу на сей праздник, или лучше сказать зимою никогда не был дома и для того прошу вас покорнейше приехать за мною. Я однако ж надеюсь, что вы исполните мою просьбу.
Я трудился долго и наконец успел нарисовать 3 картины, а 4-ю еще только что начал и можно сказать, что сто́ит чего-нибудь. Ежели б вы их повидели, то верно бы не могли поверить, что я рисовал. Только жаль, что они пропадут, ежели не будет рамок, ибо они все рисованны на грунту и долго лежать никак не могут и для того прошу вас покорнейше прислать как можно поскорей рамки с стеклами. Я бы вам их так прислал, но никак нельзя, ибо когда уже на месте чуть одна не потерлась, то что б было с нею в дороге. Итак прошу вас покорнейше заказать оные рамки: две такие, чтобы имели в длину пол аршина с вершком, а в ширину четверть аршина и полтора вершка; другие две в длину на 3 четверти аршина, в ширину на пол аршина и два вершка. Сделайте милость, дражайший папинька, вы, я думаю, не допустите погибнуть столько себя прославившимся рисункам. Ожидая, что вы мне их пришлете в скорости и что вы пришлете за мною 20-го декабря, остаюсь
вашим послушнейшим и покорнейшим сыном
Николай Гоголь-Яновский
История, разумеется, не сохранила для нас ещё одну грань талантов Гоголя - что, право же, очень жаль. "Столько себя прославившие рисунки" заняли бы в нашей галерее, без сомнения, достойнейшее место. Хотя... кое-что из его графических работ позднего периода до нас всё же дошло.
Внимательные читатели, полагаю, уже давно отметили, что чтение "Санкт-Петербургских ведомостей" перестало быть неотъемлемой частью цикла. Объяснение тому лишь одно: и без того довольно! Ваш автор, составляя свой ежемесячный дайджест, научился обходиться без сухой казённой буквы. Впрочем, если на то будет необходимость - не исключаю. А нынче же и пошуршал ветхостью нумера от 3 ноября единственно за тем, чтобы сообщить - какие погоды стояли в Петербурге тогда, 200 лет назад? Так вот, на рубиконе октября и ноября в середу 31 октября утром было пасмурно и шёл дождь при минус двух по Цельсию. К полудню немного смягчилось до плюс трёх, было облачно, но дождь пошёл вновь. К вечеру последний прекратился, но температура снизилась до плюс одного. Прямо как нынче - через двести лет. Почти то же самое! Так что, как видим, титульная иллюстрация никак не может соответствовать реалиям столичного ноября. Разве что, быть может, ближе к декабрю? Но об этом - через месяц! А пока ограничимся чем-то... нейтральным.
Традиционно венчая месяц Поэзией, тогда же и созданной, отмечу, что Пушкин сегодня у нас уже был - со своим элегическим обращением к Амалии Ризнич, законченным 11-м ноября. Однако же, дабы соблюсти традиции цикла, принуждён вновь обратиться к Александру Сергеевичу - остальные в ноябре 1823-го, похоже, ленились. Что ж, тем лучше: ибо "Моё беспечное незнанье", завершённое 1-го ноября, кажется мне достойнейшим финалом. И - по поводу уже упоминавшихся 24-х лет Пушкина... Каков глубина жизненного опыта в этих строчках! И - как сильны они именно поэтически! Что за фразы: "... мне жизни дался бедный клад"... "... стадам не нужен дар свободы, их должно резать или стричь..." По поводу последнего - уж не нам ли нынешним брошен этот презрительный вызов?
Moe беспечное незнанье
Лукавый демон возмутил,
И он мое существованье
С своим на век соединил.
Я стал взирать его глазами,
Мне жизни дался бедный клад,
С его неясными словами
Моя душа звучала в лад.
Взглянул на мир я взором ясным
И изумился в тишине;
Ужели он казался мне
Столь величавым и прекрасным?
Чего, мечтатель молодой,
Ты в нем искал, к чему стремился,
Кого восторженной душой
Боготворить не устыдился?
И взор я бросил на людей,
Увидел их надменных, низких,
Жестоких ветреных судей,
Глупцов, всегда злодейству близких.
Пред боязливой их толпой,
Жестокой, суетной, холодной,
Смешон глас правды благородный,
Напрасен опыт вековой.
Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы вольный клич!
Стадам не нужен дар свободы,
Их должно резать или стричь,
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич
Таким - или примерно таким - увиделся мне ноябрь 1823-го, а уж хорош он был или плох - решать всяко не мне, я - всего лишь скромный собиратель и огранщик драгоценностей, щедро рассыпанных по отечественной Истории.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие публикации цикла "Однажды 200 лет назад...", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу
"Младший брат" "Русскаго Резонера" в ЖЖ - "РУССКiЙ ДИВАНЪ" нуждается в вашем внимании
