Я вообще-то не люблю фильмы о собачках, потому что чаще всего в них очень мало правды. И собака в этих фильмах такая умная, каким человек не бывает. И слезу выдавливают почем зря...
Но тут мне захотелось разобрать фильм "Белый Бим черное ухо"... Именно фильм, а не повесть. В повести очень мало информации для кинолога - сказано, что Бим был нестандартного окраса, сказано, что это беспокоило хозяина и он пытался найти этому причины, но не более того. Ни выставки, ни выбора щенка в повести нет. Я и не припомню любой другой фильм, где бы показывалась выставка охотничьих собак, поэтому этим мне он особенно интересен.
Все эти подробности есть именно в фильме. Придуманы эти подробности на том основании, что тогда, как впрочем и сейчас, с литературой не высшего разряда не очень-то и церемонились. Да и если вспомнить экранизации Пушкина или Достоевского - тоже придумывали дополнительные диалоги и сцены, если это было нужно режиссеру или сценаристу. Поэтому не удивительно, что повесть Троепольского была доработана и снабжена дополнительными подробностями. Мне интересна именно первая часть фильма, то что напрямую касается кинологии. Давайте разберем эти сцены.
Смотрим титры: Главный консультант фильма - Александр Абрамович Мейдман, эксперт Всесоюзной категории, англичанист из Москвы. Да, в то время к правдоподобности сцен в фильме относились серьезно и к консультантам прислушивались.
Смотрим одну из первых сцен - выбор щенка. Иван Иванович приходит к заводчику, выбирать породистого шотландского сеттера. Один из щенков нестандартного окраса. Заводчик скрыл щенка во время актировки и собирается усыпить. Само по себе сокрытие щенка означает, что ни в каких бумагах он не обозначен и "Справку о происхождении щенка" он не получит. Даже если бы заводчик показал щенка во время актировки - ему бы все равно родословную не выдали, на том основании, что щенок нестандартного окраса, но при этом пятно неблагонадежности легло бы и на родителей и на однопометников странного щенка.
Мог ли вообще родиться белый щенок у сеттеров-гордонов? Сомнительно. Скорее могла иметь место "подвязка" белой собаки, в том числе и английского сеттера во время течки суки. Но и в этом случае у суки чистого происхождения не могли появиться пегие щенки - максимум сплошные с белым пятном на груди, морде и/или лапах. Если же предположить, что подвязки не было, то это означает, что происхождение родителей вызывает большие вопросы - и у отца и у матери должна быть пегость в рецессиве. Пегость эта в свою очередь могла появиться при вязках шотландских сеттеров с английскими. В послевоенные годы такие собаки вполне могли быть. До революции контроль за родословными был слабый. После революции многие собаки лишились родословных и могли быть неизвестного происхождения, во время войны к нам в страну ввозились "трофейные" собаки и не все из них имели родословные и не все имели достаточно чистое происхождение.
В любом случае, заводчик вполне резонно беспокоился - это пятно и на родителях и на однопометниках Бима.
Для примера можно посмотреть шотландских сеттеров одного американского питомника. Их собаки, кроме стандартных окрасов, бывают и коричнево-подпалыми и пегими:
Откуда у них взялись такие собаки? Ответ очевиден - не совсем чистое происхождение. На каком-то этапе видимо их улучшали прилитием крови английского сеттера. Улучшали рабочие качества, но при этом у этих собак стали рождаться щенки нестандартных окрасов.
Так что Иван Иванович зря пытался найти корни Бима у собак Льва Толстого. Скорее белые собачки проскочили в происхождении Бима не так давно... В любом случае оправдать Бима не получится. Он не просто нестандартного окраса, он не мог родиться случайно, он конечно же должен быть отбракован.
Кстати, киношники не совсем правильно подобрали "актера" на роль Бима. Троепольский в своей повести описал окрас Бима абсолютно правильно с точки зрения генетики: он был черно-пегий с подпалинами:
"Бим же выродился таким: туловище белое, но с рыженькими подпалинами и даже чуть заметным рыжим крапом, только одно ухо и одна нога черные, действительно – как вороново крыло, второе ухо мягкого желтовато-рыженького цвета. Даже удивительно подобное явление: по всем статьям – сеттер-гордон, а окрас – ну ничего похожего. Какой-то далекий-далекий предок взял вот и выскочил в Биме: родители – гордоны, а он – альбинос породы."
В фильме же снимался обычный английский сеттер без подпала. Но от двух подпалых родителей не может родиться не подпалый щенок. Таковы законы генетики. Видимо не просто было найти для съемок английского сеттера трехцветного окраса, да еще и с черным ухом, поэтому пришлось снимать черно-пегого Стёпу и у него было два черных уха, а не одно, как в повести.
А теперь перейдем к еще одной сцене из фильма. Иван Иванович приводит Бима на выставку. Все показано грамотно - он проходит ветконтроль и подходит к столику для записи. Судя по всему ему выписывают оценочный лист. Хотя здесь имеется странность - как мы уже договорились, у Бима нет родословной. Так на основании каких документов на него выписали оценочный лист? В наше время это невозможно. Но, допустим, в те годы владельцам выдавали пустые оценочные листы и просили их самих заполнить и самим сдать в ринг. Тогда можно предположить, что Иван Иванович сам заполнил лист и на общих основаниях зашел в ринг. В любом случае у экспертов вопросов к происхождению собаки нет, есть вопросы к окрасу и заезжий эксперт-профессор из Москвы раздраженно просит его покинуть ринг как "постороннего". При этом один из ассистентов явно знает Ивана Ивановича в лицо, знает, что он "печатается" и просит его не обижаться...
Много ли правды в этой сцене? Скорее всего да. Вот смотрите фрагменты рассказа Пришвина "Старший судья":
"...Привожу я свою Нору на выставку. За столиком сидит, регистрирует известнейший у нас главный судья охотничьих собак.
- А. А.,- говорю,- не хочется мне свою Нору показывать, если можно, зарегистрируйте и отпустите.
- Это почему? - отвечает.- Чумы боитесь? Не бойтесь! У нас на выставке все предусмотрено.
- Не чумы боюсь, а стыдно сказать: чужого глазу боюсь, сглазят.
Он откинулся назад, поглядел на меня, как глядят русские люди, когда догадываются, что собеседник задумал немного подурачиться, и принялся хохотать, приговаривая:
- Ох, уж эти мне охотничьи писатели!
Отсмеявшись, он положил мне руку на плечо и ладонью по шее потрепал, как лошадей треплют: любовно, с улыбкой дружбы. И, указав на мою спаниэльку, сказал:
- Золотая медаль! Я вам ручаюсь: такой другой сучки нет в городе, ей обеспечена золотая медаль. Я это вам как старший судья говорю.
Вот подумайте теперь, как тут совсем отказаться от суеверия? В этих собачьих золотых медалях нет ни малейшей частицы золота, это просто бумажка, на которой только слова. Но довольно было произнести слово "золото", чтобы какой-то яд вошел в меня. Яд вошел в меня в один миг и начал соблазнять меня. Мне вдруг ужасно захотелось получить золотую медаль. Но я знал один тайный порок Норы и сказал:
- Не получит Нора золотую медаль: у нее бульдожинка.
А. А. наклонился к Норе, оглядел ее осторожно, умело развел ей губы и потемнел в лице: зубы нижней челюсти у Норы выступали вперед, а верхние зубы заходили за них.
- Бульдожинка явственная,- сказал он.
- Так отпустите же меня, как я вас просил. Зачем мы будем выставлять собаку с бульдожинкой?
Он побыл немного в задумчивости, с темным лицом. Вдруг молния прорезала тьму, и чистое здоровое лицо его, как природа, обновилось после грозы.
- Отчего же не выставлять? - спросил он.- Не я буду сегодня спаниэлей судить, а судьи наши, может быть, и проглядят.
С великим изумлением и смущением я поглядел на него.
Лет тридцать уже я знаю этого человека. Он живет за городом. У него жена - одна на всю жизнь, всегда с ним, несколько замечательных собак, есть гитара и краски. Пишет он исключительно собак и охотничьи сцены. Сбывает картинки в охотничьи магазины. Какая корысть такому совершенно независимому судье кривить душой на собачьих судах? Мало того! Сам я, когда пишу свой охотничий рассказ, виляя между правдой и выдумкой, как в море между волнами, гляжу всегда на А. А., как на маяк. И вот теперь этот-то мой маяк явно ведет меня на скалу.
Он же, видя мою растерянность, подмигнул и сказал:
- И очень просто, что бульдожинку они проглядят. Собака такая очаровательная, такого превосходного экстерьера: про мелочь такую и не вспомнят. Обрадуются - и проглядят. Получите медаль! Ведите!
И я повел....
...Мы, пришли с моей Норой к рингу. Тут были уже все спаниэли со своими хозяевами в ожидании судей.
Посмотрев на моих конкурентов, я почувствовал в себе ласковое сердце: ни одной мало-мальски даже подходящей для сравнения с Норой собаки не было. И что тут говорить, каждый из нас спортсмен в чем-нибудь: каждый ищет хоть в чем-нибудь установить свое первенство. Как я тут это чувствовал и повторял про себя слова старшего судьи: "Золотая медаль обеспечена!"
Пришли судьи: два великана и один маленький,- все незнакомые. Нас пригласили на ринг; мы попросили собак к левой ноге и пошли друг за другом по рингу кругом. Все судьи, как глянули на мою Нору, так и не отводят от нее глаз...
Радуйтесь, охотники, радуйтесь, дорогие собачники, радуйтесь, все чудесные люди, сумевшие сберечь в себе до старости наше золотое детство. Был я угрюмый себялюбец, сберегавший свою красавицу от чужого глаза и презиравший выставки! Пожалуйте, глядите, вот он перед вами с седеющей бородой, ходит по кругу, водит маленькую собачку и никак не может скрыть от людей своего счастья в борьбе за первенство.
Судьи глядят только на одну Нору, забегут вперед и глядят, отстанут - и глядят сзади; один, великан, стал на колени, другой, маленький, даже и лег.
Но самое главное в этом счастье было, что я и забыл про бульдожинку: как будто ее вовсе не было или как будто само собой выходило в движении славы, что раз уже свет заметил красавицу, то тут же и простил ей эту бульдожинку.
Судьи вдруг перестали смотреть на мою Нору и делать отметки в своих судейских журналах.
Они собрались всей кучкой, и маленький судья махнул рукой в том смысле, что я могу уходить. Мне оставалось сделать несколько шагов до массы людей, гуляющих по широкой аллее. Две-три секунды - и толпа бы меня поглотила, и я исчез бы от суда в толпе, как рыба в воде. Но мне сказали: "Вас зовут!" Я оглянулся и увидел: все судьи руками звали меня обратно к себе.
Нет! Нет! Положа руку на сердце, я и сейчас благословляю этот великолепный путь к славе и верю, что чистого человека он может подвести к самым звездам. В своем падении я сам виноват, что поддался соблазну...
Судьи мне сказали:
- Надо посмотреть пасть. И только посмотрели...
Так вот вынимают билет и проваливаются на экзаменах; век проживи - и все будет сниться, как вынул этот проклятый билет. Но, в конце-то концов ведь сам же виноват, что не выучил... Всю свою досаду, конечно, я перенес на А. А.: зачем он вовлек меня в это дело, зачем?..
С трудом я нашел его на выставке. И он, сияющий здоровьем, готовый обнять меня и поздравить, спросил:
- Ну, как, проглядели?
- Совсем было проглядели,- сказал я,- но под конец...
- Заметили? - радостно загораясь, воскликнул он.- Неужели заметили?
- Вы меня подвели...
- Ну, милый,- похлопал он меня по затылку ладонью,- о каких пустяках вы говорите, а судьи-то у нас какие! Что из того, что мы не получим медали,- судьи-то, судьи какие, а?..
И тут вот только и понял я, зачем это мне тогда подмигнул старший наш судья собак: это старший судья так сговаривался со мною на испытание маленьких судей; и когда оказалось, судьи хорошие, то действительно стоило ли печалиться, что я потерял золотую медаль?"
Для чего я здесь привела этот замечательный рассказ? Он описывает выставку охотничьих собак. И что интересно - эта Нора Пришвина - не смотря на бульдожину, спокойно использовалась в разведении и сейчас является наверняка предком всех современных русских спаниелей, потому что ее сын, Бэмби Карякина, оставил достаточно многочисленное потомство.
Так что я вполне допускаю полную правдоподобность сцены появления Бима на выставке, хотя в наше время это вряд ли могло произойти.