Появление Николая Клюева было предопределено. Поэт мистик, тонко чувствующий людей. В молодости Николай находился в вечном поиске . Обретался послушником в Соловецком монастыре, от православия отошел к радикальному ответвлению хлыстов, скопцам.
Их посвящение пришлось ему не по нутру, страх его обуял, поэтому он сбежал.
Один из портретов поэта:
«Коренастый. Ниже среднего роста. Бесцветный. С лицом ничего не выражающим, я бы сказала, даже тупым... Длинной, назад зачесанной прилизанной шевелюрой. Речью медленной и бесконечно переплетаемой буквой «о». С явным и сильным ударением на букве этой.
И резко отчеканиваемой буквой «г», что и придавало всей клюевской речи специфический и оригинальный и отпечаток, и оттенок...Зимой — в стареньком полушубке. Меховой потертой шапке. Несмазанных сапогах. Летом — в несменяемом, также сильно потертом армячке и таких же несмазанных сапогах. Но все четыре времени года, также неизменно, сам он весь обросший и заросший, как дремучий его Олонецкий лес...»
В его внешности нетрудно было узнать крестьянина далекого Заонежья.
Революции 1905 г. встретил дома в Олонецкой губернии. Несколько раз посидел в царской тюрьме, как агитатор. Не мог он участвовать и в воинской повинности по своим нравственным и гражданским убеждениям. Вслед за Толстым Клюев считал, что воевать и носить оружие — грех. Клюев не смог избежать призыва, он объявил голодовку и отказывался что-либо делать, просто сидел неподвижно.
За неподчинение Клюева отправили в военную тюрьму, а оттуда в госпиталь, где его признали негодным или слабоумным. После выхода из тюрьмы Клюев развил активную литературную деятельность, пишет письма к самому Блоку, пытаясь, повлиять на его творчество и мировоззрение.
Позже в своей автобиографии напишет:
«литературные собрания, вечера, художественные пирушки, палаты московской знати две зимы подряд мололи меня пёстрыми жерновами моды, любопытства и сытой скуки»
Анна Изряднова (первая гражданская жена Есенина) познакомила Есенина с творчеством Клюева.
24 апреля Есенин напишет крестьянскому поэту Николаю Клюеву:
«У нас с Вами много общего. Я тоже крестьянин и пишу так же, как Вы. Стихи у меня в Питере прошли успешно. Из 60 приняты 51. А в «Голосе жизни» есть обо мне статья Гиппиус под псевдонимом Роман Аренский, где упоминаетесь и Вы…»
С этого момента Клюев станет старшим братом, буквально выкормит Есенина, подберёт ему имидж и будет держать рядом с собой. Есенин заберет у него все самое лучшее и,оперившись, уйдёт.
В одном из первых писем до личной встречи поэтов Николай Клюев дал Есенину ключи, как вести себя в литературном мире и как не пропасть в салонном угаре.
Есенин был молод, но дураком не был и советами Клюева воспользовался. А вот, что это были за советы читайте ниже.
«Голубь мой белый...Ведь ты знаешь, что мы с тобой козлы в литературном огороде, и только по милости нас терпят в нем, и что в этом огороде есть немало ядовитых колючих кактусов, избегать которых нам с тобой необходимо для здравия как духовного, так и телесного... Особенно я боюсь за тебя: ты, как куст лесной щипицы, который чем больше шумит, тем больше осыпается. Твоими рыхлыми драченами объелись все поэты, но ведь должно быть тебе понятно, что это после ананасов в шампанском... Быть в траве зеленым, а на камне серым - вот наша с тобой программа, чтобы не погибнуть. Знай, свет мой, что лавры Игоря Северянина никогда не дадут нам удовлетворения и радости твердой, между тем как любой петроградский поэт чувствует себя божеством, если ему похлопают в ладоши в какой-нибудь "Бродячей собаке", где хлопали без конца и мне и где я чувствовал себя наинесчастнейшим существом...
Я холодею от воспоминания о тех унижениях и покровительственных ласках, которые я вынес от собачьей публики... Я помню, как жена Городецкого в одном собрании, где на все лады хвалили меня, выждав затишье в разговоре, вздохнула, закатила глаза и потом изрекла:
«Да, хорошо быть крестьянином"...
Видите ли - неважен дух твой, бессмертное в тебе, а интересно лишь то, что ты, холуй и хам-смердяков, заговорил членораздельно ...»
Мне очень приятно, что мои стихи волнуют тебя,– конечно, приятно потому, что ты оттулева, где махотка, шелковы купыри и (неразборчиво) колки. У вас ведь в Рязани – пироги с глазами, их ядять, а они глядять. Я бывал в вашей губернии, жил у хлыстов в Даньковском уезде, очень хорошие и интересные люди, от них я вынес братские песни... Бога ради, не задержи, ответь. Целую тебя, кормилец, прямо в усики твои милые».
Как писал Чернявский, «Клюев совсем подчинил нашего Сергуньку» …А дальше — пуще:
«С совершенно искренним и здоровым отвращением говорил об этом Сергей, не скрывая, что ему пришлось физически уклоняться от настойчивых притязаний „Николая“ и припугнуть его большим скандалом и разрывом, невыгодным для их общего дела»…
Доходило до того, со слов Есенина, что
«Клюев ревновал его к женщине (Анне Изрядновой) с которой у него был первый — городской — роман. «Как только я за шапку, он — на пол, посреди номера (это было во время поездки в Москву. — С. К.), сидит и воет во весь голос по-бабьи: не ходи, не смей к ней ходить!..»
Клюев вёл себя по отношению к Есенину именно «как мамаша», которая и поясок завяжет, и рубашку поправит, и волосы пригладит, и окинет пристальным взглядом, как выглядит «сынок», и обнимет и поцелует лишний раз, и истерику закатит — чтобы не дай Бог не связалось любимое «дитятко» с порочной девкой(городскими футуристами). Таким образом, якобы, Клюев заботится о соотвествии внутреннего и внешнего, был этаким продюсером и пиарщиком поэта.
Будут Клюев и Городецкий водить Есенина на «крестьянские вечера», устраиваемые в модных салонах.
В первый выход Есенина в люди они обрядили его в желтую рубаху и сапоги на высоком каблуке. Клюев сам нарумянил новоявленного поэта, повязал пояс повесил золотой гребешок. Есенина вытолкали на сцену, он как примерный ученик отчеканил стихи, а дальше начал горланить частушки. Блок, сидевший в первом ряду, (его кстати, пригласил Клюев) наблюдал за Есениным с грустью и ужасом, не выдержав: «Сергей остановитесь, почитайте стихи».Серёжа не понимал усмешек зала, ему казалось, что всё идёт как по маслу. Через несколько минут Городецкий буквально за шиворот утащил Есенина. Кстати, после 1917 образ крестьянина в косоворотке будет неактуален и Есенин сменит рубаху на пиджак, станет имажинистом и хулиганом.
В обществе о Клюеве говорили как о новом Распутине. Постоянных убеждений у Клюева не было. Революцию он принял с восторгом неописуемым. Реальным завершением «народной революции», за которую боролся и ратовал поэт, могло оказаться лишь мужицкое царство, где главная роль отведена крестьянину-пахарю.После революции пути Есенина и Клюева разошлись.
«Где Есенин? – спрашивал Клюев Городецкого в 1920 году;
Наслышан я, что он на всех перекрестках лает на меня, но Бог с ним, – вот уж три года, как я не видал его и строчки не получал от него. Как ты смотришь на его дело, на его имажинизм? Тяжко мне от Мариенгофов, питающихся кровью Есенина, но прощаю и не сужу…»
При содействии Горького и Луначарского, Клюев всё-таки выпустил два тома стихов в отделе Наркомата просвещения как «крестьянский революционный поэт»
В 1918 Клюев был еле жив от голода в своей деревянной нищей Вытегре,а «устроенный» Есенин, наслаждался своей коллективной пирушкой среди смерти и распада. В ответ на «Кобыльи корабли» Есенина Клюев напишет страшные пророческие слова:
Не с коловратовых полей
В твоём венке гелиотропы, —
Их поливал Мариенгоф
Кофейной гущей с никотином…
От оклеветанных голгоф —
Тропа к иудиным осинам.
Скорбит рязанская земля,
Седея просом и гречихой,
Что, перелесицы трепля,
Парит есенинское лихо.
Клюев вынес Есенину жестокий приговор, но как отец принял и простил своего блудного сына, так и он молит о возвращении духа потерянного в родной «запечный рай»…, которого уже нет.
Благодаря письму заведующей отделом управления Петросовета С. Равич Клюев был обеспечен необходимым пайком на зиму и дровами. Клюева приняли в партию, оратором он был превосходным, но через несколько месяцев исключили в виду его религиозных убеждений
«Н. А. Клюев, известный поэт; при всём своём сочувствии коммунизму Клюев является христианином-мистиком и ретиво выполняет все обряды православной церкви».
Стихи Клюева проникнуты страданием умирающей России, необходимым условием Великого Преображения.
По убеждению поэта, революция является «сораспятием Христу», за которой следует воскресение. Искупительная жертва обернулась стихийным насилием, страдание во имя красоты обессмысливалось, ибо не наступило возрождение высших духовных ценностей в революционном народе.
Для вождя Клюев сочинил целый цикл и назвал его «Ленин», а затем заботливо отправляет в Москву, не забыв, переплести книжицу в парчу.
Гражданская война всё полыхала, голод изматывал, борьба за жизнь не прекращалась ни на день. А Клюев выступал, читал всё новые и старые произведения — и писал стихи,что складывались в его «евразийскую» книгу, которую он позже назовёт «Львиный хлеб».
В 1921 г. отношения бывших друзей будут восстанавливаться. На приветствие Клюева Есенин отозвался короткой запиской, датированной:
«1921. Декабрь».
Мир тебе, друг мой! – писал Есенин. – Прости, что не писал тебе эти годы, и то, что пишу так мало и сейчас.А о тебе я всегда помню, всегда во мне ты присутствуешь.
Клюев винил ГОРОД в отступлении Есенина от крестьянских заветов.Город развратил и погубил Есенина, хотя недавно сам водил Есенина по салонам.
В 1924 Клюев переезжает в Петроград. Перед смертью Есенина они снова встретятся и Клюев запишет в своём дневнике:
«одна шкура осталась от человека»
Но не знал Николай, что это была прощальная встреча.
Клюеву сообщил о смерти Есенина Павел Медведев. Он в красках описал все, что видел в гостинице «Англетер» около двух часов 28 декабря. Клюев выслушал, зажег свечу, помолился и заплакал с причитаниями. Его слова были очень трогательными, их записал Медведев в свой блокнот.
Поэт называл Есенина «Сереженькой», говорил, что просил бросить его писать стихи, обещал «собакой у порога его лечь, ветру не дать на него дунуть, рабом его быть», но молодой поэт его не послушал. Клюев присутствовал на панихиде, стоял у изголовья и плакал. Потом, наклонившись, шептал что-то и целовал поэта. Так и появился «Плач о Сергее Есенине», в котором Клюев пишет:
«Овдовел я без тебя, как печь без помяльца».
Будущее Клюева было предопределено Троцким, который назвал его «кулацким поэтом», а это почти приговор. Троцкого самого вышлют за антисоветскую деятельность.
Середина тридцатых стала для Клюева аки казнью египетской.
Арест и ссылка в Западную Сибирь в 1934-ом, много раз он просил об облегчении участи у бывших друзей, перевод в Томск, новый арест, снова тюрьма, появилось дело об антисоветском заговоре, и, наконец, расстрел в октябре 37-го.
