Доктор технических наук, автор монографий и статей по своей специальности; известнейший драматург, чья театральная биография исчисляется множеством прекрасных пьес; бывший вице-мэр Хайфы, многое сделавший на своем посту, - все это Валентин Красногоров. В "Современной драматургии" о нем писали: «Биография Валентина Красногорова включена в престижные справочники мира: "Кто есть кто в мире" (США), "Международный биографический словарь интеллектуалов" (Англия, Кембридж). И если при этом он занимается драматургией, то это свидетельствует не о его неуемной страсти к театру, а о том, что ему есть что сказать своими пьесами». Редкой удачей стала возможность, пусть и виртуально, пообщаться с этим незаурядным талантливым человеком. Сегодня гостем «Молодежной газеты» стал В.С.Красногоров.
- Валентин Самуилович, расскажите, пожалуйста, о своих родителях - кем они были, откуда родом, чем занимались. А может быть, еще и о бабушках и дедушках.
Моих родителей, к сожалению, нет в живых, а бабушек и дедушек я не помню. Мой отец родом из местечка Борисова, что в Белоруссии, недалеко от Бобруйска. Кончив в Ленинграде институт, он всю жизнь проработал инженером-электриком. Мама была учительницей младших классов. Сам я родился в Ленинграде, учился в Эстонии, получил в Таллиннском политехническом институте диплом по специальности химическая технология топлива (нефти, газа), работал на заводе, в 30 лет защитил кандидатскую диссертацию, в 39 лет – докторскую. Мной опубликовано 4 книги по химической технологии и свыше сотни научных статей.
- Согласны ли Вы с тем, что "технари" больше преуспевают на гуманитарной почве, чем исконные "гуманитарии"?
Я согласен, что "технари" очень часто преуспевают на гуманитарном поприще, но это не значит, что "гуманитарии" в чем-то отстают. Все зависит от природных склонностей, способностей, везения и случая.
- Можете ли Вы рассказать о деятельности на посту вице-мэра Хайфы и причинах оставления этой должности?
Это долгий рассказ. Все 90-е годы прошли в Израиле под знаком борьбы русскоязычной общины за достойное место в экономической, культурной, общественной и политической жизни страны. Я принял деятельное участие в этой борьбе как ученый (я был вице-президентом Союза ученых-репатриантов Израиля), как публицист, опубликовавший сотни статей в средствах массовой информации, и, наконец, как политический деятель, заместитель мэра и депутат городского совета одного из крупнейших городов Израиля. После пятнадцатилетних усилий наши цели были, в основном, достигнуты, и участие в политике перестало быть для меня интересным. В 2005 году я добровольно вышел из городского совета Хайфы. Но тому были и личные причины. Я не питал никаких честолюбивых амбиций, и политическая деятельность с ее интригами, с преследованием личных интересов, с ее неизбежными и порой неприглядными компромиссами, с ее опасностью перерождения личности перестала меня удовлетворять. Мне захотелось уйти в частную жизнь, чтобы заняться драматургией, которую я забросил на пятнадцать лет. А ведь уехал я из России весьма успешным и известным драматургом.
Возвращение в театральный мир после столь долгого перерыва оказалось не простым. Изменилась страна, изменились зрители, изменилась театральная эстетика, пришли новые люди, которых я не знаю, и которые не знают меня (как сказано в Библии, "И встал новый фараон, который не знал Иосифа"). И все же мой выбор оказался правильным. Я делаю, что мне нравится, и мне нравится, что я делаю. За эти 5 лет в разных странах состоялось около 100 постановок по моим произведениям, написано более десятка пьес.
Уйдя из политики (меня, правда, до сих пор зовут вернуться в нее), я не расстался с Израилем, который считаю прекраснейшей страной. Дела часто и надолго зовут меня в Россию и другие края, но Святую землю я никогда не забываю.
- В 1978 году в Уфе был поставлен спектакль по Вашей пьесе - кажется, "Кто-то должен уйти". Участвовали ли Вы в постановке и были ли в Уфе?
Я был когда-то в Уфе, но по другому поводу, и даже попал там в одну трагикомическую историю, из которой еле выпутался. Я приехал туда в качестве химика, чтобы на одном из заводов взять пробу неочищенного сжиженного газа для исследования его состава. Получив пробу в двух красных пятилитровых газовых баллонах, я вернулся поздно вечером в гостиницу. Кажется, она называлась красивым геологическим названием "Девон". Уезжал я на другой день. От баллонов исходил не сильный, но неприятный запах, и держать их в душном номере не хотелось, тем более что хранить там горючие и взрывоопасные вещества, в принципе, не полагалось (хотя реальной опасности не было). В вестибюле гостиницы, у стенки, на высокой полой фанерной подставке, обтянутой красным кумачом, стоял, как и положено, бюст Ленина. Мне пришла в голову гениальная идея. Оглядевшись и убедившись, что вестибюль пуст, я сунул баллоны под Ленина в фанерный короб, на котором он стоял, убедился, что они не видны, ушел к себе в номер и заснул сном праведника.
Рано утром, собрав чемодан, я вышел в вестибюль и заглянул сзади в короб под Лениным. Он был пуст! Образцы исчезли! Дальняя командировка срывалась! Но оказалось, что утрата образцов – не самая большая неприятность, которая меня ожидала. Я еще не успел опомниться, как двое товарищей в штатском мягко подхватили меня за руки с обеих сторон, провели в уединенную комнату и предложили объяснить, кто я такой и почему я подложил взрывные устройства под бюст вождя. Не буду утомлять читателя подробностями. Тогда это было не так смешно, как теперь может показаться. Были тревожные часы, были допросы, были звонки в Ленинград в мой институт, были звонки на завод, где мне дали пробы, было много других звонков и разговоров, но, к счастью, меня в конце концов не только отпустили, но и вернули баллоны. Так что Уфа осталась в моей памяти все же гостеприимным городом.
В постановке же упомянутой пьесы в Уфе (кажется, она шла там под другим названием) я не участвовал, но знаю, что спектакль имел долгий и прочный успех. Он был повторением ленинградской постановки, которая выдержала 400 представлений. Режиссер, который делал обе постановки, вернувшись в Ленинград, сказал мне: "Спектакль в Уфе точно такой же, как здесь, только актеры там получше". Я надеюсь, что и сейчас в драматическом театре Уфы очень хорошие актеры.
- Ваши пьесы ставили великие режиссеры, среди которых Товстоногов и Додин. Кому из них наиболее близко удалось выразить Ваш замысел?
Не буду говорить о великих режиссерах – эта тема слишком необъятна. Скажу только, что лучшие спектакли по своим пьесам я часто видел не в наших столицах, а в самых неожиданных местах: в Петрозаводске, Краснодаре, Ереване, Одессе, Хайфе, Брно (Чехия), в маленьком болгарском городе Пазарджике, в небольшом нью-йоркском театре на офф-офф-Бродвее... Вообще, на мой взгляд, наши провинциальные театры ничуть не уступают хваленым московским, и при этом в них меньше спеси и самомнения. Правда, нередко провинциальные театры стараются теперь работать не столько на своего зрителя, сколько на приезжих критиков и на фестивали. Как правило, это не идет им на пользу
Но, конечно, и в столичных театрах были очень точные постановки моих пьес, в которых участвовали такие прекрасные мастера, как Лариса Малеванная, Дмитрий Назаров, Наталья Варлей, Александр Белявский…
- Режиссер Роман Виктюк ставил две Ваших пьесы, «Давай займемся сексом» и «Фуршет после премьеры». Как работалось с мэтром и есть ли задумки написать для его театра что-то еще?
Роман – удивительно театральный, яркий режиссер. Его постановки могут нравиться или не нравиться, приводить в восторг или раздражать, но, когда смотришь после его работ другие постановки, они кажутся пресными и вялыми. И, в отличие от большинства других театров, которые, ориентируясь исключительно на классику с примесью французских пьесок, сделались похожими один на другой, театр Виктюка не боится дыхания современности. Я рад, что этот режиссер любит и не боится ставить мои пьесы. У нас есть с ним планы и на будущее.
- Кто ближе Вам в драматургии - Ионеско и Беккет или Арбузов и Володин?
Володин мне не близок, так же, как и Арбузов. Нас волнуют сейчас другие проблемы, а время диктует другую эстетику. Мои симпатии тяготеют к более динамичной и более современной драматургии. Ионеску – это другая крайность, но элементы абсурда встречаются во многих моих пьесах. Да и сама наша действительность разве не абсурдна?
Я люблю драматургию динамичную, интеллектуальную, но не тяжеловесную, с легким, катящимся как бы сам собой диалогом. Из-за этой кажущейся простоты мои пьесы кажутся иногда легковесными. Я пишу произведения в самых разных жанрах – трагедии, драмы, мелодрамы, но более всего я люблю комедии, хоть режиссеры и критики (но не зрители) относятся к ним снисходительно. Однако не случайно русская драматургия (Гоголь, Грибоедов, Островский, Чехов, Эрдман) добилась своих лучших достижений именно в комедии, в этом "высоком искусстве разрушения иллюзий". А вообще, мои любимые драматурги – Шекспир, Расин и Гоголь.
- В своих произведениях Вы затрагиваете довольно откровенные темы. Есть ли у Вас какие-либо табу?
Темы многих моих пьес откровенны, не спорю. Литература и должна смотреть правде в лицо и не боятся взламывать стереотипы. Но для меня есть табу. Это пошлость, клубничка, нецензурная лексика, трактирный жаргон, стремление эпатировать зрителей эротикой, насилием и сценическими трюками. И я не люблю скучных пьес и спектаклей, а их, к сожалению, много. Как сказал Вольтер " все жанры хороши, кроме скучного".
- Вы были соавтором сценария в фильме "Эта женщина в окне". А были (или будут) еще работы в кино?
Я был не совсем соавтором этого сценария. Его у меня попросту украли, заодно подпортив и опошлив. Правда, имя в титрах сохранили. Сейчас снимается фильм еще по одной моей пьесе. Есть и другие предложения. Но меня всегда театр больше привлекал, чем кино. Вот и сейчас я только что закончил сразу несколько пьес. Они будут вскоре опубликованы. Впрочем, все мои пьесы находятся в Интернете, и каждый с ними может познакомиться.
В заключение я хочу передать привет вашим читателям. Надеюсь, что судьба представит когда-нибудь случай лично встретиться с уфимскими зрителями и читателями.
Виртуально общалась Элла Молочковецкая