Они устилали своими телами каждую пядь родной земли, а те, кто выжил, всю оставшуюся жизнь отдали тому, чтобы рассказать об этом правду.
Григорий Бакланов (настоящая фамилия Фридман) - один из них, один из замечательной когорты лейтенантов, во второй половине 50-х создавших новую литературу о Великой Отечественной. Литературу, капля по капле, повесть за повестью разрушавших ложные идеологические стереотипы, на основе которых строился ранее литературный процесс.
Как пробивали свой путь в журналы и издательства ранние книги Бакланова, Бондарева, В. Быкова, да, по сути, всех талантливых фронтовиков, мы уже рассказывали. Случай Бакланова – не исключение. Он сам вспоминал о своем пути в мемуарной книге «Жизнь, подаренная дважды» (сокращенная версия которой – «На черном фронтовом снегу» - выходила в серии «Моя война»).
Воронежский мальчишка, сирота, воспитывавшийся теткой, он ушел на фронт 17-летним, экстерном сдав школьные экзамены, и прошел всю войну, начав ее лютой зимой на Северо-Западном фронте, а закончив в Австрии. Он все прошел, был и пехотинцем, и артиллеристом, и разведчиком, и рядовым, и лейтенантом, его ранили и лечили, награждали орденами и медалями. Юношей 21 года он вернулся с фронта и думал, что главное дело в своей жизни уже сделал. Оказалось не так. Главным его делом оказалась литература.
Повести, рассказы, романы, статьи: «Южнее главного удара», «Пядь земли», «Июль 41», «Навеки – девятнадцатилетние»… Та самая «лейтенантская проза» и «окопная правда», без которой мы ничего, кроме победных реляций и сталинской лживой статистики, об истинной Великой Отечественной не знали бы. А как жили, Господи Боже мой: хлеба-то вдосталь десятилетиями не видели! Зато в газетах без конца читали про суды да расстрелы тех, кто незадолго до того считался героическим примером советского человека.
Бакланова читать нелегко (хотя к мемуарам это и не относится), стиль его несколько тяжеловесен, но прочитать, а лучшее и перечитать необходимо. Ведь гражданин великой страны должен знать не только парадные страницы ее истории.
Книги Григория Бакланова – классический, я бы сказал, идеальный образец «лейтенантской прозы» или «окопной правды». В каком-то смысле советская критика, служившая не столько литературе, сколько партийной идеологии, нашла точную характеристику, хотя и вкладывала в эти понятия – «окопная» и «лейтенантская» - саркастический смысл. Сегодня сарказм бесславно умер, и для читателя нашего времени Великая Отечественная война – это как раз то, что мы можем прочитать на страницах книг Виктора Некрасова, Юрия Бондарева, Василя Быкова, Вячеслава Кондратьева и Григория Бакланова.
При сравнении повестей и романов этих писателей с книгами о войне более известных (на ту пору 60-х годов прошлого века) авторов - Константина Симонова или Михаила Шолохова, романиста, безусловно, великого, мы можем видеть не только различие в масштабах писателей, но и те «разные дни войны», точнее ту разную войну, которой ни военный корреспондент Симонов, ни вёшенский классик не знали и знать не могли, ибо непосредственного участия – в окопах и на поле боя, в партизанских лесах или на беженских дорогах – не принимали. Хотя, да, многое видели, о многом сказали. Но и о многом сказать не смогли – по разным причинам.
О том, что не сумели и не смогли сказать великие, рассказали молодые на ту пору, а то и начинающие писатели – лейтенантами вернувшиеся с фронта: израненные, контуженные, 26 – 27-летние люди, познавшие жизнь и смерть, которым еще только предстояло искать и находить себя в послевоенной жизни. Их рассказы очень тяжело преодолевали противотанковые рогатки цензуры: власти не желали показывать народу непарадную войну. Ведь не то что о борьбе со вшами или о зачастую бессмысленных приказах идти на смерть, а даже о том, что наши военные нашли и идентифицировали труп Гитлера, информация была засекречена на десятилетия, что и породило целую мифологию о «второй жизни» бесноватого фюрера где-то в Латинской Америке.
Об этом рассказала участница опознания, военный переводчик, а впоследствии писатель Елена Ржевская. О ее книгах мы в свое время обязательно поговорим, а сейчас вернемся к Григорию Бакланову.
Вернувшись с фронта, в послевоенные годы он учился в Литинституте, между прочим, у самого Константина Георгиевича Паустовского, а в конце 80-х, будучи уже знаменитым и титулованным писателем, возглавил журнал «Знамя», подняв его за несколько лет до уровня «Нового мира» эпохи Твардовского.
Как писатель – художник и публицист – Григорий Бакланов проявил себя уже во второй половине пятидесятых. Первый значительный успех принесла ему повесть «Южнее главного удара», еще, может быть, и несовершенная, но обладавшая уже всеми основными достоинствами баклановской прозы: правдивостью, искренностью, подлинным сочувствием к простым бойцам, вынесшим на себе всю тяжесть мировой бойни.
Следующая повесть – «Пядь земли» - прославила автора во всем читающем мире. Она была переведена на 36 языков и по-настоящему открыла читателю советского воина во всей его личной простоте и человеческой сложности. Книга написана от первого лица, в ней достигнут идеальный эффект присутствия, подобный, а для русского читателя, может быть, и превосходящий ту простоту и тот ужас правды, которые заявлены были Ремарком в классическом романе «На Западном фронте без перемен». Никакой патетики: грязь, кровь, смерть – и подвиг простого человека. Естественно, что критика книгу не приняла. Слава Богу, что напечатали.
Собственно, то же можно сказать и о повести «Мертвые сраму не имут». В короткой этой вещи рассказан один лишь эпизод войны – и показана она вся, с ее героизмом, и кошмаром, ошибочным расчетом командования и – вследствие этого – гибелью артдивизиона, растоптанного немецкими танками, мужеством одних и трусостью других, за которую расплачиваются все. Тут всё о войне и всё о человеке на войне. Более того, тут всё о том, каков вообще может быть человек и каким он бывает.
Прекрасен ли человек, звучит ли он гордо? Да. Всякий ли человек? Нет. Вот, в сущности, о чем пишет Григорий Бакланов, вот о чем его «окопная правда».
Мы всё ждем, когда же появится новый Лев Толстой с его «Войной и миром». Меж тем новая «Война и мир» давно написана Астафьевым и Бондаревым, Быковым и Некрасовым, Кондратьевым и Симоновым, Шолоховым и Граниным, Адамовичем и Богомоловым. И, конечно, Баклановым, уже в 1964 сумевшим опубликовать небольшой роман «Июль 41 года», в котором он едва ли первым из военных писателей не только создал запоминающиеся образы выживших в сталинской мясорубке конца 30-х военачальников и потрясающие, как, впрочем, и во всех его военных вещах, батальные сцены (Бакланов, несомненно, один из лучших баталистов в советской литературе), но и привел статистику репрессированных военачальников. В 1964, повторяю, году. Следующего издания эта книга ждала 12 лет. Вот этой статистикой, вкупе со странной куриной слепотой вождя, ослепленного, вероятно, восхищением перед соседом фюрером, и объясняется разгром нашей армии в начале войны, да и весь ее дальнейший ужас.
Так ли это, точнее только ли так, - спрашивать следует не у критиков, а у профессиональных историков и статистиков. А для меня Бакланов вполне убедителен. И как художник. И как публицист. И как военный историк.
Он долго прощался с войной. И не мог проститься. И не смог. Все, что он написал в дальнейшем, тоже было о войне, хотя формально и о мире. Только в мирные эти годы действуют-то люди, прошедшие войну. Как и герои помянутого уже Ремарка, родство с которым Бакланова, если и не бросается в глаза, отчетливо чувствуется на глубинном уровне. Может быть, в последней, сугубо военной повести «Навеки – девятнадцатилетние» особенно.
Об этой небольшой книге написано очень много. Всё есть в сети, я не стану повторяться. Скажу лишь, что вещь эта особенная, это взгляд на войну издалека, сквозь туман десятилетий. Взгляд как бы в бинокль. И оттого картина получается одновременно и размытой и – временами – особенно резкой. Как в перевернутый бинокль. Такое чередование картинки делает повесть похожей на кинофильм. Добавьте к впечатлению мощные батальные сцены, яркие крупные планы превосходно выписанных героев и трагический финал – и писатель Григорий Бакланов предстанет перед вами во всей мощи своего недюжинного таланта.
Для кинематографа, кстати, Бакланов написал девять сценариев, ряд из них был перенесен на экран, в том числе знаменитым режиссером Марленом Хуциевым, в фильме «Был месяц май» - по рассказу «Почем фунт лиха».
В мемуарах Григорий Бакланов пишет, что, возвратившись с войны, считал дело своей жизни выполненным. Но всей своей дальнейшей долгой жизнью и судьбой доказывает, что это не так.
А мы, читатели, от книги к книге Григория Бакланова все глубже осознаём, сколько потеряли бы, не будь в нашей литературе такого писателя.
Иллюстративный материал из общедоступных сетевых ресурсов,
не содержащих указаний на ограничение для их заимствования.
