Из "Записок" Густава Густавовича фон Штрандмана
Азов слишком известен в историческом отношении, и потому нет надобности распространяться о его прежних владетелях. Я только замечу, что эта крепость была взята в 1736 году по приказанию генерала Ласси, и взорвана в 1739 году по условию Белградского мира, после чего Азов сделан пограничным городом между Россией и Турцией. По этому же трактату был покинут русскими и Таганрог, с тем непременным условием, чтобы обоими городами впредь не владело ни то, ни другое государство.
Азов пострадал более Таганрога; в нем не нашли мы целым ни одного верка, ни одного полевого укрепления; большая часть рвов была засыпана землей; вследствие взрывавшихся снарядов, крытый путь и гласис изрыты минами. Хорошие стены, защищавшие город по берегу Дона, совершенно в развалинах; каменные дома разрушены; одним словом, вид этой крепости, которую я увидел в первый раз в марте (1769), был ужасен.
Уже в марте месяце был послан батальон Ростовского полка, состоявший из 500 человек, под командою майора Ильина, для занятия этой крепости. И когда прибыли сюда рабочие, назначенные в числе 3000 человек, то они принялись за дело с большим усердием. Сперва назначили работникам "уроки по общему расписанию"; но развитие болезней, сокративших в несколько недель число рабочих до половины, заставило уменьшить "уроки"; а затем состоялся указ, чтобы вместо трех копеек поденной платы им выдавать по пяти копеек.
Из этих бедных крестьян, уход за которыми во время их болезни был очень плох, умерло более 500 человек, и случалось так, что в день умирало от 12 до 13 человек. Господствующими видами болезней были кровавый понос и злокачественная горячка. В нашем полку умерло до сентября месяца 150 солдат и подпоручик Тенишев из первой мушкетёрской роты.
Мы нашли в цвету уже все плодовые деревья, из которых многие в диком состоянии растут около Азова, и в конце мая у нас были уже спелые вишни. Здесь одолевали нас не только знойные дни, стоявшие до сентября, но и отвратительные змеи, которых убивали ежедневно сотнями.
Особенный зной стоял в июле, и я заметил, что самая жаркая пора дня продолжалась от часу до шести пополудни. От 10 часов утра до 2-х пополудни здесь нередко налетали сильные вихри, которые могли бы благодетельным образом освежить людей, если бы не были уже слишком сильны; часто бывали у вас и сильные грозы, которые по большей части приходили с Азовского залива, и часто сопровождались необычайно крупным градом.
Генерал-лейтенант Вернес (Фридрих?), стоявший лагерем на нашем правом фланге, получил известие, что турецкий флот плывет к Азову и Таганрогу, и поэтому решил устроить батарею на Каланче, одном из широких рукавов Дона. Я был командирован туда с 60 работниками, двумя каменщиками и несколькими солдатами, чтоб на заранее выбранном месте построить редут на семь орудий. Укрепление было окончено к 10 июня, когда и отправили к нему команду и пушки.
14-го июня прибыли к Азову построенные в Воронеже два парома и пять больших лодок; из числа назначенных сюда семи паромов и 60-ти лодок, пять паромов сели на мель в 100 верстах отсюда, вследствие мелководья. На каждом пароме было по 44 пушки, из которых половина 24-фунтовые, а остальные 18-фунтовые, а на каждой лодке по 8-ми фальконетов и по одной 3-фунтовой пушке, стоявшей на носу.
Один паром стоял на Каланче, недалеко от моего редута, а другой подле Азова. Три лодки были распределены для сторожевой службы в различных местах при устье Дона. Виц-адмирал и кавалер св. Анны Алексей Наумович Синявин, начальник назначенной сюда флотилии, прибыл и выбрал своей главной квартирой Дмитрий-Ростовский.
Три казачьих полка, в которых было по 500 человек, были размещены по Кубанскому берегу на протяжении 12-ти верст, по реке Кагальник, откуда эти посты должны были ежедневно высылать большие и малые патрули. Малые посылаются от одного форпоста к другому, большие же, состоявшие из старшины и шести казаков, доходили до реки Ея, находящейся в 150 верстах отсюда.
Кроме того, для уверенности, что патрули исполняют свое назначение и осматривают местность у Ейска, каждый из них должен был взять в известном месте палочку, оставленную там предшествовавшим патрулем и положить на то же место новую палочку для следующего патруля. По возвращении, патруль предъявлял палочку полковому командиру.
Из настоящих донских казаков, здесь находилось только два полка, именно люди атамана Ефремова (Степан Данилович); третий же полк, стоявший обыкновенно в Ростове и сформированный в прошлую войну, после взятия Азова, состоял из азовских казаков.
23-го апреля генерал-адъютант капитан Дистерло отправился с 60 казаками за 150 верст до Ейска и возвратился 1 мая, ничего не сделав и не видев ни одного неприятеля, но за то привел своему генералу дикого жеребца.
22-го июня был вновь послан есаул Беляев с сотней казаков по Кубани. Он дошел до первого неприятельского города Анапы, который лежит на реке Кубань приблизительно в расстоянии 200 верст от Азова, и так как турки открыли по ним артиллерийский огонь стоявших на море судов, то Беляев принужден был отступить.
В средних числах августа месяца получили мы известие, что неприятельский флот, который должен был спустить десант в Азове и Таганроге, действительно прибыл в Кафу, но что десантный отряд взбунтовался, убил своего командира, всё бросил и разошелся.
Между тем, работы около Азова продолжались с той же поспешностью, так что гласис (насыпь) и палисады (сваи) были совсем уже готовы в средине сентября; все бастионы находились в отличном состоянии, а из четырех равелинов были уже выстроены три. Вологодский полк с одним знаменем занимал караулы в крепости, где было поставлено более 110 орудий различного калибра. Вообще для Азова и Таганрога предполагалось 300 орудий.
В октябре все крепостные сооружения были приведены в довольно хорошее состояние и всё вообще было приспособлено к сильной обороне.
2-го октября прибыл курьер от графа Румянцева (Петр Александрович), который привез приказ о моем повышении. Я был назначен секунд-майором в Елецкий полк, и потому, приведя всё в порядок по моей части, уехал верхом в Ростов.
Не могу пройти молчанием следующего явления, замечательного в Азове. Во время сильных ночных гроз на остриях у часовых, стоявших по высоким бастионам, заметен был огонь, который, не вредя штыкам, оставался на них часто в продолжение целого часа. Когда ружье уклоняли от вертикального положения, то этот огонь погасал скорее, а если часовые держали ружье так, что концы штыков были обращены к земле, то огня на них никогда не появлялось.
Но всего любопытнее то, что ничего подобного не замечали часовые, ни в Ростове, ни в Таганроге, хотя эти города находятся от Азова всего на расстоянии 30 верст.
15-го октября поехал я в Ростов и направился прямо чрез степь в Бахмут, сделав по 20-е число, день прибытия моего в Бахмут, всего 230 верст; на всем этом пути не было ни деревень, ни хуторов, за исключением Гусарской слободы, и только в некоторых местах встречались землянки, покинутые жителями, бежавшими из боязни нападения татар.
Во все продолжение моего пути, стояли необычайные морозы. Из Ростова до Бахмута есть еще другая дорога, проложенная по заселенной местности, а именно чрез хутора донских казаков, но эта дорога в 500 слишком вёрст и потому я решился выбрать, хотя и менее удобный, зато кратчайший путь.
Елецкий полк (полковником Елецкого полка был Коррет, подполковником Пуфсон и премьер-майором Бельвич; все три женаты), прибывший несколько дней спустя, расположился на зимних квартирах, которые, против нашего ожидания, оказались покойны и хотя, согласно различным известиям, у нас опасались сильного вторжения татар, тем не менее, всё прошло благополучно.
Граф Панин (Петр Иванович), расположившийся с несколькими полками в Харькове, в виду этого ожидаемого вторжения, принял такие разумные меры, дал такое отличное положение своему кордону (пограничной страже) вне боевой линии и расположил все полки так, что татары не смели нас тревожить.
По его генеральному приказу все деревни, на случай нападения, были укреплены рвами и палисадами, а чтобы иметь верные и быстрые сведения о вторжении неприятеля, около деревень и посреди них были сооружены на возвышенностях маяки (или соломенные вышки от 8 до 10 аршин вышиной) так, чтобы с одной были видны другие.
Доказательством тому, что форпосты были хорошо расположены, может служить следующее: в ноябре месяце вторглась в местность около Бахмута небольшая шайка татар в 500 человека. Отряд из 200 казаков, которые были поставлены приблизительно в 70-ти верстах впереди линии нашего расположения, заметив, пустился в погоню, сделал внезапное нападение, совершенно разбил татар и освободил четырех пленных русских крестьян, да кроме того взял с бою 150 лошадей.
1770 год (осада Бендеровской крепости)
1-го июля, в то время, как полки переходили чрез Днестр, генерал-майор Каменский (Михаил Федотович) получил приказание оставаться со следующими полками по сю сторону реки, для того чтобы, идя по берегу Днестра, параллельно армии, приблизиться к крепости Бендеры.
Для этой цели были предназначены пехотные полки: Воронежский и Белевский, а из кавалерийских: Ямбургский, Изюмский, четыре Донских казачьих и 2 эскадрона желтых гусар. С этим отрядом прошли мы 1 июля 5 верст вниз по течению Днестра, а 2-го числа присоединился к нам отряд артиллерии, именно 4-ре 12-ти фунтовые пушки, 4-ре 20-ти фунтовые и 4-е 5-ти пудовые мортиры. Армия на той стороне Днестра подвинулась вперед.
4-го прошли мы 13 верст и соединились с отрядом егерей и 4-мя ротами гренадер, которым отрядом командовал полковник Фёлькерзам. Остававшаяся гренадерская рота нашего и таковая же Белёвского полков присоединились к этим 4-м гренадерским ротам и под командой подполковника Репнина (Николай Васильевич), дошли 6-го до речки Ташлыка.
6-го же были посланы вперёд 3 маленькие отряда по 50-60 человек и когда они увидели неприятельский авангард, то для подкрепления их был отряжён гусарский майор Дедевитн (sic) с казачьих полком, который на другой день атаковал неприятельскую конницу, состоявшую из 1000 человек, обратил ее в полнейшее бегство и преследовал до места, лежащего в двух верстах от Бендер, причем у неприятеля убито 40 и взято в плен 9 человек.
В делах особенно отличились гусарский поручик Виркевич, пехотный поручик Валувьев (Валуев?) волонтер и прапорщик гвардии Нолькен, и сержант Воронежского полка Пыкичев; последний был произведен в прапорщики. У нас был убит один казак и 3 ранены.
9-го, пройдя 15 верст, расположились лагерем так, что Днестр пришелся у нас в тылу. Здесь узнали, что армия одержала победу над неприятельским авангардом: посланный вперед отряд, под командою генерал-майора Щербатова (Федор Федорович), напал на 4000 турок, разбил их и прогнал за реку Бык. 200 турок было убито, около 50 взято в плен. С нашей стороны убиты Ростовского карабинерного полка поручик и 6 солдат, да 20 человек ранено.
13-го прошли мы 25 верст и заняли прекрасную позицию на возвышенности, с которой увидели Бендеры. Днестр остался вправо от нас. 14 июля в два часа пополудни умер в нашем полку сверхкомплектный премьер-майор Мосхайм (сын знаменитого ученого протестантского теолога и историка Иоганна Лоренца фон Мосхайма). Армия графа Панина стояла против нас на другом берегу, и 14-го перешла через Буг.
15-го мы прошли 15 верст и уже были от Бендер в расстоянии пушечного выстрела, когда по нас открыли артиллерийский огонь из крепости. К счастью ядра не попадали. Точно также армия дошла до Бендер и расположилась лагерем на большой возвышенности. Во время ее похода произошла большая стычка нашей кавалерии с 3 или 4 тысячами неприятельских всадников. Но при помощи наших резервных гренадерских рот турки были отбиты после трёхчасового боя.
С неприятельской стороны было убито до 150 человек, с нашей же около 12. В тот же день граф отпустил всех пленных турок, которые возвратились в крепость и принесли с собою письмо от графа к коменданту с известием о победе, одержанной 6-го июня над турками румянцевской армией.
Поэтому 16-го, по случаю этой победы, был отслужен молебен, сопровождаемый выстрелами из всех пушек и троекратным беглым огнем. Как этот, так и следующие дни были употреблены на укрепление нашего лагеря на обоих берегах. В армии графа лагерь был разделён на несколько квартир, которые на случай нападения с фронта были укреплены редутами, а сзади волчьими ямами.
19-го отправились с нашей стороны на рекогносцировку партия казаков, возвратились 20-го и привели нам около 500 штук рогатого скота, который был разделён между частями нашего отряда. Пожитки, находимые в опустошенных деревнях, согласно изданному за несколько времени перед тем строгому приказу графа Панина, велено было сжигать, равно, как не брать у неприятеля ни платья, ни каких либо вещей и ничего не снимать с мертвых, вследствие свирепствовавшей в Бендерах чумы.
24-го турки сделали было вылазку и напали на наши апроши (траншеи), вторая параллель которой была уже окончена, но были отбиты и потеряли 50 человек; на следующий день граф отдал строгий приказ впредь без всякого различия примерно наказывать всех тех, которые оставляют свой пост. Поручик Орловского полка, который отбил турок, был произведен в капитаны, а солдаты получили по 25 копеек.
Два дня спустя турки вновь попытались потревожить ночной вылазкой наших рабочих, но командированные для прикрытия последних гренадерские роты оборонялись на этот раз лучше, чем прежде, и быстро прогнали неприятеля.
В то время прибыли в наш лагерь депутаты от буджакских татар с письмом от своих правителей, в котором те извещали, что они с двумя ордами, состоящими из 4000 годных для войны людей, отдаются под покровительство русской императрицы (Екатерина II). К несчастью для татар, наш генерал Каменский уже послал кавалерийский отряд в 1000 человек, чтобы напасть на их ближайшее селение, находившееся от нас в 60 или 30 верстах.
Вышеупомянутый майор Дедевитн был опять назначен командиром этого отряда. Он и несколько добровольцев, а именно ротмистр Шредер, гвардейский поручик Нолькен и другие исполнили данное им поручение так хорошо, что нарубили около 1500 сопротивлявшихся татар и опустошили их деревни и кибитки. Казаки совершали при этом самые отвратительные жестокости и умерщвляли всех встречных, не исключая детей и женщин.
На возвратном пути они дорого поплатились за все зверства, который совершили без ведома командиров: ибо татары, живущие на большом пространстве кругом, напали на них в числе 8000 человек и гнали их 15 вёрст. При этом наш отряд потерял 48 карабинеров, 55 гусар, 186 казаков и всю добычу, состоявшую из 1000 лошадей, 10000 штук скота и 130 верблюдов.
В то время как, около 1 августа, у нас были заняты окончанием третьей параллели, турки с 2000 человек сделали необыкновенно яростную вылазку и напали на войско, прикрывавшее эту траншею. Начальником траншеи был в этот день генерал-майор Лебель, имевший под командой 6 гренадерских рот и один пехотный полк.
Турки начали одновременно на правый зигзаг за третьей параллелью, на средину и на левый зигзаг. Здесь они встретили надлежащий отпор со стороны двух владимирских гренадерских рот, командуемые секунд-майором Шепелевым.
Однако же они прорвали центр и правый фланг, и перебили множество народу, так что из 3 рот 2-го гренадёрского полка осталось всего 100 человек. 9-я рота потеряла всех офицеров, между прочим и храброго капитана Вебера. В этой роте осталось всего 19 человек.
Между тем на поле битвы поспешили вся резервная рота. Генерал Лебель, соединив часть этих рот с остававшимся у него войском, повел их вперед и оттеснил турок до прикрытого пути, где вдруг остановился, по своей неосторожности, и был смертельно ранен; умер он чрез два часа.
4-го и 5-го ночью турки сделали три вылазки, но были отбиты. 6-го утром был ранен в голову храбрый премьер-майор Колтборн, датский волонтер. С начала осады у нас было убито и ранено более 1500 человек.
9-го привели с форпостов перехваченного турка, которого паша отправил с письмом к визирю. В этом письме он извещал визиря, что если не будет поддержан его армией, то крепость, которая уже целый год осаждается русскими, должна будет, наконец, сдаться; при этом пересылалась и копия с письма, которое граф написал бендерскому паше (в этом письме граф извещал пашу, что, так как армия визиря разбита, то ему нечего надеяться на подкрепление).
10-го перебежали к нам два турка, которые рассказали, что у них убили помощника паши со всей его свитой, за предложение сдать крепость и заодно перебили всех христиан до 200 человек.
С 10-го до 15-го не произошло ничего важного, за исключением разве того, что из трех мест третьей параллели, ради предосторожности, мы начали подводить наши собственные мины с сапами (здесь подкоп). Эти три сапы направлялись сообразно с продолжением наших мин, подвигавшихся в каждые сутки вперед приблизительно на две сажени (здесь тихой сапой). На левом фланге большой бреш-батареи устроили еще одну батарею из 5 больших пушек, которая начала действовать с 12-го.
Между тем неприятель не переставал стрелять из ружей с прикрытого пути и в особенности бомбардировать вашу третью параллель, так что мы каждую ночь насчитывали от 120 до 130 бомб. Мы теряли много людей: не проходило суток, чтоб в нашей армии не было убито и ранено 40, 50 и более человек.
И так как во второй и третьей параллелях находились 44 роты, для прикрытия рабочих, то солдаты проводили 4 или 5 ночей по очереди, то на карауле, то в траншее, то на работе и затем только одну ночь спали дома. Нашим гренадерским ротам было несколько легче; тем не менее и они проводили две ночи в траншее и одну дома. Словом сказать, труд и усталость были чрезвычайно велики.
Начиная с 14-го часто перепадали дожди, и в траншеях сделалось так грязно, что в некоторых местах грязь доходила до колен. Для предотвращения этого неудобства, пришлось прокладывать особые рвы. С 29-го погода вновь стала лучше; между тем наши три мины подвигались всё более вперёд, так что 29-го были уже под прикрытым путем и в ней впряжены все три камеры.
Неприятель, узнав о наших минах, старался уничтожить их множеством контрмин, которые и взорвал 29-го, около 8-ми часов утра; с минуту спустя сделал сильное нападение на выходящие из третьей параллели зигзаги, разрушил туры, и атаковал поставленные на зигзагах роты.
Все это дело продолжалось менее получаса, так как турки, потеряв 200 человек, были отбиты. Особенно отличились в этом деле наша 2-я Воронежская рота и Брянские гренадёры. У нас убито 46 человек и ранено 76. Один инженер-капитан, один прапорщик и много рядовых были засыпаны неприятельской миной, которая к счастью достигла только небольшой части среднего зигзага.
Между убитыми турками находился янычарский ага, сабля которого, украшенная бриллиантами, была вручена графу Панину. В этом деле, между прочим, убиты майор Сонцов и поручик нашей 2-й гренадерской роты Глазов, оба весьма храбрые офицеры, и потому о них очень сожалели.
В числе особенно отличившихся находился инженер сержант Евксевин, который в одном зигзаге командовал гренадерами, и отбил неприятеля от своего угла. За это он произведён в прапорщики.
1-го сентября была окончена наша левая мина, и так как опасались, чтобы неприятель не нашел ее, пока будут подводиться две другие, то ночью ее взорвали, вследствие чего часть гласиса и оконечность плацдарма с несколькими палисадами взлетели на воздух.
Несмотря на прямое приказание графа непременно отозвать на заре отряженные две гренадерские роты, в случае если ложемент (окоп) не будет окончен, траншейный генерал Олсуфьев (Павел Матвеевич?) имел неосторожность, по требованию инженерного генерала Гербеля (Родион Николаевич), не только не отозвать их, но и послать среди белого дня подкрепление из 6 рот, которые должны были стрелять по гребню гласиса без прикрытия; эта несчастная перестрелка продолжалась до восьми часов и стоила нам потери множества гренадер.
Подполковник и обер-квартирмейстер Роячков, который командовал двумя гренадерскими ротами у нашей взорванной мины, умер чрез два дня от ран. Кроме того были убиты инженер капитан Батевиков, капитан курских гренадер Потулов, два поручика и около 60 гренадер, ранено же много офицеров и более 200 солдат.
Я не могу умолчать еще об одной глупости. Генерал Гербель приказал свезти на гласис две пушки, и так как их невозможно было увезти назад, то и пришлось их оставить в пользу неприятеля.
3-го взорвана наша правая мина, действие которой было сильнее, чем левой. Обе эти мины были устроены одинаково, и состояли каждая из трех камер, при заряде на каждую камеру в 1200 фунтов пороха. Неприятель тотчас бросился на место взрыва, так что офицер, который был послан к мине с 20-ю унтер-офицерами, тотчас отступил.
Решили, что неблагоразумно приказывать гренадерам вытеснить неприятеля и дело это поручили артиллерии, которая на следующий день совершенно снесла эту мину и вполне разрушила ложемент турок. Между тем мы продолжали наши сапы (подкопы) в трех местах, чтобы с обоих концов дойти до мин, и хотя нам это стоило больших потерь, все же работали день и ночь до 10-го сентября, когда, наконец были окончены сапы.
9-го открыли неприятельскую галерею и старались ее разрушить, чего и достигли 10-го; находясь в этот день в траншее, я был свидетелем сильного нападения, сделанного турками на наших рабочих на заре 11-го числа. Они упорно и сильно принимались атаковать нас пять раз, но, в конце концов, были благополучно отбиты. Воронежский гренадер захватил при этом турецкое знамя; граф подарил ему 20 рублей. У нас были убиты 2 офицера и 27 солдата, а 63 ранены. Турки, говорят, потеряли более 400 чел.
12-го получили мы известие, что генерал Прозоровский (Александр Александрович) разбил отряд турок, выступивших из Очакова, причём у них легло 5000 человек и взято в плен 90. По случаю этой победы, а в особенности по случаю победы, одержанной нашим флотом в Архипелаге, у нас в лагере устроился праздник, сопровождавшийся стрельбой из ружей и тяжелых орудий.
15-го все уже было устроено к тому, чтобы взорвать последнюю мину, заряженную 400 пудами пороха, овладеть прикрытым путем и расположиться вокруг него. Для этого были отряжены на правую сторону полковник Вассерман с 8 гренадерскими ротами, в средину перед миной полковник Миллер с 6 гренадерскими ротами, а на левую сторону полковник Корф с 8-ю гренадерскими ротами.
Кроме того были отряжены в резерв полковник карабинеров Панин с 8 ротами мушкетёр, полковник Протасов с таким же числом мушкетёрских рот и на каждом фланге по 260 егерей.
Всем было приказано, как только овладеют прикрытым путём и найдут возможным перейти чрез главный сухой ров, тотчас взяться за штурмовые лестницы (которых было изготовлено большое количество) и начать штурм. Ведение правой атаки было поручено генералу Каменскому, левую вел генерал-майор Мусин-Пушкин (Валентин Платонович), а среднюю - бывший в этот день траншейным генералом Ст. Марк (?).
В 10 часов вечера с ужасным треском был взорван "globe de compression" и гренадерские роты, ожидавшие этого сигнала во второй параллели, в то же мгновение бросились на прикрытый путь и кололи всех, кто им попадался. Гренадерские роты, отряжённые к средней атаке, непрерывным огнем, обращенным на главный вал, защищали ложемент, устраиваемый пред прикрытым путем, а именно на гребне гласиса, для чего были отряжены 510 рабочих. Мы не встретили сопротивления на прикрытом пути, куда были принесены лестницы и поставлены в ров, глубиной в 3 сажени.
Неприятель старался непрерывным огнем препятствовать нам лезть по лестницам, но это ни к чему не вело; храбрость наших гренадер, а в особенности их отчаянное ожесточение против неприятеля, помогли им перейти чрев ров, в центре атаки, следовательно, приблизительно перед нашей миной. Их шествие было похоже на течение потока, и по этому каналу все проникли в крепость, так что наши войска были в ней уже около часа пополуночи.
Так как они сильно пострадали и в особенности поредел отряд, состоявший под командой подполковника Репнина (в этот день находился в траншее), который одним ив первых взошел на вал, то были отряжены в крепость с 4 гренадерскими ротами и майор Бухвостов с 4 ротами мушкетёров, чтобы отнять у турок последние бастионы. Кроме того отряды, остававшиеся в лагере, под командой генерал-лейтенантов Ренненкампфа и Эльмпта (Иван Карлович), отправились в 8 часов к первой и второй параллели, чтобы в случае нужды подкрепить остальное войско.
Так как крепостные ворота еще не были взорваны, то я проник в крепость по лестницам и по приказанию генерала Каменского пошел атаковать последний из оставшихся у турок бастионов. Это был крайний бастион с правой стороны у реки. Наступление мое немало задерживал непрерывный огонь турок из окон и дверей домов, так что когда около 100 турок яростно напали на гренадер, они в величайшем беспорядке отступили приблизительно на 200 шагов.
Но наконец, мне удалось опять их выстроить, люди начали стрелять и подвигались вперед, под защитой огня одной пушки, которую мы нашли в крепости. Таким образом, мои гренадеры привели в беспорядок турок, защищавшихся еще на улицах и взяли с боя вышеупомянутый бастион.
Оставив там часть своего отряда, я с остальной частью бросился за убегавшим неприятелем, который спешил укрыться в замке. Тут вновь начался ружейный огонь. Между отступавшими в замок были сераскир, ага янычар, и много пашей; турки стреляли чрез гребень стены и перебили у меня много народу. Те же, что собрались пред замковым рвом, после непродолжительного сопротивления были перебиты, за исключением нескольких человек, которых я с трудом спас от ярости рядовых.
Наконец, в 9 часов, турки выставили в замке белый флаг, бросали оружие через стену и просили позволения сдаться на капитуляцию. Я запретил нашим стрелять и сам пошел в замок, чтобы переговорить с сераскиром. После получаса переговоров, ведённых мною через посредство Мустафы-паши, который хорошо говорил по-немецки, я выбрал несколько депутатов и отправил их к генералу Каменскому, который тотчас прибыл сюда сам и принудил неприятеля к быстрой капитуляции.
Турки требовали свободного пропуска за Дунай; но на это Каменский не согласился; после этого они были окончательно обезоружены и посланы к графу.
В то время как наши войска были заняты в городе, сотня турецкой конницы сделала вылазку и старалась спастись бегством в Белгород; но они были настигнуты нашей легкой кавалерией и почти все перебиты, так что несколько дней вся дорога на протяжении 30 верст была усеяна турецкими голыми трупами.
Около 9 часов перестрелка прекратилась повсюду. Во время штурма, некоторые из наших бомб попали в турецкие пороховые погреба и произвели сильный взрыв и пожар, который в первое время после штурма нам некогда было потушить, и потому он принял такие размеры, что на следующую ночь взлетел на воздух еще пороховой погреб, вследствие чего не только погибло 37 солдата и около 400 турок, но сгорел еще и весь город, так что кроме замка, в Бендерах не осталось ни одного дома.
Вследствие неосторожности наших солдат загорелось и предместье. Одним словом, этой, старый и прекрасный город, который много раз видел неприятеля у своих стен, в три дня превратился в пепел. Несчастные жители, спасавшиеся в погребах, вышли, наконец, оттуда и сдались, но все же многие из них сгорели.
Имущество и все пожитки обывателей достались рядовым, а казне тяжёлые орудия, амуниция и 50000 пудов сухарей. В крепости найдено было 250 пушек различного калибра, 25 мортир, кроме того громадное количество пороху с амуницией. Мы взяли в плен около 8000 турок, способных носить оружие, а с женщинами и детьми за 14000. Все эти пленные были отправлены в Киев. Во время штурма турки потеряли 4000 человека от ужасного артиллерийского и ружейного огня, продолжавшегося на валу 5 часов и затем еще в городе 7 часов.
Наши потери были следующие: убито 5 штаб-офицеров, а именно полковник тамбовского полка Миллер, подполковник Сазонов, премьер-майоры Бальвиц и Симбулатов и секунд-майор Федотов. Барон Штейн, кавалер немецкого ордена, служивший у нас волонтером, замечательно умный и храбрый, остался тоже на поле сражены.
Кроме того были убиты 19 обер-офицеров и 686 унтер- офицеров и рядовых. Ранено 98 штаб и обер-офицеров, между ними полковник Вассерман, полковник Корф (умер от ран, ему прострелили щеки и язык), бригадир Ларионов, отставной полковник и волонтер Алдуевский, подполковники Михельсон и Репнин; 1154 унтер офицера и рядовых тяжело ранены, а 715 легко. Итак, всего раненых и убитых было 2,555 человек. Из тяжелораненых вскоре многие умерли.
Впрочем, по точному исчислению во время двухмесячной упорной осады в нашей армии было убитых и раненых более 4000 человек; между ними 254 убитых и раненых штаб и обер-офицеров.
После взятия крепости Бендер, войскам было приказано снести параллели и зигзаги и сравнять их с землей. Полковник Коррет, со своим Елецким и Тамбовским полками, пополненными из других полков, остался в крепости, так как был назначен ее комендантом. Начали готовиться к возвращению на зимние квартиры. Но мы не должны были возвращаться до взятия крепости Аккермана или Белгорода.
Бригадир Игельстром (Осип Андреевич), отделившись от первой армии, уже две недели осаждал ее. Между тем турки упорно оборонялись. Для того, чтобы принудить их скорее к сдаче, приказано было генерал-майору Каменскому идти под Белгород с полками Воронежским, Белёвским, батальоном Староспольского полка и 2-мя полками пикинеров. Резервные гренадерские роты были отпущены к своим полкам и поэтому я явился в свой полк.
22-го выступили мы из Бендер и 26-го числа, на походе, казак привез нам приказ от генерала Каменского, не идти далее, а на следующий день выступить в обратный путь, так как крепость Аккерман уже сдалась бригадиру Игельстрому. Мы были уже почти в виду Белгорода, не далее как в 20 верстах, но никого из нас туда не отпускали, не смотря на многие просьбы.
Мы выступили в обратный путь 27-го, а 2-го октября благополучно вернулись к Бендерам, где нашли крепостную сторожевую башню в самом лучшем состоянии. Во время нашего отсутствия граф Панин велел поправить места, поврежденные бомбардировками.
8-го октября все войска выступили на зимние квартиры.