18+
Сабиров мчался по загородной дороге на пределе дозволенных скоростей. Мысли о делах полностью поглощали его внимание, усыпляя бдительность. Черная кошка, так не вовремя выбежавшая на дорогу, будто пытаясь о чём-то предупредить, чуть не угодила под колёса его «Приоры», которая неслась под сотню километров в час. Старлей в спешке вывернул руль, отчего машина сильно вильнула задом, но с дороги не съехала.
Его беспокоила связь Витвинова с мерзким гробовщиком; закрадывался страх, что старый друг встрял в неприятную историю, сулящую много проблем, а то и вовсе – смертельную опасность… А ещё этот сбежавший Шишкаревич… слухи о поместье Розберг, донесённые ему Немцем… Казалось, деталей конструктора было достаточно, вот только собираться в завершённую картину, затхлую от древности времён и прогнившую до мозга костей, они не спешили.
Скоро дорога свернёт в лес, и темп придётся неизбежно сбавлять, медленно плетясь среди голых деревьев по извилистым буграм и глубокой колее просёлочного пути. Дима Витвинов прятался от мира, он его не любил, да и мир не питал к нему большой симпатии, прогоняя на свои задворки, как неугодный архаизм. Этот талантливый музыкант всю жизнь был скитальцем, паломником странных идей и нестандартных взглядов, которых нормальные люди чурались. Он кочевал с места на место, жил в цыганском таборе, ездил по стране с труппой цирковых артистов, даже ютился с бездомными в канализации, абсолютно свободный и ни от кого не зависимый; словно странствующий голубь: вездесущий, но такой же вымирающий, как эта несчастная птица на закате своего времени. Он никогда не сетовал на свою судьбу: он был ею доволен и абсолютно умиротворён, пребывая в состоянии полного покоя, в котором черпал личное счастье. Безумец для одних, святой для других, он был феноменом своего времени, родившимся в несвойственную ему эпоху, чтобы передать своё мудрое, но такое понятное слово миру, который его так и не услышит.
«Перчаточники» – спорный музыкальный коллектив. Они были одновременно похожи на всё и ни на что – настолько странно это звучало. Бессменный идеолог группы – Дима Витвинов – сколотил коллектив с нуля, осев в одном из помещений продовольственного склада, владельца которого никто кроме него никогда не видел. Двадцатилетний Саша Сабиров и двадцати двухлетний Игорь Сурнин, молодые курсанты школы милиции, влились в компанию Витвинова по странному стечению обстоятельств. В том, что два молодых подвыпивших студента, укрываясь от дождя, однажды заявились в ныне уже прекративший своё существование книжный магазин «Медуза», безошибочно прослеживался рок. То, что простой обыватель принял бы за сборище фриков, на деле оказалось собранием творческой элиты Города N: профессора, художники, музыканты, поэты… и Дима Витвинов, которого все по неведомой причине уважительно называли Интеллигентом. Тридцатилетний Витвинов что-то разглядел в ребятах и любезно принял незваных гостей сначала в свой элитарный кружок, а после и вовсе в семью – «Перчаточники»: Игоря – бас-гитаристом, а Сашку на ударную установку. Все годы их единства он был для них ментором, но при этом никогда не навязывал свою философию – скорее раскрывал потенциал их сознания и учил быть свободными.
Сабиров не видел своего странного учителя двадцать лет – с тех пор как молодым офицером поступил на службу. Игорь же после окончания школы милиции непродолжительное время поддерживал с Интеллигентом редкое общение, а потом Витвинов и вовсе пропал, чему никто не удивился: растворяться в мире было его обычной практикой, и он исчез. Но теперь призраки прошлого возвращались, нужно было оглянуться назад, чтобы найти ответы, а катализатором поисков стал «Ночной Лис». Эта гитара была вечным спутником Димы, он редко с ней разлучался. По легенде, если верить Витвинову – а он никогда не врал, – её оформление принадлежало кисти самого Энди Уорхола.
Сабиров помнил эту дорогу, будто проходил по ней буквально вчера: удивительно, как порой мимолётные, казалось-бы, факты врезаются в память. Он бывал здесь лишь дважды, причём один раз – в изрядно подвыпившем состоянии; но сегодня его словно кто-то вёл проторенным путём, звериными тропами всё глубже в лес.
Следователь оставил машину у высокорослой старой ёлки. Его ожидал поход в чащу: двадцать минут пешком по пресечённой местности отделяли от заветной цели. Шествуя между деревьями по весенним проталинам, он всматривался вдаль, силясь узреть островок прошлого, очертания которого уже стёрлись из памяти.
Это была, на первый взгляд, ветхая хижина, скромная и минималистичная, как землянка. Устройство её было странное и скорее напоминало будку, нежели классическую жилую постройку. Наружность была обита досками, а крышу с торчащей металлической дымовой трубой покрывал толстый слой мха. Это, с позволения сказать, здание в полтора этажа было своего рода подобием «лесного абстракционизма», неприглядным, сокрытым от чужих глаз, дабы уберечь покой своего таинственного обитателя – Димы Витвинова.
Внутри «дом» выглядел просторнее, чем могло показаться снаружи. Он был чист и обжит, наполнен теплом, а через широкие окна нескончаемым потоком вливался дневной свет. Всё доступное пространство использовалось с пользой и толком, избавляя помещение от лишних непрактичных рудиментов, формируя маленькие компактные комнатки: уютную кухню со столом во всю стену, напоминающим барную стойку; спальное помещение с натянутым гамаком; и подобие гостиной, оснащённой маленьким диванчиком, а точнее – его спинками и подушками, вставленными в самодельный деревянный каркас. С потолка повсеместно свисали пучки сушёных трав, источающих резкий аромат. Но что действительно бросалось в глаза, так это неисчислимое количество полок. Они были всюду: под столом, над столом, под потолком, у самого пола; незанятые чем-либо стены обрастали маленькими стеллажами и миниатюрными шкафчиками, наполненными консервами, разного рода бакалеей и, конечно же, книгами.
В печи потрескивал огонь – значит, хозяин рядом. Но Димы Витвинова здесь не было…
Старая печатная машинка «Москва» покоилась на небольшом круглом столике и тоже ждала его возвращения. Сабиров взял в руку лежащий рядом с ней жёлтый лист. Блёклыми буквами на нём было напечатано:
«Второй вариант «смысла» – это развитие себя. Развитие собственной личности, причём всестороннее. Я верю, что человеческое сознание и организм в симбиозе способны на многое, каждому дано открыть в себе этот потенциал. Возможно, мы просто не хотим? Самосовершенствование своей личности –духовное, интеллектуальное и физическое – есть то, что помогает трезво взглянуть на мир и отвлечься от всех его проблем и излишних поисков, в том числе поисков любви, так как, зачастую, фиктивное чувство, ошибочно принимаемое за любовь, тормозит развитие и наносит в конечном итоге ущерб индивидууму. Однако любовь, как некая трансцендентальная сущность…»
Чтение прервал внезапный щёлкающий звук. Он раздавался с определённой периодичностью, выдерживал паузы, будто отмеряя такт. Звук доносился из прихожей и приближался. В нём было нечто до боли знакомое и успокаивающее, вызывающее тёплые ассоциации и лёгкое волнение. Сабиров положил лист на стол и медленно вышел из комнаты.
Их встреча произошла на кухне. Витвинов, увидев следователя, щёлкнул пальцами в последний раз и затих. Эта привычка – щелчки, которыми он задавал «ритм своей жизни», как он любил выражаться, – была с ним всегда, за что Игорь и Сабиров между собой прозвали его «Метрономом». Диме было уже за пятьдесят, но выглядел он много моложе своих лет, несмотря на наличие русой бороды с еле заметной проседью. Кончики его густых, длинных волос терялись за меховым воротником куртки, а глаза прятались за тёмными линзами широких солнцезащитных очков. Он напоминал скорее американского полярника, но никак не глубокомысленного затворника из российской глубинки.
Не проронив ни слова, он избавился от верхней одежды и жестом указал Сабирову на трёхногий табурет, предложив сесть.
– Я ждал тебя, – сказал наконец Витвинов, – всё думал, когда же ты придёшь…
Сабиров сел.
– Ждал? – неуверенно переспросил следователь. Слова старого друга его ошеломили.
Да, Дима всегда был странен. Он изучал Веды и древнюю эзотерику, интересовался африканским вуду и мифологией народов мира, он искал мудрость в старых сказаниях и религиях, выбрасывая ненужные факты, как кости, оставляя суть. Он и сам напоминал порой алтайского шамана… Кто знает, сколько ещё граней сплотились в этом человеке в единую душу, стремящуюся на свет в лабиринте познаний… Сколько ещё было ему ведомо…
– Да, ждал. Тебя или Игоря, – спокойно ответил Витвинов. Лицезрея недоумение следователя, Дима продолжил: – Что-то страшное надвигается… Я это чувствую.
– Ты… – робко вступил Сабиров. – Столько лет прошло…
– Время – это всего лишь течение событий. И оно точит нас, как вода – камень, – он говорил чётко, мягко и очень уверенно. – Наши судьбы тесно переплетаются, чтобы в один момент разойтись, но в будущем встретиться снова.
Он говорил загадками. Старый добрый Дима Витвинов.
– Я… я хотел спросить, – старлей почувствовал внезапно нахлынувшую несобранность, его мысли разбрелись, – Саджиотов… Ночной Лис…
Витвинов неспешно поставил чайник на чугунную печную плиту. Его спина была прямая, плечи расправлены. Он выглядел статно и величественно, но в то же время донельзя просто, даже элементарно.
– Люди слишком много ищут в книгах, а искать нужно – в себе, – начал он, насыпая чай в жестяную кружку. – Книги – всего лишь инструмент. Если ты не умеешь пользоваться инструментом, ты не получишь результат. Книги нужно уметь открывать. Я умел, а Саджиотов нет. Он использовал меня как посредника, и я доносил до него чужие мысли с ветхих страниц, расшифровывал их…
Дима задумался. Выдержав несколько секунд паузы, он продолжил умиротворённым тоном:
– Когда я понял, с чем имею дело, я отказался ему помогать. И он незамедлительно ответил: забрал Ночного Лиса – самое ценное, что у меня было…
Витвинов – человек прямой и открытый. Он всегда был готов оказать помощь или проявить силу, где она необходима, и поддержку, когда в ней нуждались, но при этом не был мягкотелым, превосходно балансируя между добротой и мощью. Его бескорыстие и широта души были сопоставимы с конфуцианским мужем или буддийским монахом. Синтезируя гуманистические идеи разных философий и верований, Дима постигал себя. Даже жестокий мир порой нуждался в нём, и Витвинов откликался на этот зов. Вселенная никогда не оставалась перед ним в долгу и щедро одаривала в ответ.
– Дима, что ты прочитал в этих книгах?
– Запретные знания. То, что не изучают из простого любопытства.
Чайник закипел, со свистом выбрасывая столб пара в тесную комнату.
– Дверь, которую он хочет открыть, лучше держать закрытой, – Витвинов налил кипяток в кружку с насыпанными в неё сухими листьями и протянул Сабирову. – Пей, – скомандовал он.
– Что это? – следователь нерешительно взял кружку в руки.
– Тебе ингредиенты важны?
Зелье дымилось благовониями, ударяя приятным резким запахом в ноздри Сабирова. Продирающий дух необычного напитка наполнил лёгкие, затем разлился по всему телу, придав странный прилив бодрости. Старлей снова почувствовал себя мальчишкой под чутким протекторатом своего учителя; он посмотрел на возвышающегося над ним гуру, как бы безмолвно спрашивая: «Мне действительно нужно это выпить?» Витвинов одобрительно кивнул, будто прочитал беспокойные мысли следователя, и Сабиров сделал первый глоток.
Половина кружки уже была выпита, когда мир вокруг начал пульсировать. Звуки стали удаляться, становиться глуше, а потом и вовсе померкли. Витвинов стоял над следователем, склонившись, шевелил губами, но голос растворялся где-то в пространстве, иссякая и сливаясь с вечностью. Гроздья пота покатились по лбу следователя, мышцы обмякли, тело перестало слушаться; жестяная кружка выскользнула из влажной руки, стремительно полетев на пол, который был так далеко внизу. В нескольких сантиметрах от поверхности она накренилась, выплёскивая остатки снадобья, и остановилась. Время и пространство замерли в своём четырёхмерном измерении, которому Сабиров уже не принадлежал. Дима Витвинов застыл, подобно бездушному творению таксидермиста, кружка зависла, вышвыривая из нутра чай, пар которого прозрачной пеленой неподвижно держался в воздухе. Непреодолимая сила потянула следователя назад, сгустки мрака подступили со всех сторон, заключая в свои плотные объятия, и страх ушёл.
Сабиров парил в чёрной невесомости и не чувствовал своего тела. Он ощущал покой и лёгкий, приятный трепет, который мягко обволакивал его, унося всё дальше по незримому течению.
Мгновенная красная вспышка болезненно порезала глаза. Потом ещё и ещё. Следователь попытался зажмуриться, но это не помогло: внезапные алые всполохи продирались сквозь его сознание, с каждым новым приступом становясь всё чётче, пока не приобрели форму кровавых картин. Красные астры и розы, нарисованные густой человеческой венозной жижей, стекающей каплями вниз, сливались в букеты и заполняли собой окружающее пространство. Очередная яркая вспышка поглотила старлея и выкинула в новую локацию… Зелёные просторы пригородных лугов, бескрайние приволья, высокие холмы. Сабиров увидел себя ребёнком лет пяти, беззаботным, не представляющим, какое будущее ему уготовано. Он вместе с другими мальчишками резвится на лужайке возле старинной усадьбы с шестью колоннами фасада… Картинка рябит, словно дефект плёнки, серые тона переполняют кадр, обесцвечивая пейзаж… Усадьба меняет свой цветущий вид на удручающее естество настоящего. Она запущена, порабощена бескультурной растительностью, оставлена без присмотра, словно вымерла… Наступает ночь, непроглядная и беспросветная... Пирамидальные костры вспыхивают единовременно, заливая поляну оранжевым светом… Тёмная низкорослая фигура вырастает на их фоне, как гриб: в руке – топор, на лице – косматая борода, клочьями окаймляющая лицо. Его оранжевые белки глаз сливаются с радужной оболочкой, светятся во тьме; острые кошачьи зрачки насмешливо смотрят в упор… Ещё мгновение – огонь охватывает злобного бородатого карлика, скрывает его из виду, и лишь жуткие глаза проглядывают сквозь пелену адского пламени, которое внезапно гаснет, оставляя после себя два еле заметных уголька где-то там, далеко… Искры начинают вырываться из них, они подрагивают и поднимаются над землёй, порождая новое нечто… Новый монстр обретает черты… Его глаза вспыхивают яркими факелами, освещая изуродованное тело антропоморфной летучей мыши с четырьмя рогами на голове… Он взмывает вверх, сорвавшись с места с немыслимой скоростью, и уже парит в ночном небе на фоне огромной красной луны, хлопая своими исполинскими перепончатыми крылами… Снова тишина. Старые кривые деревья вырастают вокруг; появившийся из ниоткуда чудовищно тучный человек стремительно приближается… Великан продирается через лес, сокрушая молодые сосны тяжёлыми ударами кулаков, сотрясая землю поступью гиппопотама, его глаза горят ярким синим огнём, будто всполохи огня вспыхнувшего природного газа… Картинка вновь растворяется, как клякса в воде, приобретая смазанные знакомые черты Лёши Туманного, молодого беззаботного юриста из секс-шопа, но и он ускользает, оставляя Сабирова наедине со своими страхами… Снова ночь…Свет вечерней звезды лучом падает вниз, бликуя на чём-то круглом и гладком… Перед следователем – человек: голова его лишена волос, лица не видно. Из-под полы плаща он медленно, словно в слоу-мо, вынимает дробовик и на вытянутой руке выставляет перед собой, намереваясь выстрелить. Сабиров видит чёрное зияющее дуло блестящего ствола, но вместо выстрела его озаряет свет, который плотным потоком врезается в него и отбрасывает в очередную бездну…
Он очнулся мокрый от пота, лёжа на плетёном коврике возле небольшой каменной печи. Тяжело дыша, он приходил в себя; сердце бешено колотилось, глаза видели плохо. Мутный силуэт Витвинова поднёс к губам Сабирова кружку с водой.
– Что… это было… – задыхаясь прошептал следователь.
– Это твоя судьба. Часть твоей судьбы, дружище. Что было, что будет… Каждый видит свою судьбу, свои элементы мозаики.
– Но… почему я? – Сабиров жадно отхлебнул из чашки.
– Это твой рок. У каждого своё предназначение. Ты видел то, что важно для твоей судьбы.
– Я не понимаю, – беспомощно пролепетал старлей.
Витвинов придвинул его к тёплой печке, усадил, как слепого котёнка.
– Важно то, что здесь, – он мягко дотронулся пальцами до своего солнечного сплетения, – прислушайся к себе, научись слушать, Саша. Только тогда ты начнёшь понимать.
– То, что я видел, – это будущее? – Сабиров напряжённо моргал и щурился, привыкая к реальности.
– Будущее туманно, дружище… Будущее туманно…